Остров. Тайна Софии

– Добро пожаловать, – сказала Мария.

Гиоргис, вообще-то, не очень хорошо представлял себе, что именно он ожидал увидеть, но уж точно не это. Перед ним была копия его собственного дома в Плаке. Он узнал фотографии, иконы и фарфор, и все было таким же, как у него. Гиоргис смутно припомнил, что Элени просила привезти кое-какие тарелки и чашки из семейного сервиза, чтобы она могла есть с такой же посуды, как ее родные. А потом все эти вещи остались у Элпиды, и она сохранила их после смерти его жены. Теперь все перешло в руки Марии. Гиоргис увидел и скатерти и накидки, над вышивкой которых долгие месяцы трудилась Мария, и Гиоргиса охватила печаль при мысли о доме Маноли в оливковой роще, для которого создавались все эти вещи.

Они сели за стол, и Мария разлила кофе.

– Даже и не мечтал, что когда-нибудь снова буду сидеть с тобой за столом, дочка, – покачал головой Гиоргис.

– Да и я тоже, – откликнулась Мария.

– Мы должны поблагодарить за это доктора Киритсиса, – сказал Гиоргис. – У него, конечно, очень современные взгляды, но мне это нравится.

– Но что скажут твои друзья в Плаке, когда ты им расскажешь, что стал ходить в гости прямо в колонию?

– А я им не скажу. Ты и сама знаешь, что они подумают. Они все держатся того же мнения о Спиналонге, как и прежде. Хотя они и далеко от островка и их отделяет от него вода, им все равно кажется, что проказу может принести ветром. Если бы они узнали, что я прихожу в твой дом, они бы, пожалуй, больше не пустили меня в бар!

Последнее замечание прозвучало весьма беспечно, однако Мария произнесла с опаской:

– Да, наверное, будет лучше, если ты промолчишь. Их и так беспокоит то, что ты сюда часто приезжаешь.

– Это верно. Кое-кто даже подозревает, что я каким-то образом привез бациллу через пролив и сам тебя заразил.

Мария пришла в ужас от мысли о том, что ее болезнь питает подобные страхи в деревне, и встревожилась, поскольку ее отец мог столкнуться с предрассудками, от которых не были свободны даже самые старые его друзья, люди, с которыми он вместе вырос. Ох, если бы они увидели их сейчас: отец и дочь сидят за столом, едят самые лучшие сладости из того, что можно купить за деньги. Ничто не могло быть дальше от общих представлений о колонии прокаженных. Но раздражение Марии из-за всех невежественных разговоров на Крите не могли испортить ей этот момент.

Когда они покончили с кофе, пришло время прощаться.

– Отец, как ты думаешь, а Фотини могла бы как-нибудь сюда прийти?

– Уверен, что могла бы, но ты сама спроси ее в понедельник.

– Просто все это… так похоже на обычную жизнь. Пить кофе с кем-нибудь… Я даже объяснить тебе не могу, что это для меня значит.

Мария, обычно так тщательно следившая за своими чувствами, на этот раз не совладала с голосом. Гиоргис встал, собираясь уходить.

– Не беспокойся, Мария, – сказал он. – Я уверен, она к тебе придет. И я тоже.

Они вернулись на берег, к лодке, и Мария на прощание помахала отцу рукой.

Едва вернувшись в Плаку, Гиоргис не стал тянуть время и поспешил рассказать Фотини, что побывал в доме Марии, и подруга его дочери без малейших колебаний спросила, когда и она сможет сделать то же самое. Кое-кто счел бы это безрассудным, но Фотини гораздо больше других знала о том, как именно передается проказа, и в следующий свой визит на остров она, едва выйдя из лодки, схватила Марию за руку.

– Пошли, – потребовала она, – я хочу увидеть твой дом.

Мария просияла. Они вместе прошли сквозь туннель и вскоре уже стояли перед дверью дома Марии. Внутри царила приветливая прохлада, а вместо крепкого кофе девушки пили канеладу – охлажденный напиток с корицей, который обе обожали с детства.

