Остров Фиаско, или Последние приключения барона Мюнхаузена
Шрифт:
— Ребята! Учитель математики заболел…
Взрыв неописуемой радости потряс стены класса!
— Здравствуйте! — воскликнул Ростовский.
— Здравствуйте! — дружно отозвался класс.
Веселье разгоралось…
— Раз, два, три! — умолял Ростовский. — Ти-ши-на!
Он хотел сказать: «Ребята, сейчас мы займемся литературой». Но вместо этого неожиданно бодро спросил:
— Займемся?
— Займемся! — весело зашумели задние парты.
— Литературой, — поспешно добавил Ростовский.
— Не будем заниматься литературой! — выкрикнул Середа. — Сейчас должна быть математика!
— Встань! —
Середа не шелохнулся.
— Может, мне тебе помочь?
Середа не двигался, молча взвешивая предложение практиканта.
— Середа! — крикнул Ростовский. — Как тебе не стыд…
Закончить он не успел. Совершенно неожиданно Середа встал и, прихватив по дороге чужой портфель, в одно мгновение перебрался с первой парты на последнюю.
— Выйди из класса! — стукнул указкой Ростовский.
Середа удивленно пожал плечами.
— Нас теперь не выгоняют, — объяснил он.
«А нас выгоняли…» — мелькнуло в голове у Ростовского.
— Посмотри мне в глаза! — предложил он.
Середа не стал смотреть.
— Посмотри мне в глаза! — настаивал Ростовский.
Середа посмотрел в окно. Все заулыбались, и Ростовский — тоже… С ним давно уже творилось что-то неладное.
— Даже не покраснел, — сказал он наконец и посадил виновного. Авторитет его был окончательно подорван.
И тут он вдруг вспомнил, что надо заинтересовать детей.
— Сейчас, — обрадовался Ростовский, — вы будете читать «Бородино» Лермонтова! Кто прочтет хорошо, тому я поставлю на доске крестик, а кто плохо, тому — минус. Посмотрим, какой ряд читает лучше… Начнем с первого! Чикин!
Чикин встал, нехотя бросил: «Скажи-ка, дядя…» И замолчал.
— «Скажи-ка, дядя!» — подхватил Ростовский.
— «Скажи-ка, дядя!» — повторил Чикин.
Но «дядя» упрямо молчал.
— Минус! — объявил Ростовский.
— Крестик! — потребовал ряд Чикина.
Сам Чикин скромно молчал.
— Что ж это ты? — с укоризной спросил Ростовский.
— Я учил! — взорвался вдруг Чикин и торжественно взмахнул рукой: — «Скажи-ка, дядя!»
— «Скажи-ка, дядя!» — дружно подхватил его ряд…
— Ладно, — согласился Ростовский.
— Маленький крестик…
— Минус! — взбунтовались два других ряда.
Ростовский застыл у доски с поднятой рукой.
— Ставьте крестик, — попросил Чикин.
— Я тебе поставлю! — пришел в ярость Середа.
И едва Ростовский прикоснулся к доске мелом, как весь класс вскочил на ноги:
— Крестик! Крестик!
— Минус! Минус!
Но в этот страшный миг, точно крик петуха на рассвете, грянул долгожданный звонок.
— Урок окончен! — немедленно провозгласил Ростовский и вдруг, запрокинув голову, оглушительно чихнул.
— Будьте здоровы! — весело загремел класс. — Будьте здоровы!
И, не помня себя от счастья, ребята бросились к дверям.
— Задание на дом! — кричал им вслед Ростовский. — Задание на дом! Выучить наизусть «Бородино» Лермонтова!
Когда он вернулся в учительскую, все бросились его поздравлять. Он молча пожал руки и молча оделся.
— Что же вы делали в классе? — спросил на прощание директор.
— Кресты! — с каменным выражением ответил Ростовский.
И, не отвечая на расспросы,
он двинулся было к дверям, как вдруг остановился и замер…«Ростовский! — внезапно услышал он. — Ростовский!»
И перед его глазами возникло из прошлого лицо оскорбленного им практиканта.
«Ростовский! — повторил практикант и зловеще подмигнул. — Посмотри мне в глаза!..»
Золотая лодка
1
Десять дней уже учимся, а меня еще не вызвали. Ни разу! Значит, завтра! А когда же еще? И я учу, учу, учу… И смотрю в окно.
Двор наш еще зеленый. Зеленая трава, зеленые листья. И только клен у забора, словно огромный желтый букет, сияет под солнцем. Осень…
А ведь совсем недавно, кажется вчера, я мчался в школу за новыми учебниками, носился по опустевшим лестницам и коридорам.
Я забежал в свой класс. За лето он стал выше, просторней. От чистых крашеных стен веяло прохладой. Через распахнутые окна светило солнце. Я стоял у доски и смотрел, как медленно кружит по классу белая бабочка.
Школа, снова школа, и портфель с блестящим замком, и черные параграфы. И я вспомнил о теплом Гольфстриме, я совсем забыл о Гольфстриме, а он ведь так влияет на климат Европы…
Это было летом, в августе, а сейчас — сентябрь, и я учу, учу, учу… Солнце скрылось за облаком, в комнате потемнело. Я раскрыл портфель и достал учебник истории.
Стоя в колеснице и натянув лук, огромный фараон вихрем мчался на врагов… Учебник был совсем новый, и я часто разглядывал его цветную обложку и страницы, такие белые, звонкие. От истории Древнего мира пахло папирусом.
Египетские воины захватывали пленников, земледельцы прогоняли скот по разостланным колосьям, чиновники собирали налоги… Вот сидят они друг за другом, поджав под себя ноги, и записывают, сколько должны крестьяне. А самый последний чиновник куда-то оглядывается. Сколько лет прошло! Три тысячи! А он все оглядывается…
Я смотрел им в глаза и думал: «А какие вы были на самом деле: вы, чиновники, вы, воины, вы, крестьяне?»
«Привет тебе, Хапи, — пели они, — выходящий из этой земли, приходящий, чтобы напитать Египет!» Большой Хапи — так древние египтяне называли реку Нил.
Когда он восходит, земля ликует, Все люди в радости, Все спины трясутся от смеха, Все зубы рвут пищу!Заглянуть бы туда хоть на минутку и увидеть, как пашет поле крестьянин, как молотит зерно и поет:
Молотите себе, молотите себе, О быки, молотите себе! Молотите себе на корм солому, А зерно для ваших господ. Не останавливайтесь, Ведь сегодня прохладно!Нет, думал я, никогда-никогда ты их не увидишь. И никто не увидит. Ни за что на свете! И хватит тебе бездельничать. Открывай свой учебник на странице семнадцать и учи свою историю…