Оставшиеся в СССР (сборник)
Шрифт:
И вот, наконец, около полуночи, хлопнула входная дверь, и по ступенькам лестничных клеток застучали немного тяжеловатые, но в тоже время быстрые шаги.
Мы не сомневались – это был Андрей!
Сын еще не позвонил в дверь, а мы уже стояли в коридоре всей семьей. Раздался звонок в дверь, и через секунду мы увидели сына.
Это был совсем не тот ребенок, которого мы пол года назад оставили в военном институте. Высокий, загорелый, возмужалый – настоящий мужчина!
Мы застыли в замешательстве, не веря, что это наш Андрей, а потом долго-долго обнимали его.
Теперь сына нет. Много воспоминаний о нем, и детские и школьные и когда он был уже курсантом 1, 2 и 3 курса, но те тяжеловатые и быстрые шаги на лестничной клетке и образ сильного мужчины,
Валентин
Посвящаю своему отцу Валентину Федосеевичу!
Выпустив клубы пара, паровоз набирал скорость. Худенькая фигурка в армейской шинели, непонятно кого: девушки или парня, проваливаясь по пояс в снег, удалялась от переезда.
Идти было тяжело. Вокруг все занесено снегом. Природа поспешила в этом году. Всего лишь ноябрь, а зима разгулялась вовсю. Обычно в эту пору поздняя осень – здесь почти юг Украины. Холодный ветер переметал с места на место сухой снег, качал деревья. Редкие, не опавшие листочки отрывались от веток, подхваченные ветром кружились в воздухе, образуя хоровод.
Пол шестого вечера, а день подошел к концу. Если бы не снег, засыпавший все вокруг, было бы совсем темно.
Отряхиваясь, фигурка выбралась на дорогу. Это был паренек, вернее мужчина. Совсем молодой. Небольшого роста. Офицерская шапка с опущенными ушами, новые черные ботинки, начищенные до блеска, плохо сочетались со старенькой солдатской шинелью и голыми руками, покрасневшими от мороза.
Пряча замерзшие руки: то в карманы, то, поочередно засовывая между полами шинели на груди, мужчина быстрыми шагами шел вперед. Ему нужно было спешить – в шесть вечера собрание в правлении колхоза. Спасибо знакомому машинисту, который притормозил на переезде, иначе весь путь из города пришлось бы идти пешком. А это без малого десять километров. И в такую погоду.
1953 год. Весной умер Сталин. Берия враг народа. Сотни амнистированных, которых не пускают в Одессу, сошли с поездов, прибывших с далекого севера не доезжая областного центра, и временно осели в городе. Кучками по три – пять человек шныряют по полупустым улицам. Люди боятся выходить из дому. Участившиеся случаи воровства, грабежей. Особенно в сельской местности, где всего один участковый на два – три колхоза. До весны далеко. Холодно и голодно. Редкого пешехода встретишь на дороге.
У него ответственное задание райкома. Задание чрезвычайной важности. Страна восстанавливается после войны. Строятся новые заводы, фабрики. В Сибири перекрываются реки. Поднимается целина. Нужны средства. Миллионы и миллиарды рублей! Партия и правительство просит народ подписаться на очередной займ 1954 года!
Если бы не этот снег с пронзительным ветром навстречу, он бы успел побывать сегодня еще в одном колхозе. А так придется возвращаться. И завтра в свой единственный выходной – воскресенье идти снова в эту стужу. А дома маленький сын. Жена только из роддома. Обессиленная и больная. Мать живет с ними, но работает. Целый день до позднего вечера на дежурстве. Помочь не может. Родители жены преклонного возраста – им нужно помогать. Все на нем. Но ничего! Он справится! – А жилистый ты салага! Настоящий боец! – так отозвался о нем сержант тогда в 49 – ом, когда он – солдат – первогодок, стоя по пояс в ледяной мартовской воде вместе с двумя «стариками» восстановил опору разрушенного моста. – Дойду! Обязательно дойду! И сегодня и завтра! Что какой-то снег и ветер, по сравнению с четырьмя годами тяжелых армейских будней!
