Оставшиеся в тени
Шрифт:
Вот вкратце при каких обстоятельствах создавалась повесть.
Подлинная жизнь мальчика и подростка Алеши Толстого в Сосновке известна нам теперь не только во внешних подробностях, но и с его тогдашними мыслями, настроениями, со всем отношением к происходившему. Вопреки всему общий душевный настрой этого безудержного озорника и фантазера, энергия которого плескалась через край, был радостным, бодрым. Мотив счастья, полноты жизни звучит и в значительном количестве его писем, вроде приведенного выше, где и погода «прелесть», и «поросята сытехоньки бегают по двору», и «телята страсть веселые» и т. д. Этот-то мотив, как игру неведомой флейты, зовущей к творчеству, и «услышал» писатель в 1919 году. Чувство безотчетно поднимало из глубин памяти впечатления. Мысль отбирала. В этом секрет определенной автобиографической насыщенности повести.
Но, располагая «эпистолярным дневником»,
«Детство Никиты» — это мир, который могла создать только фантазия художника. Весь он снопы солнечного света, зовущего счастья и радости. Тени почти нет. Вспомните-ка: «Никита проснулся от счастья»; «Только в зачарованном царстве бывает так странно и так счастливо на душе». И даже кукушка, чье дело подсчитывать кому-то остатний срок жизни, кукует здесь о другом. «Живите, любите, будьте счастливы, ку-ку. А я уж одна проживу ни при чем, ку-ку…»
А часто ли в действительности встретите вы такой подбор взрослых? Это люди с разными характерами, но связанные духовным родством. Все они добры, немного забавны, каждый со своей «чудинкой». И если дети в повести нередко ведут себя как взрослые, то взрослые тут — это большие дети. Таковы и фантастический неудачник отец Василий Никитич, и тучная Анна Аполлосовна Бабкина, разговаривающая басом, и дворовые мужики, играющие в «носики», и т. д.
В «Детстве Никиты» — произведении в равной мере для взрослых — много едва уловимой сказочности. Все тут полно манящей таинственности. Сны сбываются наяву, и сама действительность является продолжением счастливых снов и исполнением задуманных желаний. Недаром о долгожданной перемене погоды еще прежде барометра сообщает обитателям Сосновки скворец Желтухин. Птицы и животные здесь такие же действующие персонажи, как и люди, — они думают, рассуждают. И это воспринимается как нечто естественное и этом волшебном царстве счастливого детства. Ни одна мрачная черточка не чернит светлого фона. Все здесь кончается благополучно. Даже бедняка Артема сажают в клоповку не взаправду, это как бы игра, которую ведут взрослые: сажают и выпускают. И даже заволжский суховей в решающую минуту словно передумывает — и дождь вдосталь поливает иссохшуюся землю…
Почему же все эти «невероятности» кажутся настолько правдоподобными, что люди видят в них чуть ли не «документальное описание» событий, происходивших какое-то количество лет назад в Сосновке? Потому что все они подчинены скрытым от глаз читателя художественным законам. И главный «законодатель» этой страны безоблачного детства — маленький Никита. Какие же это «законы»?
Случалось ли вам наблюдать, как полуторагодовалый ребенок впервые оказывается летом на зеленой лужайке? Трава, которую привычно топчут взрослые, представляется ему чем-то вроде джунглей. Он смотрит на нее опасливо, ступает несмело. Он впервые в жизни открывает для себя траву… Любой ребенок по самой своей природе — первооткрыватель. Он открывает заново все — землю, огонь, деревья, воду, времена года, рождение, смерть. В каком-то возрасте этот процесс происходит наиболее интенсивно, но в целом он длится многие и многие годы, до тех пор, покуда в человеке сохраняется одна из важнейших способностей поэзии — видеть новыми, изумленными глазами первоосновы жизни.
Художественная находка Алексея Толстого в «Детстве Никиты» состояла в том, что общее для всех детей психологическое свойство он сгустил, сконцентрировал, заставив своего маленького десятилетнего героя на протяжении какой-нибудь сотни страниц, а хронологически — за неполный год сделать столько крохотно-огромных открытий, которых всякому другому ребенку с избытком хватило бы на долгие годы.
Уже в этом, конечно, есть большая мера условности, без которой не обходится подлинное искусство. Но «Детство Никиты» — не только произведение о начинающейся жизни, о ребенке и русской природе. Это — поэма А. Толстого о счастье непрерывного открывания мира. И именно безотчетный настрой на эти «условия», когда мы властью писательского таланта оказываемся в волшебной стране счастливого детства, и заставляет нас забыть о мелких будничных мерках и воспринимать невероятное как вполне естественное…
Казалось, все, что можно
было почерпнуть из новых источников о повести «Детство Никиты», было почерпнуто… Но, пересматривая архивные материалы, я обнаружил вдруг такие сюрпризы, о которых следует рассказать особо.Оказывается, за пятнадцать лет до Алексея Толстого повесть «о том же самом», что и знаменитое «Детство Никиты», собирался написать другой прозаик — Александра Бостром.
