Остров Итонго

– Как мне у вас хорошо, пани Кристина, как хорошо. Как у себя дома. Я словно бы жил здесь уже давно. Как будто бы это был мой дом, наш дом, пани Кристина.

– В таком случае я вас отсюда еще не отпущу. Может быть, пройдем в гостиную. Я велю Марианне принести вина из подвала.

Она, позвонив в колокольчик, вызвала служанку и отдала распоряжение. Потом они вдвоем, взявшись под руки, как пара хороших, старых друзей, перешли в соседнюю комнату.

Было уже почти семь часов. Через окна проникал из сада аромат жасмина и сирени, долетала вечерняя песня цикад. Комната купалась в солнечных лучах. Красный свет заката тек по стенам, зеркалам, пылал в хрустале, кровью заливал кресла. Вся обстановка напоминала величавую симфонию, построенную из пурпура и золота.

Ослепленный блеском, Гневош остановился на пороге.

– Золотая пучина, – прищурив глаза, произнес он. – Что за восхитительный закат!

Постепенно его глаза привыкли к вакханалии света. Он внимательно посмотрел вокруг.

– Все сохранилось, – через секунду сказал он, словно во сне. – Все по-прежнему.

– А где библиотечный шкафчик? – неожиданно спросил он. – Застекленный шкафчик с зеленой занавеской? Стоял здесь, у окна.

Кристина смотрела на него почти в ужасе.

– Он действительно здесь стоял до недавнего времени, – ответила она, преодолевая чувство внезапного страха. – Но я велела поставить его там, возле пианино. Но откуда вам про это известно, пан Янек?

– У меня такое впечатление, что я знаю эту комнату уже давно, что я здесь уже когда-то был, что я узнаю эти вещи – мебель и все остальное… Словно бы я после многих лет возвратился в собственный дом…

– Это невозможно, – прошептала она, судорожно сжимая его руку. – Вот уже двадцать шесть лет ни один мужчина не переступил порог этой комнаты. Вы – первый.

– Это тем более странно, но это факт. Так значит – там, около пианино. Да, теперь вижу.

Он подошел к шкафчику.

– На верхней полке, с левой стороны, у самой стенки, должен стоять томик поэзии Леопольда Стаффа.

Он открыл шкафчик и заглянул внутрь.

– Есть! – радостно крикнул он. – Есть!

Он взял в руки лунно-голубую книжечку.

– «Цветущая ветвь». Вы знаете эти стихи, Кристина?

– Знаю ли я? Это был наш любимый поэт. Его стихи мы всегда читали вместе. В последний раз – вечером, накануне смерти мужа. Поздней ночью, словно предчувствуя предстоящую вечную разлуку, муж декламировал мне «Одинокую виллу» – этот маленький лирический шедевр, в котором вибрирует печаль осеннего умирания.

Гневош протянул ей открытую книгу. Она бросила быстрый взгляд на страницу и побледнела.

– Да, это то стихотворение. Сегодняшний вечер – как странный сон. Я постепенно теряю ощущение реальности… Дайте мне, пожалуйста, руку.

Он ее нежно обнял и, глядя в сад, залитый богатством умирающего солнца, начал тихим, проникновенным голосом, воспроизводить слова поэта:

Тень, что нашу любовь вдруг окрасила горестью,

Я давно уже чувствовал в сердце своем.

Помнишь: шли мы вдоль тихой аллеи и с робостью

Ты смотрела на скрывшийся в зарослях дом.

Утопающий в нежном жасминовом запахе,

Погруженный в густой аромат желтых роз,

Он белел в кровяном вечереющим зареве,

Как навязчивый призрак несбывшихся грез.

У ворот его черных, по-мастерски кованых

Мы стояли, взирая на призрачный сад.

Я рукой потянулся к нему, зачарованный…

От волнения у него отнялся голос. Он замолчал. Тогда Кристина, прижавшись головой к его груди, продолжила:

Но ворота закрыты – и меркнет твой взгляд.

И ты, может быть, видела – там, за оградою,

Растянулась, как глыба белесого льда,