Останься в Вейзене

— Если честно, то я мало что понял.

— Это нормально, — утешила его я. — Будем разбираться.

— Зато вчерашняя лекция мне очень понравилась. Это здорово, что за такой короткий срок вы успели столько всего изучить.

— Спасибо, я стараюсь.

Он замер в нерешительности, будто хотел поговорить о чем-то ещё, но пока не успел подобрать формулировки. И я решила его опередить.

— Вилсон, у вас завтра есть лекция у… Гетбера? — тихо спросила я, который раз осознав, что о Гетбере мне известно одно лишь его имя.

— Да, — ответил он. — В десять утра, здесь же. Желаете прийти?

Больше заняться мне все равно нечем — лаборатории меня лишили. Тем более, меня на эти лекции уже когда-то приглашали.

— Приду, — пообещала я. — Мне говорили, у него весьма любопытная манера преподавания.

— Да… — протянул Вилсон, — есть такое. На секунду прикроешь глаза и, считайте, дальше можно не слушать. Очень легко потерять нить рассуждения.

В принципе, от Гетбера в обычной жизни это мало чем отличается.

— Может, вы кого-нибудь посоветуете? Такого, чтобы лекции были относительно понятны. Хочется набраться опыта.

— Самыми понятными лекции были на первом курсе, — вздохнул Гетбер. — Там мы в большинстве своём повторяли всё то, что было изучено в школе. На самом деле, в этом вопросе я вряд ли могу быть вам полезен. Я не самый прилежный ученик, хотя я и рад, что вы именно ко мне обратились по такому вопросу. Я и сам бы хотел узнать одну вещь.

Ну вот. Все-таки обнаружил в себе смелость.

— Секунду.

Контрольных на преподавательском столе почти не осталось, зато там столпились студенты, которые хотели что-либо у меня уточнить. Я пообещала, что все варианты контрольной мы обязательно разберем уже послезавтра, чтобы разом избавиться от всех сомнений. Подцепила листок Вилсона и вернулась к нему.

Он молча взял контрольную из моих рук, даже не взглянув на мои комметарии. И добавил уже куда решительнее:

— Вы слишком быстро ушли в тот вечер.

Его слова коснулись чьих-то заинтересованных ушей, и я почувствовала на себе пару взглядов. Улыбнулась и предложила:

— Ещё секунду?

Вилсон дождался, пока я закрою опустевшую аудиторию, и только после этого заговорил вновь:

— Я просто хотел спросить, нормально ли вы добрались. У вас не было с собой ни плаща, ни зонта, а погоду штормило слишком сильно для здешних мест.

— Но ведь и у вас не было запасных зонтов и плащей, что уж о своих собственных говорить.

— Да, — согласился Вилсон, — но я бы что-нибудь придумал.

Я вспомнила минуты, проведенные под ливнем по соседству с Гетбером, вспомнила наши вечерние посиделки и утренние фейерверки. И ответила:

— Добралась я нормально, но спасибо за беспокойство.

Попыталась улыбнуться, и Вилсон улыбнулся в ответ. На этом обмен любезностями следовало заканчивать. Я объяснилась занятостью и ушла в привычном направлении — к лаборатории. Однако остановилась, едва скрывшись за поворотом.

Итак, как выяснилось утром, сегодняшний день у меня полностью свободен. Даже почитать особо и нечего, кроме того самого пособия по работе с камнями, до которого я никак не доберусь. Да и в библиотеку не пойдешь — предыдущие книги бы сдать прежде, чем брать новые. Но к ним я доступа не имею.

Вилсон про младшие курсы говорил.

Не то чтобы я много гуляла по Вейзенской академии, но по кое-каким местам все же проходила. Если меня не подводит память, студенты помладше заняли соседний коридор. Посмотрю, караулит ли кто дверь. А вдруг и вправду повезёт послушать что-нибудь интересное. У меня с собой даже бумага есть и ручка — сойду за ответственную.

Я вернулась к собственной преподавательской аудитории — Вилсона там уже не было. И пошла дальше.