– Как это мило с твоей стороны, прийти сюда, – улыбнулась Мария. – Знаешь, я ведь представляла, что буду здесь жить в полном одиночестве. А когда в доме бывают гости, это же совсем другое дело!

– Ну да, и это гораздо приятнее, чем сидеть на жаре под тем деревом, – согласилась Фотини. – Я теперь вижу, как ты живешь на самом деле.

– Ладно, а какие новости? Как малыш Маттеос?

– О, он себя чувствует прекрасно, что тут еще скажешь? Много ест и очень быстро растет.

– Что ж, значит, ему нравится еда. Он ведь живет в настоящем ресторане, – улыбнулась Мария. – А в Плаке что происходит? Ты давно видела мою сестру?

– Давно. Очень давно, – задумчиво произнесла Фотини.

Гиоргис говорил Марии, что Анна регулярно его навещает, но теперь Мария задумалась о том, правду ли он говорил. Если бы Анна завернула в деревню в своем блестящем автомобиле, Фотини наверняка узнала бы об этом. Семья Вандулакис была сильно рассержена вестью о болезни Марии, поэтому неудивительно, что Анна ни разу не написала сестре с тех пор, как та перебралась на Спиналонгу. Впрочем, Марию не слишком удивляло и то, что отец лгал ей насчет визитов сестры.

Женщины немного помолчали.

– А вот Антонис ее видит время от времени, – наконец сказала Фотини. – Когда работает.

– И что говорит, как она выглядит?

– Думаю, неплохо.

Фотини прекрасно поняла, о чем на самом деле спрашивала Мария. Беременна ли ее сестра? После стольких лет замужества пора уже было Анне обзавестись ребенком. Но если этого до сих пор не случилось, что-то явно было не так. Анна не ждала маленького, но в ее жизни происходило кое-что еще, и Фотини долго и напряженно думала, прежде чем сообщить об этом Марии.

– Знаешь, мне, может быть, и не следует тебе рассказывать об этом, но Антонис видел, что Маноли постоянно приходит к Анне.

– Но что тут плохого? Они ведь родня.

– Да, он ей родня, но даже членам семьи незачем приходить в гости через день.

– Наверное, обсуждает с Андреасом дела поместья, – сухо произнесла Мария.

– Но он не приходит, когда Андреас дома, – возразила Фотини. – Он приходит днем, когда Андреаса нет.

Марии захотелось заступиться за сестру:

– Знаешь, похоже на то, что Антонис там просто шпионит.

– Он не шпионит, Мария. Я думаю, твоя сестра и Маноли стали уж слишком близки.

– Но если это так, почему Андреас ничего не предпринимает?

– Да он и представления не имеет о том, что происходит, – пояснила Фотини. – Ему ничего такого даже в голову не приходит. А то, чего он не видит или о чем не думает, ему и знать незачем.

Женщины некоторое время сидели молча, пока наконец Мария не встала. Она принялась мыть чашки, но ей никак было не отвлечься от того, что ей только что рассказала Фотини. Она слишком разволновалась, внезапно припомнив странное поведение сестры во все те месяцы, пока Мария встречалась с Маноли и в особенности когда они навещали ее. Казалось вполне правдоподобным, что между ними могло что-то быть. Мария знала: ее сестра более чем способна на прелюбодеяние.

В крайней досаде Мария снова и снова протирала чашки и стаканы, пока те не заскрипели. И как всегда, ее мысли снова устремились к отцу. Она остро ощутила его постоянно углублявшийся стыд из-за старшей дочери. Что касается Анны, то разве она не стала единственной из трех женщин Петракис, которая все еще жила нормальной, счастливой жизнью? Но теперь все выглядело так, словно Анна готова сама все разрушить.

Глаза Марии защипало от слез гнева и разочарования. Ей стало противно при мысли, что Фотини может подумать: она завидует и ревнует. Маноли ведь теперь не мог принадлежать Марии, но ей все же трудно было воспринять идею о его союзе с сестрой.