Оставшийся в живых

– Но почему ты сделала это, Бет?

– Чтобы причинить ему боль, чтобы пробиться через эту его твердую и холодную броню. Чтобы заставить его хоть что-то почувствовать, хотя бы ненависть.

Да, Келлер помнил это выражение ненависти в глазах командира. Яростной, вспепоглащающей ненависти. И дело было не только в уязвленной гордости: дело было в том, что его предал человек, которого он выпестовал, которого обучил всему, что знал сам. Человек, которого он считал продолжением самого себя. Это воспоминание извлекло из глубин памяти еще одну подробность их ссоры.

Келлер вспомнил жестокие слова, в бессильной злобе брошенные вслед ему Роганом, когда он выходил из пустого ангара.

– А Кэти знает об этом, Келлер? Она знает? Теперь-то она уж точно узнает, ты, скотина! И узнает от меня!

Вот тут-то его захлестнула ненависть к командиру, к человеку, которому он поклонялся, которому он старался во всем подражать, которым он хотел стать сам. К человеку, только что потерявшему свое достоинство. К человеку, лежащему распростертым на бетонном полу и выкрикивающему оскорбления. К богу, который стал простым смертным.

Насколько долго эта взаимная ненависть владела ими? Мог ли этот холодный профессиональный разум дать трещину под воздействием эмоционального стресса? Мог ли его собственный более молодой и менее опытный разум поддаться безудержной ярости? Общая картина уже начала вырисовываться в его мозгу. Но была ли она верной?

– Дэйв, с тобой все в порядке? Ты как-то странно выглядишь. – Голос Бет заставил его вернуться к действительности.

Он глубоко вздохнул.

– Пожалуй, теперь немного скотча не повредит, – сказал он.

Она налила ему большую порцию и, присев рядом, протянула стакан. Он отпил большой глоток, затем подождал, пока обжигающая струя не достигнет желудка, и только после этого заговорил снова.

– Бет, а что было накануне того рейса? Он говорил тебе что-нибудь перед тем, как выйти из дома в тот вечер?

Голос ее звучал спокойно и бесстрастно:

– Он сказал, что больше никогда не вернется.

Келлер оцепенел, его рука, державшая стакан, слегка задрожала.

– Что он имел в виду?

Теперь она прямо смотрела на него:

– Нет, не то, что ты думаешь. Я уверена, он не... – Голос ее сорвался. – Нет, – снова повторила она, – он был, безусловно, взволнован, но не настолько. Перед этим мы говорили о разводе и, похоже, он с этим смирился. Конечно, то, что я сказала ему о тебе, вывело его из себя, но я совершенно уверена, что когда он говорил, что никогда больше не вернется, он имел в виду, что не вернется ко мне. Он же не спятил, Дэйв!

Келлер покачал головой. Хотя он и согласился с ней, но все же... Летчики находятся в постоянном напряжении, и он знает много прекрасных людей, которые в конце концов не выдерживали этого напряжения. Вот почему все пилоты ежегодно, а те, кому больше сорока – дважды в год, проходят тщательную проверку физического и психического состояния.

Теперь страшное предчувствие охватило Келлера с еще большей силой. Все как будто указывало в одном направлении, и бремя ответственности, лежавшее на нем, казалось, стало давить на плечи еще сильнее. Если бы только удалось прорваться сквозь этот барьер, обволакивающий его разум, пропускающий только крохотные фрагментные видения, лишь мучащие его своей иллюзорностью. Ему мог бы помочь, как ему сказали, курс психотерапии, но для этого нужно время. В любом случае, психотерапевты не способны вылечить его разум, они лишь могут помочь ему вылечиться.

Ему необходимо узнать больше об авиакатастрофе. Возможно, комиссия уже выявила какие-нибудь подробности технического или человеческого свойства, какие-нибудь детали, которые могли бы заставить его память включиться. Может, Харри Тьюсон добыл новые доказательства в пользу своей гипотезы. Любые факты, неважно, снимают ли они с него вину за катастрофу или еще больше увеличивают ее, все же лучше, чем эта потеря памяти, поразившая его разум. Он снова почувствовал в себе надежду деятельности. Ему необходимо вернуться в Итон.

Он отставил стакан с недопитым скотчем и встал.

– Мне пора ехать, Бет.

Она вздрогнула, и в ее бездонных глазах отразилось явное разочарование.

– Побудь еще, Дэйв. Мне нужно, чтобы кто-то был со мной. – Она снова взяла его руку и крепко сжала ее, – просто поговорить, Дэйв, ничего другого. Ну, пожалуйста.

Он высвободил ее руку и как можно мягче сказал:

– Сейчас не могу, Бет. Может, как-нибудь в другой раз, но сейчас мне нужно ехать.

– Ты еще приедешь? Ты обещаешь, Дэйв?

– Да. Может быть, – подумал он. Скорее всего, нет.

Он оставил ее сидящей в гостиной, и в мозгу его запечатлелся этот новый образ Бет: белая блузка, руки, сжимающие бокал, и лицо, на котором вдруг явственно стали заметны следы возраста. И странно, все та же горькая и скорбная улыбка.

Машина рванулась вперед, выбросив из-под колес сноп гравия, забарабанившего по стене дома. Келлер осторожно вырулил на дорогу, и по мере того, как машина двигалась в сторону Виндзора и Итона, он ощутил вновь нарастающее в нем напряжение.

Глава 8

Эмили Плэтт медленно убивала своего мужа ядом. Она намеренно не спешила – не потому, что хотела отвести от себя подозрения, когда он, наконец, умрет, а чтобы насколько можно дольше продлить его мучения.

В течение последних трех недель дозы грамоксона, которые она подмешивала ему, были минимальными: она хотела, чтобы состояние его здоровья ухудшались постепенно и без резких скачков, и тем не менее была удивлена, насколько быстро он слег в постель. Действие яда, содержащегося в гербициде, оказалось более сильным, чем она предполагала, и первая же доза, которую она добавила в его утренний кофе, напугала ее остротой вызванного приступа. Дав ему пару дней передохнуть, чтобы немного восстановить силы, Эмили резко уменьшила дозу, стремясь сделать болезненные проявления менее явственными, но более растянутыми во времени. Разумеется, при первом же острейшем приступе ей пришлось вызвать врача, но тот оказался человеком начисто лишенным воображения и не смог сказать ничего вразумительного о характере заболевания. Он сказал Эмили, что если в течение последующих дней мужу станет хуже, его необходимо будет госпитализировать, чтобы установить диагноз и назначить соответствующее лечение. Но поскольку Эмили уменьшила дозу яда, и состояние мужа, казалось, даже несколько улучшилось, врач уже не видел причин для дальнейшего беспокойства. Он лишь порекомендовал немедленно связаться с ним, если муж не поправится полностью через несколько дней. Естественно, Эмили и не подумала связываться с ним, а ее несчастный муж был настолько слаб, что не мог сделать это самостоятельно.

Она вызовет врача снова только тогда, когда будет совершенно уверена, что у мужа не осталось никаких шансов выжить. Она скажет, что ее муж в течение последних недель чувствовал себя хорошо, хотя и выглядел несколько более утомленным, чем обычно, и что все произошло совершенно неожиданно. Она не станет возражать против его госпитализации, и даже если им удастся установить причину болезни, они все равно ничего не смогут сделать, поскольку от этого яда нет противоядия. Она не была уверена, будет ли ему делаться вскрытие после смерти, но это ее мало заботило. Все, что она хотела – это чтоб он умер. И при том мучительно.