Останься со мной

****

Мертвого Фреда Лассе свалил на ступенях, ведущих в подвал. Он обещал его привезти - он его привез. Но никто не говорил, что рыжий мерзавец будет жив.

Осыпающиеся со змеиным шелестом под мертвым телом камешки и мелкий мусор привлекли внимание затаившихся внизу чудовищ. Лассе, двигаясь осторожно, мягко вдоль стены, наблюдал, как медленно приоткрывается дверь, как осторожно появляется тонкая щель между дверью, окованной металлом, выкрашенным в зеленую краску, и косяком.

Тело Фреда сидело на ступенях, рыжая голова понуро свесилась вниз, словно рыжий наполучал оплеух. Раздавленная ботинком Лассе рука словно цеплялась за кирпичную кладку. Идеальная приманка.

– Черт!
– выкрикнул тот, кто приоткрыл дверь и высунул нос, и дверь - неприступная, бронированная, как панцирь черепахи, - распахнулась, а Акула беззвучно скользнул туда, в распахнувшуюся перед ним темную яму.

Первым же ударом - быстрым, сильным, немилосердным, хлестким, безо всякого опасения, - Лассе уложил одного их охранников негодяя, чувствуя как рвутся перчатки на руках. В кулаке Лассе был зажат пистолет, и оставались большие сомнения насчет того, выживет ли после такого тяжелого удара в висок поверженный человек. Второй охранник успел ударить первым, откинув Лассе назад на шаг, но тот, сжав зубы, перенеся боль, в ответ долбанул в испуганно вытаращенный глаз бандита, откинув человека вглубь подвала. Тяжеленная дверь за его спиной захлопнулась, погружая все в темноту, и Акула с яростью ударил несколько раз в чужое лицо металлом, зажатым в кулаке. Дробя кости, выбивая кровь. Раз, два, три…

– Полежи спокойно, - дрожащим от ярости голосом прошептал он, опуская на пол обмякшее тело.

Схватка была быстрой, буквально молниеносной, беззвучной. Яростная возня в темноте. И следом тишина.

Впереди маячил свет; чей-то голос бормотал, вскрикивали женщины - обострившимся слухом Лассе уловил голос Леры. Она кричала: она плакала. Она была напугана, и какой-то урод с садисткой радостью стращал ее, издевался. Вот кто сейчас выгребет по полной программе…

– Кто твой муж?
– расслышал Лассе, мягко, беззвучно подкрадываясь.

– Мой муж юрист!
– выкрикнула Лера, и Лассе добавил про себя: «Ее муж Акула. Сейчас посмотрим, у кого из нас нервы крепче и зубы острее…»

Когда он ступил в маленькую комнатку, Лера его не заметила. Она с ужасом смотрела на человека, готового отрезать ей пальцы, и Лассе сам не заметил, как в темноте он выловил Люси и прижал ее горло в сгибе руки, на локте.

– Обменяемся?
– спросил Лассе, рассматривая человека, который стоял напротив него и держал Леру точно так же, как он Люси - словно живой щит перед собой, целясь в Лассе.

У Леры были перепуганные глаза. Ласе видел - она даже плакать не могла, замершая в сжимающих ее руках. Ничего, ничего… все сейчас решится.

– Юрист,- прошипел бандит яростно, встряхивая перепуганную Леру.
– Ты сказала, он не боевик! Ты сказала, он юрист!

– У меня много хобби, - огрызнулся Акула, целясь в американца.
– Так что?

– Сын мой где?
– рявкнул бандит.

– Во дворе, - ответил Лассе, щуря серые глаза.
– И Люси в моих руках. Так что? Отдашь мне жену в обмен на них? Или я выпущу мозги сначала ей, а потом ему…

– Сына сейчас мои люди освободят. Они всюду в этом доме. Жену твою, - хмыкнул рыжий.
– Не раньше, чем ты подпишешь бумаги.

– Миллион хочешь?
– Лассе поморщил презрительно губы, блефуя. Его серые газа сверкали, словно он выигрывал очередную партию в покер.

– Больше, - хохотнул бандит.

– Сколько стоит твоя девочка? А?

– А твои родственники?
– поинтересовался вкрадчиво Лассе. Черт подери. Неужто жили и умерли в один день?! Но нет. Блеф до конца.
– Люси?

– Эта шлюха не стоит ничего!
– прорычал американец яростно, наводя пистолет в перепуганное лицо женщины, и Лассе одним взмахом откинул ее от себя.

Бандит чуть выступил из-за Леры, дуло его пистолета проследовало за Люси, словно притянутое магнитом, и два выстрела слились практически в один. Рыжий прикончил Люси; он хотел показать Лассе, как она мало значит и лишь на миг отвел дуло пистолета от головы перепуганной Леры. Этого было достаточно, чтоб Лассе хладнокровно нажал на курок, разбив пулей его профиль, откинув выстрелом его от вскрикнувшей девушки.

Люси с простреленной головой упала, замолкнув навсегда; ее юбка неряшливо задрадлась, и стали видны ее чулки и кружевные трусики - словно она и после смерти пыталась кого-то соблазнить, привычно с кем-то расплатиться своим телом, раскинув бесстыдно ноги.

– Все, что я делаю руками, хорошо, - выдохнул Лассе, откидывая пистолет, увидев, как отлетел бандит и как оседает перепуганная до обморока Лера.

Он подхватил ее у самого пола, почти без чувстве, почти ничего не соображающую. Глаза ее закатывались, словно она умирала, не в силах удержать душу, и Лассе, содрав со сбитых рук перчатки, осторожно коснулся ее холодного личика горячими от крови и напряжения пальцами.

– Лера, - шептал Лассе, сжимая ее обессилевшее тело, прижимая ее холодное личико к своей щеке.
– Милая моя… Лера… любимая моя… ну же, посмотри на меня! Лера, Лера!

Глава 25. Останься со мной

Миша хлебал бульон домашнего приготовления, удобно устроившись на подушках, и щурился на яркое сентябрьское солнце, любопытно заглядывающее к нему в окно.

Акула явился перед рассветом, уставший, потухший, помятый, с разбитыми в кровь руками. Одежда его была испачкана брызгами крови, и кто-то из охраны накинул ему на плечи его пальто, чтобы скрыть от посторонних глаз бурые пятна на порядком испачканной, некогда белоснежной сорочке.

– Лассе Янович!
– увидев в своей палате Акулу, едва не шатающегося от усталости и нервного напряжения, приветливо воскликнул Миша.
– Присаживайся, давай. Ну! Знатно повоевал, одобряю. Молодец. Коротко, ясно, по делу. И рука не дрогнула.

Миша замолк, внимательно глядя в осунувшееся, ставшее острым и хищным лицо Лассе, и тот, словно стараясь стереть страшные воспоминания, с силой потер глаза ладонью. Когда адреналин перестал кипеть в крови, пришла усталость, жуткая усталость, и понимание опасности, от которой сердце останавливалось.

Он помнил, как целился в рыжего, которого из-за Леры едва было видно, помнил, что размышлял, что может девушку зацепить, и думал о том, что столько лет играл, делал свои пальцы, руки сильными, чтобы сейчас, в нужный момент, они не дрожали.

 Больше всего он боялся смотреть в тот момент в глаза Леры, боялся увидеть в них ужас оттого, что делает. Боялся увидеть в них осуждение, немой крик - убийца! Но Мишины слова назойливо, как пчелиное жужжание, звучали в ушах: «Или ты их, или они тебя. Леру твою. Иного пути нет».