Остров надежды

— Ты не хочешь ребенка-раба. — Толо собрала воедино мысли Норы, словно прочла их. — Но он таким и не будет. Ребенок будет свободным. Он будет наследником твоего мужа.

— Да что он может унаследовать? — горько спросила Нора. — Кусок земли, который его мать обрабатывает по принуждению?

— У белых это был бы кусок земли, который обрабатывают по принуждению негры, — ухмыльнулась Толо. — Разве это не одно и то же? Ну, хорошо, тебе лучше знать, но ты заплатишь за это высокую цену. Всегда приходится платить высокую цену. Этот ребенок будет тебе сниться.

Нора хотела возразить, что ей уже много месяцев ничего не снится, да и не надо, но это было, конечно, неправдой. Красивые мечты и сны — это было как раз то, чего ей не хватало. Ночью ее преследовали кровь, страх и крики. А теперь она еще создаст дуппи, который не даст ей покоя...

— Я украду курицу для колдуна-обеа, — твердо заявила Нора, — и усмирю его дух.

Толо засмеялась.

— Ты знаешь самое важное правило! Вот что, белая женщина. Посиди здесь, подумай еще немного, а я сварю тебе напиток. Ты примешь его сегодня вечером, и тогда завтра утром у тебя начнется кровотечение. И если кто-то из белых все же хочет, чтобы ты вернулась назад, когда-нибудь ты вернешься.

Нора закрыла лицо руками. Думать — это было самое последнее, чего она сейчас хотела. Больше всего ей хотелось ни о чем не думать. И прежде всего — не думать о Дуге.

Толо вернулась с флягой, закрытой пробкой. В ней плескалась темно-коричневая жидкость. Нора с благодарностью приняла напиток и спрятала его в одном из карманов своей юбки.

— Я не умру от этого? — спросила она.

Толо равнодушно пожала плечами.

— Могу ли я знать волю богов? — ответила она вопросом на вопрос. — Каждая женщина, которая убивает ребенка в себе, может умереть вместе с ним. Это тоже цена, которую мы платим. Но у меня такое бывает редко. Не беспокойся.

Нора прежде всего беспокоилась о том, чтобы как можно незаметнее вернуться назад в Нэнни-Таун, но, похоже, судьба на этот раз была к ней благосклонна. Уже на полпути в поселение она уловила запах дыма и увидела пламя на гребне горы. Огонь на новых полях, видимо, вышел из-под контроля, и все — мужчины и женщины — были заняты тушением лесного пожара. Даже некоторые из высокопоставленных воинов боролись с огнем, и у молодых девушек в этот день не нашлось грубых слов для Норы. Она тихонько присоединилась к группе женщин, которые носили воду из ручьев и передавали ведра из рук в руки. Это была тяжелая работа. К послеобеденной жаре присоединилось еще и пламя. Ветер гнал перед собой тлеющие угли и частицы пепла, которые больно жгли кожу и оставляли маленькие дырочки на одеждах женщин. Население Нэнни-Тауна справилось с пожаром лишь тогда, когда ранним вечером начался обычный тропический дождь.

С наступлением темноты были потушены последние угли, и люди, усталые до смерти, грязные от пота и пепла, потащились в свои хижины. Многие из них купались в реке или ручье. Через Нэнни-Таун протекало множество ручьев: нагорной гряде было два источника. Это тоже делало поселение независимым. Попытка отрезать село от воды была такой же бесперспективной, как и попытка лишить его пищи.

Однако Нора отказалась от купания. Это было слишком рискованно. Если Толо с одного взгляда увидела, что она беременна, то это точно увидят и остальные женщины, когда Нора появится перед ними без одежды. Мысль о том, что эту игру в прятки можно будет закончить до следующего утра, наполнила женщину несказанным облегчением. Нет, решение было правильным. Она не хотела ребенка от Аквази, и его не будет.

Нора только и ждала, когда наступит темнота и на костре сварится еда для Аквази. Тот не принимал участия в тушении пожара и вернулся в свою хижину чистым и голодным. Он был у Нэнни. Как и раньше, Кудойе, Нэнни и Квао спорили в краале королевы, совещаясь о возможных договорах с белыми. Аквази должен был все это записать — все, в чем были достигнуты договоренности. К сожалению, в представлениях братьев и сестры не было единого мнения, кроме того что губернатор должен был признать их поселения законными и разрешить им вести торговлю с Кингстоном, Спэниш-Тауном и другими английскими городами. То, что они должны были предложить со своей стороны, являлось предметом горячих споров. Аквази провел большую часть дня, борясь со страшной скукой, пока предводители разговаривали между собой на языке племени ашанти.