Широкая, сейчас вся белая дорога. Хорошо замощенная. Хоть тут повезло. Можно смело шагать вперед без опаски провалиться в яму, скрытую снегом. Очень холодно. От быстрой ходьбы брюки выше колен повлажнели. Теплый воздух, соприкасаясь с холодным, поступавшим снизу, превратил нижнюю часть штанов, не прикрытых шинелью, в две ледяных трубы с матерчатым каркасом. При каждом шаге голые ноги соприкасались с ними, царапая и травмируя
кожу. Пальцы онемели. Но в грудь тепло. Как хорошо, что захватил с собой свой толстый шерстяной шарф, связанный матерью.Где-то вдали залаяли собаки. А вскоре появились и слабые огоньки прямо по направлению движения. Село Красное. Колхоз имени Ильича.
В зале правления жарко натоплено. Дров не жалели, благо лес рядом. Да и на ближайшей станции полно старых шпал, снятых после ремонта пути. Железнодорожники отдают бесплатно в качестве шефской помощи. Ждали представителя райкома. Валентина Федосеевича.
В помещении накурено. Густой дым махорки уменьшал и так неяркий свет нескольких керосиновых фонарей. Электричество в колхоз еще не провели. На «камчатке» сидела молодежь. Впереди девчата, позади них хлопцы. По детски дергали девушек за косы и отпускали в их адрес разные вольные шуточки. До повестки дня и вообще предстоящего собрания, молодежи, за редким исключением, не было никакого дела. Все были рады, тому, что пораньше ушли с работы. Ребята с механических мастерских, девчата с амбара и коровника.
Ближе к трибуне расположились старики, пожилые люди, женщины средних лет и редкие, оставшиеся в живых фронтовики. Разбились на несколько групп, по сходным взглядам на жизнь после смерти вождя. Большинство все еще не могло смириться с тяжелой утратой. Дальнейшую жизнь без Иосифа Виссарионовича представляли смутно. Во всем обвиняли Берию. Курили. Мужчины зло матерились, сплевывая на земляной пол после каждой затяжки. Дым стоял коромыслом. Некоторые, взбодрившись перед собранием парой гранчаков бурячанки, сидели довольные тем, что председатель не послал их чистить силосную яму или в лес за дровами или еще бог весть куда. Скинув на пол фуфайки, томно потягивались, озираясь по сторонам, норовили встрять в разговор.
Бабы сидели в первой ряду, у самой трибуны. Все на нервах. Ругались на мужиков, чтоб бросили шмалить: – Дышать нечем! Управы на вас нет! Присматривались к ходикам на стене, пытаясь рассмотреть сквозь дым, который сейчас час. Почти шесть, а представителя из райкома нет. Безобразие! А где ж партийная дисциплина! Дома ребятишки. Сами остались. Завтра рано вставать. Да и будет ли он? На дворе снег метель, небось поберегут себя партийные работнички! К тягостям не привыкшие. Привыкшие на фронте в первых рядах полегли. А эти, оставшиеся, небось в тылу отсиживались! Наверняка в такую погоду не приедет! Поди, сидит в теплом кабинете и чаи гоняет! Вон и председатель ерзает на стуле. Тоже сомневается. Нервничает. Перекладывает бумажки с кучи на кучу. Все посматривает на часы.
– Пан голова, а пан Голова, – не выдержала Надежда – ядреная баба, вся в соку, вдова фронтовика, – и сколько нам еще ждать? Ты б хоть позвонил в райком, что – ли. А может отмена какая? Или уполномоченный по слабости не придет?
– Мы прыйшлы – тебэ нэма: пидманула пидвела, – донеслось с задних рядов. В помещении раздался хохот.
– А ну тихо! – председатель стукнул кулаком по столу, застеленному старыми газетами, – придет! Обязательно придет! Раз горком направил, значит будет вам представитель.
– И по какому поводу собрание? – не унималась Надежда.
– Да угомонись ты Надежда! Мне особо не докладывают. Сказано собрать людей к шести часам. Будет представитель из райкома. Инструктор. Валентин. А отчество я запамятовал.
Председатель – Василий Игнатович, в общем, еще молодой – 50 лет, но выглядевший стариком фронтовик без руки, у которого сын пропал без вести, слегка кривил душой. Умудренный жизненным опытом, до поры до времени скрывал причину приезда райкомовца. Знал, какой шквал эмоций вызовет обращение инструктора подписаться на очередной займ. Прошлым летом, когда подписывались на займ 53-го, чего только не было! Кричали, рвали ведомости. Приходили с детьми: – Хорони их сразу гад! Все равно с голоду помрем! Хотели правление спалить. Еле угомонил сельчан. Сам подписался на пять тысяч рублей – все свои сбережения. План райкома выполнили. Обещал что это последний займ. И тогда еще вождь был жив! А сейчас?! Эх! нужно было бы участкового позвать!