Остров Буян

– «К сему челобитью приписи дали…» – прочел Захарка. И вдруг, повернувшись к столу Гаврилы, Захарка быстро поднес бумагу к огню свечи. – Вот повинная – на! – воскликнул он. – Совратить на повинство чаял, нечистый! Дворянское отродье, изменщик!

Захарка сунул кулак в рожу Чиркина.

Чиркин кинулся на него. Захарка бросился вокруг стола с горящей бумагой в руках.

– Стой! Стой! – закричал кузнец. – Стой! Подай! – повелительно зыкнул он и хотел схватить лист, но обжегся и выронил к Захарке на стол…

Словно в испуге за свои бумаги, Захарка поспешно смахнул со стола челобитье и стал на полу тереть и топтать сапогом…

– Захарка! Захар! Что творишь! – зарычал кузнец и кинулся подбирать остатки.

– Чего тут теперь разберешь! – крикнул он, сунув Захарке в лицо горсть пепла.

– А я и с первого раза упомнил все – хошь, спишу наизусть! – успокоил его Захар. – Ух, я помнить горазд – слово в слово!

– Да приписи, приписи! Рукоприкладство чье было?! Ты сам ведь не чел!

– Ох, приписи?! Нет, я само челобитье… – с наивной растерянностью словно спохватился Захар.

Кузнец отмахнулся со злостью:

– А ну тебя, олух подьячий! Разума, что ли, тебе не хватает?.. Да ладно уж… помолчи!..

Дворянин опасливо покосился на земского старосту.

– Ладно, Чиркин, что ты не вчера попался: попал бы одиннадцатым на плаху… – сказал кузнец.

– Я выборный земский, как ты! – возразил дворянин.

– Вчера бы не разбирались: народ распалился. Ты с площади убежал, не видел, чего там творилось…

– Не место мне было там. Я сам дворянин, а тут… – оправдывался Чиркин.

– Да я разумею… – успокоил его Мошницын. – Тут вот письмо от дворян, что сидят заперты на подворье, – сказал он, выбрав одну из кипы бумажек, – плачутся, что корма им худы. Пойду проведать, да брюхо мое не дворянское: мужику хорошо, а дворянину и в глотку не лезет! Пойдем-ка вместе, Чиркин, отведай, ладны ль корма для дворян.

Чиркин вышел вместе с Михайлой из Земской избы. Михайла пошел с ним на подворье, зашел в палату к дворянам.

– Сказывали, пища худа? – спросил он.

– Голодно, – ответил один из дворян.

– Ну, ин Чиркин отведает, как она, – пообещал Михайла и шагнул за порог. Чиркин – за ним.

– Ты куда?! – остановил кузнец.

У Чиркина замерло сердце, он не мог сказать слова от неожиданности.

– Отведай кормов дворянских, – усмехнулся кузнец, загородив ему выход. – Ден через пять я зайду, скажи каковы.

– Хитер ты, кузнец, – сказал Чиркин.

– Не хитрее тебя. Ишь ты, сколь народу собрал к челобитью. Боюсь, еще жиже харчи у вас станут, – отозвался кузнец.

– Ну, смотри – хитри, да хвост береги! – произнес дворянин с угрозой.

– Была бы голова цела, а на хвост нам не наступишь! – огрызнулся кузнец. – Ну, сиди покуда. Прощай. – И Мошницын вышел.

3

Во Всегородней избе все вскочили и бросились к окнам, когда загудел сполох.

На дощане у Рыбницкой башни среди кучки народа стоял Гаврила. Люди уже бежали на площадь из разных улиц…

Площадь наполнялась народом. Из Земской избы подошли выборные. Взбирались на дощан, витались за руку с хлебником.

– Ну, Михайла, взялись мы с тобой за дела: я – Макария, ты – дворянина… Так-то дружно пойдет – всю измену прикончим, – дружелюбно сказал Гаврила.

Мошницын что-то пробормотал невнятно и неуверенно…

– Пошто звонить велел?! – громче нужного спросил Томила Слепой, стараясь держаться так, словно меж ним и хлебником все оставалось по-старому.

Но хлебник, словно не слыша его, шагнул вперед, на край дощана, и обратился к толпе, наполнившей площадь:

– Господа псковитяне! Меньшие и большие, попы и стрельцы и всех званий!

Шиканье и шепот промчались по площади от передних рядов до самых лавок. Все стихло, и в полной тиши хлебник внятно сказал:

– Господа, у нас нова измена!

– Выводи, Левонтьич! – крикнули снизу.

– И то, мы с Мошницыным двое ее выводим! – ответил Гаврила. – Во Всегородней избе сидел в выборных главный повинщик, Чиркин. Его Мошницын за караул посадил. Да еще измена была в Троицком доме: владыка Макарий к боярам писал отписку да чаял ее с Сумороцким послать. Владыку мы взяли за караул…

– На чепь его, Левонтьич!

– На чепь Макарку! – закричали в толпе.

– Сидит, – успокоил Гаврила и продолжал: – А в Троицком доме нашли мы от земского сыска сокрытых изменных и воровских людей – подьячего Шемшакова да отставного всегороднего старосту Подреза, стрелецкого голову Степана Чалеева да четверых дворян: Тучкова, Бутова, Сицкого и Балдина, а кой-то еще человек убег по задам, и неведомо, кто был.

– Всем городом станем ловить – поймаем! – выкрикнул рыбник Егорушка из толпы.

Народ зашумел, но Гаврила остановил шум.

– И в-третьих, измена, господа, наипущая! – крикнул Гаврила. – Владыка боярам писал и повинщик Чиркин тоже сказывал во Всегородней избе, что именем вашим, господа псковитяне, в Полоцке, граде литовском, наймуют конных литовцев на Русское государство, а деньги-де к найму от Всегородней избы и от вас…

– Когда ж мы те деньги давали?!

– Кто деньги слал?! Не статочно дело!..

– К ответу измену!

– Сыскивай корень, Гаврила Левонтьич! – разноголосо и возмущенно кричали вокруг.

– И я, господа, при вас, при народе, выборных ваших спрашиваю, – заглушая говор и шум, сказал хлебник. – Коли мы станем искать да найдутся литовщики в городе пашем – и что с ними делать?

Хлебник полуобернулся на дощане и стоял выжидательно, обратясь к земским выборным.

– Смертью казнить за измену! – крикнул первым поп Яков.

– В Москву на расправу послать в государевом деле, – сказал Мошницын. – Литву поднимать – не на Псков, а на все государство измена, и мы в той измене с Москвой не розним…

– Чего там – в Москву?! И тут найдем сук да веревку! – сплюнув, воскликнул Прохор Коза.

– А вы как мыслите, господа земские выборные? – спросил хлебник, обращаясь к Томиле и Леванисову.

– Ишь как – с почтением спрошает! – подмигнув Слепому и весело тряхнув головой, отозвался Леванисов и заключил: – По мне, один бес – тут ли повесить, к царю ли послать с веревкой!

Томила молчал. Язык не поворачивался у него произнести приговор.

– Как, Иваныч? – спросил Гаврила в упор, словно знал, что Томила что-то слыхал про литовское дело…