Останься со мной навсегда
Шрифт:
— Наверное, это можно назвать болезнью, — сказала Вероника с усталой улыбкой. — Но теперь я в полном порядке, Луиза. Я сейчас пойду к нему… Скажи всей остальной прислуге, чтобы нас не тревожили, пока мы не спустимся сами.
Выйдя из кухни, она прошла по длинному коридору, соединяющему служебные помещения с жилой частью дома, и оказалась в холле. У подножия лестницы она остановилась — у нее вдруг замерло сердце от радости. Не в силах перевести дух, она какое-то время стояла, буквально оцепенев от счастья. Когда волна радости немного улеглась, она сделала глубокий вдох и стала подниматься по лестнице.
Она решила, что не станет его будить, если он еще спит. Она разденется,
Потому что счастье всегда возвращается на свои круги.
Ровно в восемь спальню огласил пронзительный звон будильника. Габриэле разомкнул веки и с удивлением посмотрел на женщину, спящую в его объятиях. Она спала, уткнувшись лицом в его шею, и ее пшенично-русые волосы щекотали его подбородок… Светлые волосы и бросились ему в глаза в первую очередь. Если бы не они, он бы поверил в то, что это был не сон и Вероника действительно вернулась к нему.
Но у Вероники волосы были темно-каштановыми и блестящими, они напоминали ему жидкий шоколад… Окончательно проснувшись, он понял, что к чему. Эта белокурая женщина, которую он обнимал во сне, была матерью Вероники — Констанс Эммонс.
Он разжал объятие и сел в постели. Будильник продолжал звонить, и его настойчивый звон в конце концов разбудил Констанс. Она вздрогнула, открыв глаза. При виде ее испуганного, виноватого лица у него отпало всякое желание упрекать ее за то, что она забралась в его постель, пока он спал.
Он протянул руку к тумбочке и нажал на кнопку будильника. Тот умолк. Констанс судорожно схватилась за край одеяла, спеша прикрыть свою наготу. Этот стыдливый жест вызвал у него жалость. Он успел заметить, что у нее все еще очень красивое, молодое тело. Он отметил это чисто машинально — вид ее обнаженного тела не вызывал в нем ровно никаких эмоций. Констанс Эммонс была для него теперь только матерью Вероники. Прошлое не стало ближе от того, что она спала сегодня ночью в его постели.
— Иди к себе, Констанс, — сказал он, вставая. — Я позвоню на кухню и прикажу, чтобы тебе подали завтрак в твою комнату. Потом можешь возвращаться сюда, и мы вместе будем обзванивать сыскные агентства. Думаю, детективы захотят узнать все подробности бегства твоей дочери, которые ты знаешь лучше, чем я.
Он мог бы спросить, с чего ей вдруг взбрело в голову залезать в его постель, но он и без того знал ответ. Эта женщина все еще любила его — должно быть, ей захотелось полежать рядом с ним и вспомнить былые времена. Он не так уж и сердился на нее за это, а был просто разочарован тем, что его сон оказался всего лишь сном.
В любом случае сегодня у них было очень много дел, и было бы глупо тратить время на обсуждение этого ничего не значащего эпизода.
Констанс не пошевелилась, пока он не повернулся к ней спиной, взявшись за трубку внутреннего телефона. Как только он отвернулся, она спрыгнула с постели и поспешно вышла из комнаты. Разговаривая с Луизой, он слышал ее торопливые шаги.
Он попросил Луизу подать легкий завтрак в розовую комнату для гостей, а ему — черный кофе, после чего отправился в ванную. Когда он, побрившись и почистив зубы, вернулся в спальню, на мраморном столике возле кровати уже стоял поднос с заказанным им кофе. На подносе почему-то было две чашки, и принесла кофе Луиза собственной персоной. И то, и другое несколько удивило его. Во-первых, он просил Луизу подать его гостье кофе в ее комнату, а во-вторых, Луиза никогда не поднималась наверх сама, а всегда посылала горничную.
— Я просто хотела узнать,
как она себя чувствует, — извиняющимся тоном проговорила Луиза в ответ на его удивленный взгляд. — У нее был больной вид… Она просила не тревожить вас, но вы сами позвонили вниз и приказали принести вам кофе, вот я и решила заодно узнать…— Она? О ком ты говоришь, Луиза?
Он все еще ничего не понимал — а может, не хотел понимать…
— Я говорю о Веронике. Разве она не поднималась к вам? — недоуменно спросила Луиза.
Габриэле затаил дыхание. То, о чем он подумал сейчас, было слишком чудовищно, и он поспешил отогнать от себя эту мысль… Нет, нет, не может быть. Вероника не могла появиться здесь сегодня утром. Когда угодно, только не сегодня утром.
— Ты… ты хочешь сказать, что видела ее? — с запинкой выговорил он — и не узнал звука собственного голоса. — Но когда, Луиза? Когда она приходила?
— Около половины восьмого, — ответила ему кухарка. — Она сказала, что сразу же поднимется к вам. Я была уверена, что она уже давно здесь…
С порога спальни донесся приглушенный стон. В дверях стояла Констанс. Она уже успела одеться — на ней было ее воздушное зеленое платье. Лицо ее было белее мела. По всей видимости, она слышала последние слова Луизы.
Он и Констанс обменялись долгим взглядом. Оба поняли, что произошло. И то, что произошло, было слишком ужасным, чтобы они нашли в себе силы говорить об этом вслух.
Констанс разрыдалась, прижавшись спиной к дверному косяку. Ее рыдания вывели Габриэле из оцепенения.
— Она не могла уйти далеко! — закричал он, срываясь с места. — Она должна быть где-то поблизости! Я ее найду!
Босиком и в одной пижаме, он выбежал из спальни. Перескакивая через ступеньки, бросился вниз по лестнице, выскочил во двор и через считанные секунды уже открывал дверцу своей белой «феррари», припаркованной в начале подъездной аллеи. Ключи, к счастью, оказались на месте — на приборном щитке, там же, где он оставил их, когда пользовался этой машиной в последний раз.
В тот раз он отвозил Веронику в Чампино [10] , чтобы посадить на свой самолет. Тогда он не мог знать, что ее поспешный отъезд положит конец всему — их счастью, их любви, ее вере в него… Теперь он знал, что Вероника потеряна для него навсегда. Она не поверит ни единому его слову — было бы безумием на это надеяться.
Не надежда, а скорее тревога заставила его кинуться на ее поиски. Он сейчас желал лишь одного: найти ее и убедиться, что с ней все в порядке. А потом… Потом она сама будет решать, как ей распорядиться своей судьбой, — своей и его судьбой тоже. Он не станет удерживать ее возле себя, если она больше не захочет быть с ним. А она этого не захочет. Вряд ли она питает теперь к нему какие-либо чувства, кроме презрения и ненависти.
10
Частный аэропорт в Риме.
Их счастье было хрупким, как хрупко все прекрасное, и он не сумел его сохранить. Он не должен был отпускать ее одну в Нью-Йорк. Если бы он тогда поехал с ней, они бы не потеряли друг друга.
Высокая стройная девушка с длинными шоколадно-каштановыми волосами вошла в книжный магазин на окраине Рима. Было около девяти утра, и магазин только что открылся. Молодой продавец стирал с прилавка пыль, тихонько напевая себе под нос последний сан-ремовский шлягер.
— У вас есть роман Фитцджеральда «Красивые и проклятые»? — поинтересовалась девушка, подойдя к прилавку.