Островитяния. Том второй

Врожденное чувство времени не подвело ее. В какой-то момент она сказала, что пора возвращаться. Я помог ей снять коньки.

Наттана сообщила, что «ходить ногами» гораздо легче, чем кататься на коньках, и что она наставила себе синяков, но, добавила она: «Я уверена, что полюблю это занятие и потом буду всю жизнь вас благодарить».

Мы пошли к дому. Далекий берег, на котором стояла усадьба, быстро скрывался во мгле, снег на озере бледно мерцал. Огонек мелькнул вверху, над берегом.

— Должно быть, Эттера поставила на окно лампу, чтобы мы не заблудились, — сказала Наттана.

— Вы устали?

— Чуть-чуть.

Я взял ее под руку, она не противилась, и теперь рука ее лежала опираясь на мою, легкая, но уверенная… Мы шли молча. Я был полон каким-то новым, радостным чувством. Больно ранящее сознание нашего положения уступало радости оттого, что теперь я знал про чувства Наттаны.

Неожиданно до нас донесся слабый, похожий на барабанную дробь звук; мы одновременно остановились, сердце мое замерло. Наттана теснее прижалась ко мне. Звук затих, потом послышался снова, уже громче.

— Похоже, кто-то скачет, — сказал я.

— Да, но кто?

— Скачут по озеру, к нам…

— Я их вижу! — пронзительно воскликнула Наттана, схватившись за меня обеими руками. Несколько фигур, как тени, отделившись от темного берега, двигались в нашу сторону.

Дыхание у меня перехватило.

— Пересечь ущелье верхом в это время года невозможно, — сказал я.

— Они могли взять наших лошадей.

Я обнял девушку за плечи, и она еще теснее прижалась ко мне.

— Конечно, это могут быть Эк и Атт, они могли поехать встречать нас, но мне страшно, Джон.

— Они, наверное, видят нас.

Я понимал, что если это набег, то спастись нам не удастся, что я не вооружен, что за себя я бы вообще не беспокоился, будь Наттана в безопасности, и что, наконец, все эти страхи скорей всего ребяческие и пустые.

Мы стояли не шевелясь; прошло несколько томительно долгих мгновений…

— Пойдемте, — сказала Наттана. — Если это Эк и Атт, они удивятся, отчего мы стоим обнявшись.

Мы двинулись навстречу незнакомцам. Теперь было ясно видно, что это верховые… Наттана держалась мужественно.

— Я вижу Фэка! — громко крикнула она. — Да, это он — он другой масти. Его ведут в поводу. — Она неожиданно звонко рассмеялась: — Ну и глупые же мы, Джонланг!

Но я думал сейчас о предложении Дона, о том, что мне придется очутиться под его руководством и что в свое время я обязательно расскажу об этом Наттане. Ее страхи придавали рассуждениям Дона еще больший вес.

Всадниками оказались Эк и Атт. Эттера видела, как мы с Наттаной направились к другому берегу. Испугавшись, что сестра, катаясь на коньках, может расшибиться, она попросила братьев по дороге от Самеров захватить лошадей и подвезти нас.

Как приятно было видеть их теперь, когда все страхи остались позади, хотя в первые минуты они, такие знакомые, выглядели чужими, почти как враги. Наттана радостно уселась в седло Фэка.

Все вчетвером мы подъехали к конюшням и, как обычно, через кухню вошли в дом; Наттана на ходу рассказывала Эку, что за прелесть коньки.

Эттера ждала нас.

— Все в порядке, Наттана? — первым делом спросила она.

— Абсолютно… всего пару раз упала.

Эттера издала звук, в котором слились сестринская ласка, неодобрение и злорадство при мысли о том, что Наттана все же ушиблась — и поделом.

26 УЩЕЛЬЕ ВАБА

Поскольку мы с Наттаной все-таки оставались друзьями, долг дружбы повелевал нам блюсти осторожность, следить за каждым своим словом и не слишком засматриваться друг на друга.

Дни шли за днями. Жизнь Верхней усадьбы отличалась от той, что я вел у Файнов. Там все было благоустроено, жили не спеша, ценили удобства и досуг. Умственные и физические усилия многих поколений направлялись на создание такого уклада жизни, при котором для каждого нашлось бы дело, но никто не ощущал бы принуждения и имел вдоволь свободного времени. Объем посадок, количество леса, подлежащего рубке, часы труда, необходимого на то или иное, были точно рассчитаны. Не существовало внешнего рынка с его постоянно меняющимися запросами, который нарушал бы установившееся в хозяйстве равновесие. Устойчивость жизни, при которой ни одно обусловленное обстоятельствами усилие не пропадало даром, давала человеку свободу самому добывать свое счастье. Во всем, что касалось крова и пропитания, обитатели усадьбы не ведали тревог. Творческие порывы, жажда любви, стремление видеть мир не сталкивались с препятствиями, столь многочисленными в более сложно устроенном обществе. Они открывали для себя новизну, по которой так томится всякая душа человеческая, в изучении жизни окружающей их природы, в своих дружеских и любовных отношениях, в увековечивании института семьи, в том, наконец, что умели сделать любой труд, будь то починка изгороди или резьба по камню, здоровым и прекрасным.

