Осторожно, злая инквизиция

В Средние века, в темные-темные времена, в которые инквизиция отчаянно пыталась внести хоть малую толику света и для того густо-густо уставила кострами Европу и чуть пореже – Русь-матушку, практиковал сей славный Орден выдачу индульгенций. В том числе – и ведьмам. Им, правда, не за плату, а лишь за весомую помощь в деле поимки своих совсем уж зарвавшихся сестер по ремеслу.

К слову сказать, иных из «сестер» вовсе не грех было сдать святым отцам.

Ну да речь не о том.

То противостояние, длившееся не одно столетие, закончилось в итоге – даже не позорным поражением одной из сторон, а вроде как перемирием.

Инквизиторы и маги более-менее пришли к согласию, обязались обоюдно хранить тайну существования магии, ведьмы и колдуны очертили границы, за которые они более не переходят, инквизиция приняла свод правил, по коему обязывалась не тянуть их в пыточные и на костер по собственному произволу…

Паритет.

Правда, инквизиция в итоге все равно оказалась сверху. И лишь одно отравляло им осознание победы.

Индульгенции. Те самые, раздаваемые когда-то во множестве.

Беда в том, что они, большей частью, не имели срока давности, как и имени предъявителя, и наши, кто поумнее, не спешили пускать их в дело, и так они хранились веками, передаваясь от родителей к детям.

Прошло полтысячелетия с тех пор, как полыхали костры испанской инквизиции, мир безвозвратно переменился, сама инквизиция из религиозного ордена стала светской организацией, разветвленной структурой, в которой обращения «брат» и «отец» остались лишь данью традиции…

А нет-нет да и выплывают до сих пор документы, дарующие предъявительнице право на то, что и в Средние века было деянием сомнительным с точки зрения морали и нравственности, а уж в наше время и вовсе… Дичь, от которой шевелились волосы. Вроде права взять «живую» человеческую кожу и применить ее в дело – а «живой» кожу называли, если что, за то, что снимали ее отнюдь не с трупа. Очень, очень сильные артефакты можно на основе такого материала сотворить.

Очень, очень грязная магия.

И именно на нее одна из моих «пра-» (и еще много раз «пра-») бабок когда-то получила дозволение от тех, чьи права и обязанности унаследовал мой сегодняшний гость.

Мой удар был ниже пояса: инквизиция ненавидела эти проклятые бумажки, ее представители шли на многое, лишь бы их как можно меньше осталось на руках, готовы были их выкупать и обменивать на льготы…

Вот только, пусть многие из индульгенций и содержали в себе разрешения на такие вещи, которые ни один нормальный человек не станет делать, вне зависимости от наличия либо отсутствия позволения, пусть инквизиция и предлагала действительно весьма привлекательные условия, выпускать из рук эти средневековые писульки колдовские семьи не спешили.

Индульгенции, несмотря на всю свою бесполезность с точки зрения магической практики, хранились бережно, трепетно, давно превратившись в весомый козырь на случай неприятностей с Орденом.

Мало ли что в жизни случится.

И в моей семье тоже хранили.

Но все же, до чего хорош, подлец!

Сытый, уверенный в себе. Олицетворенное самообладание как оно есть – и огонь, тлеющий под гнетом самоконтроля.

Что скрывать – нравились мне такие, как этот многоуважаемый Максим.

Подбери слюни, подруга, тебе до такого мужика еще килограмм пять-десять лишних нужно сбросить!

…а если ради мужика нужно что-то сбрасывать – то в топку такого мужика, потому сбрасывать что угодно нужно только ради себя!

Придя к такому выводу, я решительно свернула рабочие окна и направила стопы свои (а с ними все прочее тело свое) в торговый зал.

Надо бы Ленке мозги вправить на тему инквизитора. А то уж больно она млела.

Своего продавца я застала созерцающей сквозь витрину мини-парковку перед магазином – ту самую, с которой только что отбыл инквизитор.

И только я открыла рот, чтобы сделать сотруднице внушение на тему «Любезничать – любезничай, а откровенничать – ни-ни!», как она выдала:

– Козел. Из налоговой, что ли?

Я закрыла рот с той стороны – как говаривали в одном сериале.

– С чего ты взяла? – осторожно уточнила, опомнившись.

– Чую! – мрачно отрезала Леночка.

Да не-е-е, быть того не может!

На всякий случай перепроверила: точно, не ведьма!

Спокойно, мать, не только ведьмы имеют право на наблюдательность и жизненный опыт!

– Не важно, – отрезала я и перешла ко вкрадчивому тону, который, как правило, не сулил ничего хорошего. – Лена… Почему у нас витрины не протерты?

Текучка кадров у меня огромная: четыре-пять месяцев, и продавец сбегает, не выдержав постоянных придирок, скандалов и нападок на ровном месте. Ленке еще месяца два нужно, не меньше.

Дольше всех продержалась Ленкина предшественница, Марина, – десять месяцев, почти год.

Маринка, правда, как только поняла, что с ней случилось долгожданное чудо и она забеременела, порывалась уволиться, не дожидаясь декрета, и свалить подальше от меня – и подальше от нервотрепок, соответственно.

Но я ее вялые попытки к бегству, не церемонясь, задавила авторитетом: тащить на себе чужую беременность и так занятие очень на любителя, я для того, что ли, ее силой по макушку накачивала, чтобы она потом не доносила? Врачи и так смотрели как на чудо и дышать боялись.

И ничего, доработала Мариночка как миленькая, через день да каждый день умываясь соплями, и, хоть дважды пыталась подсунуть мне липовую справку из женской консультации, в декрет ушла строго после тридцати недель… И так и не поняла, отчего в домашней тишине и покое ее самочувствие резко ухудшилось, а всего через неделю умчалась в роддом на скорой и явила миру хотя и недоношенного, но вполне жизнеспособного мальчишку.

От меня же до сих пор шарахалась как черт от ладана, вызывая тем самым в моей черной душе приступы легкого самодовольства: ну вот умею я людям нравиться!

Вот и сейчас, устраивая Ленке обидный и несправедливый разнос, я словно бы располовинила свое сознание на две части: одна увлеченно орала, плевалась ядовитыми словами в молодую женщину, которой некуда было от этого деваться, а вторая отстраненно и хладнокровно нагнетала в реципиента энергию, параллельно пресекая попытки собственного организма обернуть процесс вспять и откусить немного от чужих жизненных сил.