Остров фарисеев

Шелтон усмехнулся, сказал "да" и пошел дальше искать Антонию. Но ему не везло. В столовой он обнаружил миссис Деннант: она составляла список книг, которые собиралась выписать из Лондона.

– Дик, посоветуйте мне, пожалуйста, - сказала она.
– Все сейчас читают этот роман Кэтрин Эстрик. Наверно, потому, что она особа титулованная.

– Конечно, всякий читает книгу по той или иной причине, - ответил Шелтон.

– Я ненавижу что-нибудь делать только потому, что так делают другие; не стану заказывать эту книгу, - сказала миссис Деннант.

– Отлично!

Миссис Деннант сделала пометку в каталоге.

– Последняя вещь Линсида - это я, конечно, возьму; впрочем, должна признаться, я не очень люблю его, но, пожалуй, его книги надо иметь в доме. А, "Избранные речи" Куолити! Это, должно быть, хорошо, он всегда так изысканно выражается. А вот что делать с этой книгой Артура Баала? Говорят, он большой шарлатан, но все читают его.

И Шелтон заметил, как блеснули ее глаза, так похожие на глаза зайчихи. Лицо ее с тонким носом и мягким подбородком утратило выражение решимости, словно кто-то вдруг посоветовал ей довериться собственному инстинкту. Она выглядела такой жалкой, такой неуверенной. Впрочем, она ведь всегда могла составить мнение о той или иной книге по количеству изданий.

– Пожалуй, все-таки стоит выписать эту книгу, как вы думаете? спросила она.
– Вы ищете Антонию? Если увидите в саду Баньяна, скажите ему, пожалуйста, Дик, что я хочу его видеть; последнее время он стал просто невозможен. Я, конечно, понимаю, как ему тяжело, но, право, он переходит всякие границы.

Получив наказ разыскать младшего садовника, Шелтон вышел из столовой. С горя он заглянул в бильярдную. Антонии там не было. Вместо нее он увидел высокого круглолицего джентльмена с холеными усами, который упорно пытался послать красного в угол. Его звали Мэбби. При появлении Шелтона он выпрямился и, надув губы, словно ребенок, спросил сонным голосом:

– Сыграем по сто?

Шелтон покачал головой, пробормотал что-то в свое оправдание и уже собрался было идти, как вдруг джентльмен по имени Мэбби с огорченным видом дотронулся до того места, где усы его соприкасались с пухлыми румяными щеками, и удивленно спросил:

– По скольку же вы обычно играете?

– Право, не знаю, - ответил Шелтон.

Джентльмен по имени Мэбби натер мелом кий и, передвинувшись на своих толстых расслабленных ногах, обтянутых узкими брюками, изогнулся для удара.

– Хорош удар, а?
– спросил он, вновь выпрямившись и с сонным любопытством глядя на Шелтона своими сытыми глазами. Глаза эти, казалось, говорили: "Непонятное животное этот Шелтон!"

Шелтон поспешно вышел из дома, - он хотел добежать до лужайки, расположенной в глубине сада, но тут к нему подошел прогуливавшийся на солнышке молодой человек в рубашке с мягким отложным воротничком, хрупкий на вид, с редкими белобрысыми усиками, высоким лбом и переплетением тонких голубоватых жилок на висках. Походка у него была упругая, шаг мелкий, но четкий. Лицо его, молодое и открытое, носило на себе, подобно лицам многих английских аристократов, печать изысканного эстетства. Должно быть, он понимал толк в старинной мебели и церквах. Сейчас в руках он держал "Спектэйтор",

– А, Шелтон!
– сказал он высоким, тонким голосом, останавливаясь в такой удобной позе, что было бы просто кощунством заставить его переменить ее.
– Вышли подышать свежим воздухом?

Загорелое лицо Шелтона, его неправильный нос и мягко очерченный, но упрямый подбородок до странности не соответствовали точеным чертам эстета.

– Хэлидом говорил мне, что вы собираетесь выставить свою кандидатуру в парламент, - сказал тот.

Шелтон вспомнил властную манеру Хэлидома устраивать чужие дела по своему усмотрению и улыбнулся.

– Разве я похож на кандидата?
– спросил он.

Брови эстета чуть дрогнули. Ему, по-видимому, никогда не приходило в голову, что человек, собирающийся выставить свою кандидатуру в парламент, должен быть похож на кандидата, и он с некоторым любопытством оглядел Шелтона.

– Если на то пошло, так, пожалуй, нет, - сказал он.

В его глазах, с такою нарочитой иронией взирающих на мир, был тот же вопрос, что и в глазах Мэбби, хотя они были совсем другими; они, казалось, тоже спрашивали: "Что за непонятный тип этот Шелтон?"

– Вы по-прежнему служите в министерстве внутренних дел?
– спросил Шелтон.

Эстет нагнулся и понюхал розу.

– Да, - ответил он.
– Это меня вполне устраивает. У меня остается много свободного времени для занятий искусством.

– Это, должно быть, очень интересно, - сказал Шелтон, не переставая искать глазами Антонию.
– Мне вот никогда не удавалось увлечься чем-нибудь.

– Вы никогда ничем не увлекались?!
– воскликнул эстет, проводя рукой по волосам (он был без шляпы).
– Но чем же вы в таком случае заполняете свое время?

Шелтон не знал, что ответить: он никогда не задумывался над этим:

– Право, не знаю, - нерешительно сказал он.
– По-моему, всегда что-нибудь находится.

Эстет засунул руки в карманы и окинул собеседника ясным взглядом.

– Каждый человек должен чем-то увлекаться, чтобы не потерять интереса к жизни, - заметил он.

– Интереса?
– угрюмо повторил Шелтон.
– Я нахожу, что жизнь сама по себе достаточно интересна.

– Ах, вот как!
– сказал эстет, словно порицая такое отношение к жизни, как к чему-то самому по себе интересному.

– Все это прекрасно, - продолжал он, - но этого мало. Почему бы вам не заняться резьбой по дереву?

– Резьбой по дереву?

– Как только мне надоедает заниматься служебными бумагами и тому подобным, я бросаю все и сажусь за резьбу по дереву, - это такой же отдых, как игра в хоккей.

– Но мне совсем не хочется этим заниматься.

Брови молодого эстета сдвинулись, и он дернул себя за ус.

– Вот увидите, как невыгодно прожить жизнь без увлечений, - сказал он.
– А что вы будете делать, когда состаритесь?

Слово "невыгодно" прозвучало как-то странно в его устах, ибо, глядя на него, казалось, что весь он словно покрыт эмалью, наподобие современных драгоценностей, которые делают так, чтобы никто не догадался об их настоящей цене.

– Вы бросили адвокатуру? Неужели вам не скучно ничего не делать? продолжал эстет, останавливаясь перед старинными солнечными часами.

Шелтон, естественно, не счел удобным объяснять, что он влюблен и что это заполняет всю его жизнь. Безделье недостойно мужчины! Но до сих пор он никогда еще не ощущал потребности в каком-то занятии. И потому он молчал, но это молчание ничуть не смутило его спутника.