Среди куйбышевских бумаг Александры Леонтьевны есть толстая тетрадь в черном клеенчатом переплете, озаглавленная «Материалы и наброски». Это одна из нескольких ее рабочих тетрадей, которые так или иначе ведет каждый писатель. Там есть записи, сделанные 11 июля 1905 года. Сначала шло следующее.
«Детство Леши
Описание. Приключение с гуслями, «кулачок не дурачок». Терпеливость в физичес. отношении. Ожоги и порезы. Друзья: кот и собаки. Как он отгадал, кто кричит в пруду. Товарищи мальчика. Битва снежками, битва арбузами и яблоками. Фейерверк. Спектакль в саду. Лошадка. Езда верблюдом. Гоняние табуна верблюдов. Катание на масленице на верблюдах. Поездка на почту верхом. Торговля яблоками. Лодка. Учитель Арк. Ив. Работа в кузнице. Работа на молотьбе. На подсолнухах. Хорошенькая дерев, девушка. Уроки с матерью и отцом. Елка в деревне и литер, вечер. Мишка беленький и Мишка черненький. Сашок, драка с Сашком. Спанье на открытом воздухе. Ночевка в поле на работе… Провал под лед. Купанье. Первое ружье и первая ворона. Школа в городе. Саратов. Школа. Возвращение в деревню. Немка и привидения. Поездка к родственникам]… дети и гувернантка… Стог сена, ночь и беседа о звездах…»
Вслед за планом, который я привел почти целиком, несколько страниц в тетради занимают записи эпизодов.
Перед нами, конечно, самые первоначальные, только вчерне оформленные наброски предполагавшегося произведения, повести — по размаху плана. Но и по ним уже можно сделать определенные выводы.
Бросается в глаза, что из событий детства А. Толстого Александра Бостром тоже берет для себя только одну сторону, связанную с поэзией деревенской жизни. Правда, причина здесь, в корне иная, чем в «Детстве Никиты». Она определяется общей романтико-моралистической направленностью детских произведений А. Бостром.
Сразу ниже наброска плана она помечает любопытную деталь: «Он был великий исследователь и наблюдатель». Вероятно, эта сторона предполагаемого характера (в эпизодах вместо Леши появляется уже другое сентиментальное имя — «Ортя-бедокурка») тоже казалась А. Бостром одной из наиболее существенных.
Вот один из соответствующих эпизодов — «Как Ортя поступил со своей карт[онной] лошадью». Зная, что каждое животное должно кушать, мальчик попробовал накормить ее травой, то есть разорвал ей рот и напихал внутрь травы. Затем, решив, что лошадь теперь хочет пить, стал лить в нее воду. Эпизод доведен до появления матери, которая застает маленького «исследователя» над останками игрушки, пытающегося разобраться — почему «у игрушечных лошадей размокает живот, когда заботливый хозяин решит их напоить».
История с лошадкой подлинная. Почти совершенно в таком же духе она рассказана в воспоминаниях М. Л. Тургеневой, хранящихся в ЦГАЛИ.
В куйбышевском архиве есть фотография, на которой Алеша Толстой изображен верхом на игрушечной лошадке (возможно, на той самой, злополучной!). Таким образом, события, к которым обращается Александра Бостром, разного времени, когда герою их было от 3–5 до 12–13 лет.
Осуществи писательница замысел в том виде, как он представлен в тетради, — и мы имели бы, возможно, прикрашенное, но зато полное беллетризированное жизнеописание детства А. Н. Толстого.
В черновом наброске А. Бостром подлинность большинства событий бесспорна. Отталкиваясь от некоторых из них, отмеченных также и в плане писательницы-матери, А. Толстой создал в «Детстве Никиты» ряд глав (сравните: «Битва снежками, битва арбузами и яблоками» у А. Бостром — глава «Битва» у А. Толстого, «Поездка на почту верхом» — глава «Письмецо», «Торговля яблоками» — глава «Ярмарка в Пестравке», «Лодка» — «Поднятие флага», «Елка в деревне и литер[атурный] вечер» — глава «Елка»). Конечно, любопытно узнать еще о новых автобиографических деталях в повести. Но мы уже достаточно говорили о «Детстве Никиты», чтобы видеть всю относительность таких совпадений. Речь может идти лишь о самых общих контурах событий. Например, вся суть поездки на почту героя повести А. Толстого в том, что он впервые в жизни получает любовное письмецо от своей девятилетней подруги. Лиля — это маленькая очаровательная дама. А в плане А. Бостром помечена «хорошенькая дерев[енская] девушка», что, видимо, больше соответствовало действительности.