Оставленные
Шрифт:
А что получилось? Она пытается приструнить себя, но ведь Мег находится в соседней комнате, за стенкой. Почему нельзя пообщаться с ней? Это нелепо и жестоко. Одной быть трудно при любых обстоятельствах, но еще труднее переносить одиночество, когда ты точно знаешь, что в этом нет необходимости, когда всего-то нужно откинуть одеяло и на цыпочках выйти в коридор. Она не сомневалась – ни капельки, – в том, что Мег сейчас не спит, ее одолевают те же мысли, что и Лори, и она борется с таким же искушением.
В поселении на Гинкго-стрит, где вокруг всегда полно народу, где ты всегда под надзором, соблюдать правила не составляло труда. Здесь же никто не мешал им делать то, что хочется, никто даже не заметил бы, что они что-то нарушили, – разве что Гас
«О чем они говорят? – думала Лори. – О нас?»
Она не стала бы на них за это сердится. Они с Мег, если б жили в одной комнате, тоже обсуждали бы Гаса и Джулиана. Нет, не ругались бы на них – здесь жаловаться особо было не на что, – просто делились бы впечатлениями, как это обычно бывает, когда новые люди входят в твою жизнь, а ты не знаешь, что о них думать.
Вроде бы славные ребята, рассуждала Лори, хотя, правда, немного поглощены сами собой и любят покомандовать. Но такое отношение Лори списывала на обстоятельства, а не на недостатки их характеров. До прихода Лори и Мег они целый месяц жили вдвоем в отдаленном поселении № 17 и, естественно, решили, что они здесь хозяева, а поэтому новые обитатели обязаны подчиняться правилам, которые они установили. В принципе, это несправедливо, думала Лори, – в организации «Виноватые» главенствовал принцип равенства, а не старшинства, – но, пожалуй, еще рано поднимать шум по поводу процесса принятия решений, надо подождать немного.
К тому же правила проживания в доме были не особо обременительными. Лори доставлял неудобство только запрет на курение в помещении – она любила начинать день с сигареты в постели, – но она не имела ни малейших намерений бороться за его отмену. Это правило было введено ради Гаса, страдавшего тяжелой формой астмы. Он часто мучился одышкой, а буквально накануне у него случился приступ удушья прямо во время ужина. Перепуганный, он вскочил из-за стола, хватая ртом воздух и хрипя так, будто его только что подняли со дна бассейна. Джулиан кинулся в их комнату за ингалятором и потом несколько минут массировал ему спину, пока дыхание у Гаса более-менее не нормализовалось. Это было ужасающее зрелище, и, если Лори, чтобы облегчить его страдания, приходилось курить на заднем дворе, она безропотно приносила эту жертву.
Вообще-то, она была рада, что есть возможность хоть в чем-то отказывать себе, потому что в поселении № 17, по большому счету, им были предоставлены райские условия. Не то что на Гинкго-стрит. Еды, хоть и не изысканной – в основном, макароны, бобы и консервированные овощи, – было в изобилии; температура воды в бойлере поддерживалась на цивилизованном уровне: шестьдесят два градуса. Спать ложись, когда хочешь; спи – сколько хочешь. Что касалось выполнения обязанностей, они сами определяли для себя часы работы и сами писали отчеты о проделанной работе.
Чем не приятное существование? Но как раз это и вызывало тревогу. Потому-то она так старательно пыталась дистанцироваться от Мег, – чтобы не вернуться на проторенную тропу дружбы. Плохо уже то, что она в тепле, сыта и делает, что хочет. Если, вдобавок к этому, она будет еще и счастлива, у нее будет близкая подруга, с которой можно коротать ночные часы, тогда какой смысл оставаться в рядах «Виноватых»? Лучше уж сразу вернуться в большой дом на Ловелл-террас, воссоединиться с мужем и дочерью, снова красиво одеваться, возобновить членство в мейплтонском фитнес-клубе, не отползать от телевизора, наверстывая упущенное, освежить гостиную, готовить интересные блюда из сезонных продуктов, делать вид, что она радуется жизни и что мир не разрушен.