По-иному выглядела жизнь Хисов, хотя конечная цель ее оставалась той же. Эк и Атт трудились, чтобы достичь — если не для себя, то для своих детей и внуков — того, что Файны уже имели и что они имели бы тоже, не заставь их напряженные отношения внутри семьи перебраться на другое место. Они были первопроходцами, однако в отличие от многих первопроходцев так ясно представляли себе, чего хотят, что суетливость и беспокойство были им неведомы. Они трудились, не изнуряя себя, не растрачивая силы попусту в мятежном порыве — зачастую в результате бесцельной жажды активности. Трудившаяся рядом с ними Эттера, однако, не была столь же довольна своей участью, поскольку плоды ее труда были менее осязаемы. Эк и Атт воочию видели, как ложатся ряд за рядом камни и стена нового амбара становится все выше, она же каждый день видела лишь очаг и пустые после еды миски. Но представься Эттере выбор — делать то, что она делала, работать вне дома или не работать вообще, — она все равно предпочла бы свое нынешнее занятие. Чувство алиив ней было так же глубоко. Эти трое и составляли ядро новой общности, вполне в островитянском духе.

Несколько особняком, как существо более редкой породы, держалась Наттана. Она ткала холсты, кроила и шила одежду, и потому ей требовалось более широкое поле деятельности, не ограничивающееся лишь собственным поместьем. В Островитянии жило немало таких людей, удовлетворявших нужды своих соседей. Наттана вполне могла обшивать всю семью, но ей, так или иначе, требовался совет со стороны, чужой опыт, чтобы шить одежду на продажу. Выручаемые деньги принадлежали бы ей самой, но тратить их на себя было особенно негде, и, конечно, она вносила бы эти деньги в семью, где на них можно было бы приобрести то, в чем нуждалось хозяйство. Ее заинтересованность, ее причастность алии,таким образом, носила более косвенный характер, чем у тех, кто непосредственно трудился над обустройством поместья.

Все это и было бы так, останься Наттана в Нижней усадьбе. Тамошний ткач, человек преклонных лет, подумывал об отдыхе, и кому-то надо было его заменить. Наттана же обладала к ткаческому ремеслу склонностью и талантом, если не сказать более. Соседи по Нижней усадьбе знали это, и их было достаточно много, чтобы Наттане не пришлось сидеть без дела. Рядом с Верхней усадьбой, в десяти милях вниз по долине, уже давно жил местный ткач, чьим делам Наттана не хотела мешать. В дальнейшем, если ее пребывание в Верхней усадьбе затянется, кто-нибудь сможет занять ее место, а вернувшись, Наттана не захочет вторгаться в чужие интересы и разрушать чье-то благополучие. Итак, она не вкладывала денег в хозяйство Верхней усадьбы, не работала на него, как Эттера, и не получала в полной мере удовольствия от своих трудов, потому что нахождение ее здесь было лишь временным. Тем не менее она накрывала на стол, помогала мыть посуду и, кроме того, прибиралась в комнате сестры, в своей и приглядывала за порядком в моей. Но ей хотелось ткать, и, забрось она свой станок, свою работу, приносившую творческое удовлетворение ее глазу, уму и рукам, она превратилась бы в несчастнейшее существо. И Наттана не оставляла своего дела, стараясь ограничивать количество производимого, употребляя б'oльшую часть времени на всевозможное совершенствование и разнообразие своей продукции.

Похоже, здесь вошло в привычку каждый второй день делать «сокращенным». Иногда «выходная половина» таких дней просто посвящалась какой-либо иной работе. Так поступал Эк, Атт же седлал лошадь и уезжал кататься до вечера. Эттера уходила гулять одна, всегда возвращаясь в добром расположении духа. Мы с Наттаной катались на коньках, и стоило нам покинуть дом, как ощущение жизни менялось. Внимание мое было полностью поглощено моей спутницей, которая день ото дня становилась все желаннее. Иногда желание оказывалось настолько сильным, что мешало моему счастью, а иногда счастье заставляло забыть о желании. Однако мы ревностно сохраняли видимость дружеских отношений и частенько без слов так хорошо понимали друг друга, что не могли не смеяться над своим притворством.