Студентов помладше в самом деле не пришлось долго искать. Группок я насчитала целых три — выбирай, какая угодна душе. Правда, есть ещё кое-какая загвоздка: если за старшекурсницу меня ещё можно принять, то для младших курсов я оказалась слишком взрослой. Тяжесть прожитых лет легла на плечи и потушила огонёк в глазах. Я смотрела на студентов и не верила тому, что сама когда-то была такой же. Куда исчезло с лица воодушевления, где я потеряла открытость и готовность к новым свершениям?

Я присоединилась к самой многочисленной группе и погрузилась в себя, будто желала стать невидимой. Прогонят — и ладно. Хотя, судя по моей вчерашней лекции, присутствие посторонних — это для Вейзенской академии обыденное явление, даже разрешение у преподавателя спрашивать необязательно. В собственные студенческие годы на лекции других факультетов я не ходила — свои то посещала не всегда, не хватало ни сил, ни времени. И сама только пару раз видела незнакомых ребят на наших занятиях.

Преподаватель показался мне смутно знакомым — думаю, мы хотя бы пару раз пересекались в столовой или хотя бы коридорах. Надеюсь, я ему знакомой не показалась… Это был мужчина средних лет, лет на пять младше Гетбера, но на моего давнего знакомого он совсем не походил. Волосы у него заканчивались только на уровне плеч и где-то наполовину состояли из седины, пересекая темные пряди — кофе с молоком. Он был только в рубашке, без пиджака, и она выгодно подчеркивала тонкую талию и широкий разворот плеч. А прямые брюки выделяли высокий рост. Так что первую пару минут лекции я рассматривала преподавателя, но потом втянулась в повествования.

Манера его преподавания мне тоже понравилась. Хотя предмет оказался донельзя странным и нес для меня мало практической пользы. Разбирали мы, кто бы мог предположить, символы. Преподаватель раздал карточки, на которых с обеих сторон были напечатаны глянцевые картины. И все два часа мы потратили на то, чтобы разглядеть каждый угол карточки и определить смысл всех до единой закорючки.

Сначала мы натерли мозоли на глазах, рассматривая девицу в белом платье, пробирающуюся через чащу темного леса. Отталкиваясь от собственных скромных ассоциаций, я бы посмотрела сравнить её с символом чистоты и невинности — идёт ведь по лесу, а ноги белоснежные, как снег. Сам лес я сравнила бы с тяжестями, которые посылает нам судьба, и сделала бы какой-нибудь такой вывод: не сдавайся, иди вперёд в поисках истины, и однажды ты её обретёшь.

И получила бы «неуд», поскольку смысл картины оказался куда более глубоким. Девушка оказалась предательницей, укравшей нечто очень важное и ценное. Сначала своими белыми одеждами втерлась в доверие, а теперь со всех ног бежит, и пятки сверкают именно поэтому. Она в лесу, но платье целое, и в прекрасных русых волосах нет ни веточки, ни листочка, и это значит, что темный злой лес принимает её за свою и не спешит причинять вред.

А несчастную сову и вовсе окрестили всевидящим оком, который с высоты своего дупла наблюдает за всеми нашими грешками, даже если мы и уверены, что надежно скрыты темнотой.

И вывод из всего этого безобразия на самом деле такой: наказание найдёт тебя, куда бы ты ни скрылся. А поняли мы это по оранжевому пятнышку между стволами деревьев. Это, понимаете, костёр, за котором сидят люди, воплощающие в себе возмездие. Такое уж предназначение у огня — очищать.

Со второй картиной дело обстояло с точностью до наоборот. Она тоже изображала полумрак, только в этот раз главным героем оказался мужчина, ближе даже к старику. Под мягким светом камина он натачивал огромный нож, практически топор, а сам смотрел на зрителей и улыбался. У меня от этой картины по телу побежали мурашки — очень уж зловещим показалось выражение лица. Будто маньяк смотрит на жертву: нет в глазах ни сомнения, ни сожаления, все уже решено, и сомнений не возникает, в чью пользу. Если бы я в жизни с таким столкнулась, у меня бы пятки сверкали ярче, чем у девицы с прошлой картины.