В конце концов, еще не поздно.
– Ты с нами уже давно, –
сказала Пэтти Левин в завершение их встречи на минувшей неделе. – Думаю, пора уже уладить формальности. Как ты считаешь?В конверте, что она вложила в руку Лори, лежал бланк – совместное прошение о расторжении брака. Лори заполнила документ, поставила галочки в нужных квадратиках и расписалась в графе, отведенной для подписи Заявителя А. Осталось только передать бланк Кевину, чтобы он расписался от имени Заявителя Б. Лори не думала, что муж станет протестовать. С какой стати? Их брак распался – оказался «непоправимо разрушен», как говорят, – и они оба это знали. Прошение было юридической формальностью, официальным подтверждением свершившегося факта.
Так в чем же дело? Почему конверт до сих пор лежит на комоде и как будто светится в темноте, тяжким грузом давя на ее совесть?
Лори не была наивна. Она понимала, что «Виноватым» требуются деньги. Столь огромная и амбициозная организация не могла существовать без серьезных расходов – на питание, размещение и медицинское обслуживание большого количества людей. Нужны были средства на приобретение нового жилого фонда и содержание того, что уже имелся в наличии. А также на сигареты, транспорт, компьютеры, юридическую помощь, пропагандистскую деятельность. На мыло и туалетную бумагу. На все, чего не коснись.
Естественно, ожидалось, что каждый член организации будет вносить свой посильный вклад. Если у тебя есть только ежемесячное пенсионное пособие, ты отдаешь его. Если все твое достояние – ржавый «олдсмобиль» с неработающим глушителем, «Виноватые» и ему найдут применение. А если тебе повезло, и ты замужем за успешным бизнесменом, почему бы тебе не расторгнуть ваш союз и не пожертвовать организации свою долю имущества?
Вот именно, почему бы нет?
Лори точно не знала, о какой сумме идет речь – это определят юристы. Один только дом стоил порядка миллиона – они заплатили за него миллион шестьсот, но это было пять лет назад, когда еще рынок не рухнул, – и, наверно, как минимум, еще столько же набегало в совокупности на различных пенсионных и инвестиционных счетах. Какова бы ни была итоговая цифра, пятьдесят процентов от нее будет серьезным убытком, настолько существенным, что Кевину, возможно, придется подумать о продаже дома, чтобы погасить обязательства.
Лори хотела внести свой вклад в организацию, искренне хотела. Но ей становилось стыдно от одной мысли о том, что она должна прийти в свой бывший дом, позвонить в дверь и попросить у Кевина половину всего того, от чего она сама отказалась. Она вступила в ряды «Виноватых», потому что у нее не было выбора, потому что для нее это был единственно разумный путь. В результате она потеряла семью, друзей, положение в обществе, все те блага и гарантии обеспеченного существования, которые можно купить за деньги. Это было ее решение, и она о нем не сожалела. Но ведь Кевин с Джилл тоже дорого заплатили, а взамен ничего не получили. Лори казалось, она поступит корыстолюбиво – бессовестно, – если появится на пороге их дома с протянутой рукой, требуя, чтобы они отдали ей еще больше.
Должно быть, она все-таки задремала. Из неглубокого забытья ее вывел какой-то шорох. Она резко открыла глаза и увидела в дверях призрачный силуэт ночной рубашки Мег.
– Лори? – шепотом окликнула ее та. – Не спишь?
– Что случилось?
– Ничего не слышишь?
Лори прислушалась. Ей показалось, что до нее доносятся какие-то приглушенные звуки – тихое ритмичное постукивание.
– Что это?
– В моей комнате громче, – объяснила Мег.
Лори встала с кровати и, ежась от холода, обнимая себя за голые плечи, вслед за Мег прошла по короткому коридору в ее комнату. Здесь, на другой стороне дома, было светлее; в окно сочилось сияние уличного фонаря на Паркер-роуд. Мег присела на корточки перед старомодным радиатором – громоздкой серебристой батареей с когтистыми лапами, на которых обычно стоят винтажные ванны – и поманила Лори за собой.