Остров

– А картошку чистить? – прищурившись, спросил Лаголев.

Подперев подбородок батоном, Натка признала, что в этом место за холодильником традиционно слабо.

– Увы.

– Я так и знал!

Лаголев срезал ножом кусок кожуры и торжественно выложил последнюю бледную картофелину к остальным четырем. Будущее второе блюдо, впрочем, как-то не впечатляло размерами и смотрелось сиротливо.

– Думаешь, Игорю хватит? – спросила Натка.

– Делов-то, разбавим макаронами, – предложил Лаголев.

– Их тоже – с гулькин нос.

– Ничего, на этот раз хватит. А дальше что-нибудь придумаем.

– Ты уверен?

– У нас такое богатство, – поймал ее талию в свои руки улыбающийся Лаголев. – Куда мы денемся?

– Ты про остров? – тихо спросила Натка.

Муж качнул головой.

– Я про нас.

– А что мы? Мы, вообще, знаешь…

Она чуть не сказала: «Почти развелись». И ощутила, как что-то смыкается в душе, как холодок проникает под кожу, как густеют, темнеют, наползают друг на друга мысли, одна паршивей другой. Все сволочи, ни просвета, ни привета, ни денег, она, видите ли, лошадь ломовая, а Лаголев скалится, думает, что его простили…

Ой, мамочки! Натка вывернулась из рук мужа, отставила молочный пакет и с испугом заступила обратно на процарапанный ножом прямоугольник. Не хочу, не хочу, как раньше! Нежелание трепыхалось, будто пойманная в силки птица.

Не хочу!

– Что, накатило? – участливо спросил Лаголев, доставая кастрюлю.

– Ага, – сказала Натка, замирая на острове.

Зубы куснули губу. Давай, миленький. Я здесь, я только что была.

– Это знакомо, – набирая в кастрюлю воду, Лаголев обернулся на Натку, почти полностью скрытую холодильником. – Понимая, в какой тьме ты до этого находился, очень не хочется в нее обратно.

– Просто я там – не я, – сказала Натка. – Не настоящая. Совсем не я. Свирепая, глупая, изнуренная дура.

Она задержала дыхание. Тепло куснуло пятки. Сначала это был тоненький ручеек, протекший вверх, под левую коленку, потом, словно осмелев, тепло проникло глубже, выше, лизнуло бедра. Натка почувствовала, как слезы радости наворачиваются на глазах. Спасибо. Спасибо тебе. А тепло помедлило, откатилось, будто океан, пробующий берег во время прилива, и вдруг нахлынуло, накрыло Натку с головой, заставляя на всякий случай упереть ладонь в железную стенку.

Ласково.

Ах! Господи, подумала Натка, дыши, дыши во мне. Выдувай гниль из сердца и гниль из души. Сколько же ее налипло! Сколько нагромоздилось! Зиккуратом в сотни ступеней. Надгробием самой себе.

– Так, подожди, подвинься, – завозился рядом Лаголев. – Я бы тоже хотел немного подзарядиться.

– Давай, – сказала Натка.

Они встали друг против друга, боком к «ЗиЛу». Было тесно и тепло. И даже жарко. И смешно. Глаза у Лаголева улыбались.

– Слушай, Саш, – сказала Натка, – а как ты завтра без острова на работу?

– Не знаю, – беззаботно пожал плечами Лаголев. – Как-нибудь выдержу. А ты в понедельник?

– Я постараюсь накопить позитивной энергии за завтра.

Лаголев коснулся ее лба своим. Они обнялись.

– Пустишь в кровать переночевать? – спросил он.

– Обязательно.

– А то кресло раскладное как пыточное.

– Прости.

– Кстати, – сказал Лаголев, – Игорюшка рискует остаться без обеда.

– Почему?

– Потому что мы только и делаем, что обнимаемся за холодильником.

Натка прыснула.

– Ну, у него есть кроссовки.

– Намекаешь, что он может их того, как Чаплин?

– А Чаплин ел кроссовки?

– Эх, темнота! – сказал Лаголев. – Не ел, а со вкусом поглощал. И не кроссовки, а штиблеты. И, кажется, всего лишь подошвы. Я помню, как он гвоздики выплевывал. Фильм назывался «Золотая лихорадка», если я ничего не путаю.

– Давай пока не будем рассматривать обувь в гастрономическом плане, – попросила Натка.

– О, меня радует это «пока».

– Времена тяжелые.

– Угум, – сказал Лаголев.

Они поцеловались.

Нет, Игорю сегодня решительно не везло в том, что и во второй раз, зайдя на кухню, он застал родителей в холодильном закутке. Понятно, что его округлившиеся, вытаращенные глаза смотрели на отца с матерью с глубоким сомнением в умственном здоровье взрослых. Лицо подростка свело в тщетном желании понять, что, в конце концов, за чудеса происходят в их семье. Бедняжка, подумала Натка.

– Эй, вы чего? – спросил сын, бледнея. Голос его взял высокую ноту. – Что вы там прячетесь? Наширялись что ли?

– Что сделали? – не поняла Натка.

– Видимо, наш сын полагает, – сказал Лаголев, выдвигаясь к столу, – что мы с тобой только что употребили наркотики.

Натка не сдержала улыбки.

– Саш, ну, в каком-то смысле…

– Что? – воскликнул Игорь. – Вы совсем?

– Твои выводы поспешны, сынок, – сказала Натка, – и, как следствие, ошибочны. – Она взяла из рук Лаголева кастрюлю и поставила ее на плиту. – Сколько тебе сделать сосисок – одну или две?

– Чего?

– Сосисок тебе сколько?

– Две.

Игорь не утерпел и сунул голову в пространство за «ЗиЛом». Он осмотрел углы на предмет шприцев, порошка и понюхал воздух.

– Это не так работает, – сказал Лаголев, нарезая картофелины на кубики.

– Ага, вы на себя посмотрите!

Натка и Лаголев переглянулись.

– Мы как-то… – начали они хором и умолкли.

Лаголев, кашлянув, жестом дал слово Натке.

– Сынок, с нами что-то не так? – спросила она.

Игорь набрал воздуха в грудь.

– Вы… вы – веселые! – выпалил он. – Понятно? Как под травкой!

– Это под марихуаной что ли? – уточнил Лаголев.

– Да!

– Но мы же не хихикаем.

– Я слышал!

– Это по другому поводу! – быстро отозвалась Натка.

– Ага! Конечно!

Сын возмущенно засопел. Натка обнаружила вдруг, насколько он вытянулся за последний год, поразилась угловатому, угрюмому лицу, отросшим вихрам, почувствовала его настороженность, неверие, отчужденность. Взрослый, подумала она. Изо всех сил хочет таким казаться. Пыжится. Саша – не авторитет, я – не авторитет.