Нора тяжко вздохнула, когда поняла, что у него снова плохое настроение. Конечно, этой ночью он будет срывать свою злость на ней. Но в этот раз ей было все равно. Наверное, от него не укроется, что завтра она будет больна. Тем лучше, если он подумает, что это результат его ночных издевательств.

Нора оставила его с едой у костра и пошла в хижину. Она не зажгла света: почти никто в Нэнни-Тауне не пользовался ни свечами, ни масляными лампами. Рабы, как и недавно угнанные африканцы, не привыкли к искусственному освещению. Однако скудный свет луны попадал в хижину. Нора бросила взгляд на небо и увидела, что уже почти полнолуние. Снова лунная ночь, снова полнолуние — бледный лик небесного тела смотрел на нее сверху, будто утешая. Нора не ощущала угрызений совести, ни один из ее духов не протестовал против того, что она собиралась сделать. Она произнесла молитву и вынула из фляжки пробку.

Как только она поднесла флягу к губам, дверь рывком распахнулась настежь.

— Ты не будешь это пить! — заорал на нее Аквази, выбивая из рук Норы спасительное зелье. И сразу же ударил ее по лицу, а потом — кулаком в живот. — У тебя что, уже есть что-то внутри? Ты... ты... — Нору тошнило, она ничего не могла ответить.

Аквази вытащил ее из хижины на улицу и ударил еще раз.

— Говори же, сука! — заорал он.

Нора судорожно всхлипывала — ее выворачивало рядом с костром. Аквази крепко держал ее за запястье. Когда Нора подняла взгляд и смогла более-менее ясно думать, в тени хижины она увидела Маану. У молодой женщины был отдохнувший вид, и на ней было новое платье. Ярко-красная юбка и тканый верх цветов ашанти. Красный, как кровь, желтый, как золото, зеленый, как их страна.

— Ты...

Маану выглядела прекрасно, но ее аристократичное лицо снова искривилось от ненависти, когда она обратилась к Норе.

— Да, я. Кто же еще? Мне сказали, что Манса задает странные для такой молодой девочки вопросы. И тогда я взялась за дело. Вот так...

— Но...

Нора хотела возразить, что Маану должна быть последней из тех, кто заинтересован в спасении ее ребенка. Ведь она всегда хотела Аквази только для себя, и если Толо права и Нэнни будет настаивать на женитьбе Норы и Аквази, то она окончательно проиграет. Однако взгляд в лицо Маану сказал Норе, что ее бывшей служанке это было все равно. Она хотела задеть белую женщину за живое, насолить ей любой ценой. Пусть даже ценой своего счастья, если так должно было быть.

— Ты не убьешь моего ребенка! — процедил Аквази. — Я этого не допущу!

— А как ты можешь мне помешать? — почти прошептала Нора.

Она знала, что ее голос звучит слабо, — в этот момент сопротивление было бесполезно, но она не хотела сдаваться. Конечно, утром она придумает что-нибудь еще.

Аквази засмеялся.

— Это я могу тебе сказать! Ты знаешь, как баккра помешал моей матери избавиться от меня? — сказал он затем. — Нет? Тогда я тебе расскажу. Помнишь каморку рядом с кухней, чулан для метел?

Нора кивнула с бьющимся сердцем. В этом чулане умерла Салли.

— Я там родился. После того, как моя мать провела в темноте шесть месяцев, прикованная цепями к стене. Она не хотела меня, она твердо на это решилась. Как только ей освобождали хотя бы одну руку, она пыталась убить себя и меня. Когда я родился, меня сразу же забрали у нее. На следующий день она утопилась. Она была принцессой племени ашанти. И ты думаешь, что я не справлюсь с какой-то белой куклой?

Нора посмотрела на Аквази, и ее ярость уступила место сочувствию. Сочувствию к несгибаемой принцессе из племени ашанти, а еще больше — к ребенку, гордившемуся своей матерью, которая ничего больше не хотела так, как убить его. Нора глубоко вдохнула и выдохнула, чтобы успокоиться.