Осужден и забыт
Шрифт:
Я вручил генералу Аурильо конверт с десятью тысячами долларов наличными. И по блеску его глаз понял – этот с крючка не спрыгнет. Да, будет бояться, трястись за свою шкуру, но работать будет. Войдет во вкус, еще и перерабатывать по собственной инициативе станет.
Воспользовавшись своим личном каналом, я отправил телеграмму в Афины и приготовился к встрече с курьером.
5 марта 1968 года.
Андреас Панателис вошел в ресторан «Ла Белла» ровно в полдень. На нем был легкий хлопчатобумажный костюм оливкового цвета, широкополая шляпа и стильные кожаные сандалии. Через плечо перекинута спортивная сумка и фотоаппарат. Любой аргентинец безошибочно распознал бы в нем иностранного туриста.
Панателис прилетел в Буэнос-Айрес из Афин три дня назад.
В «Ла Белле» завтракали или обедали (у них это что-то вроде американского ленча) несколько молодых пар, имеющих достаток прожигателей жизни. Панателис прошел к крайней кабинке у служебного входа. Я его уже ожидал.
Он почти не изменился за последние одиннадцать лет, когда мы виделись в первый раз. Андреас помогал мне тогда переправиться в Турцию во время моего «круиза» по Европе, начавшегося в Швейцарии. Маленький, полный, с густой копной черных вьющихся волос, он, как и прежде, неизменно улыбался. Меня он тоже узнал сразу, протянул руку и опустился напротив.
Я молча поставил перед ним деревянную статуэтку конкистадора, какие можно купить чуть ли не в каждой городской лавке, торгующей сувенирами для туристов. Статуэтка была вырезана из цельного куска дерева. Облаченный в доспехи конкистадор грозно смотрел куда-то вдаль, опираясь на внушительных размеров аркебузу. Подставкой ему служила символическая индейская пирамида с характерным плоским верхом. Я провернул против часовой стрелки основание пирамиды и продемонстрировал Панателису тайник с микропленкой, на которую переснял документы, полученные от Аурильо. Грек кивнул и убрал статуэтку в свою сумку.
Допив сок, он как ни в чем не бывало покинул ресторан, а я еще двадцать минут ковырял вилкой салат и пытался осознать, что послезавтра наконец на родину отправится моя первая ласточка.
Я уже собрался было уходить, когда в кабинку ворвался дядюшка Пепе. По его растерянному виду и трясущимся губам я понял, что произошло нечто неприятное.
– Лаура… она… ее больше нет, – с трудом выдавил он из себя.
Меня словно окатили холодной водой.
– Как? – Сил хватило только на это.
– Два часа назад, за городом, она потеряла управление, и машина свалилась в пропасть. Она взорвалась. Все. Ее больше нет. Нет моей девочки. – Дядюшка Пепе обессиленно повалился на стул и закрыл лицо руками. Плечи его затряслись в прорвавшемся наружу горе.
Ошеломленный, подавленный, я не мог сдвинуться с места. Нехорошие и небезосновательные подозрения полезли в голову. Генерал Педро Аурильо! Вот кто мог подстроить эту катастрофу (я не верил в несчастный случай: Лаура довольно прилично водила автомобиль и всегда следила за ним). Меня убрать он побоится, а вот избавиться от лишнего свидетеля своих ночных похождений, да еще и подставившего его, у него были все основания. И ничего ему не докажешь. Мы оба будем молчать, как будто ничего не произошло. Он мне нужен, и он это прекрасно знает. И я это знаю. Замкнутый круг.
Я проклял тот день, когда ввязал доверявшую мне девушку в свою игру. И уже не таким долгожданным и значимым в моей жизни показался этот день.
Только в самолете, удобно устроившись в кресле у иллюминатора, я окончательно осознал, что лечу не куда-нибудь, а в славный город Париж. Самый романтичный город всех влюбленных, красивейшая столица Европы – так, кажется, пишут в рекламных проспектах. Ну что ж, может, и мне повезет и эта моя поездка тоже не будет лишена определенной романтики. В конце концов, в Париж отправляюсь, а не в Крыжополь какой-нибудь. И еду я на поиски женщины, правда далеко не молодой, а, прямо скажем, совсем старухи.
Мне неизвестно, блистала ли Зинаида Аркадьевна Высоковская когда-либо красотой и разбивала ли мужские сердца, но мне точно известно, что она была высокопрофессиональной разведчицей
и коллегой Михайлова. В те далекие пятидесятые-шестидесятые она была его партнером во многих заданиях, и я уверен, кое-что знает о нем и его жизни в те времена. Я надеялся выяснить с ее помощью подробности их тогдашней деятельности. Если, конечно, старушка пребывает в трезвом уме и ясной памяти.А между тем мне известен был лишь ее адрес десятилетней давности. Впрочем, пожилые люди не склонны часто менять место жительства, по крайней мере я на это надеялся. Да и русская диаспора в Париже не очень велика. Все знают друг друга, разузнать о ком-либо наверняка не составит труда. Так размышлял я, предвкушая, как мне казалось, довольно приятное и не самое сложное путешествие в спокойном европейском городе, являющемся к тому же одной из красивейших столиц мира.
– Через пятнадцать минут наш самолет прибывает в международный аэропорт Орли в Париже. Пожалуйста, не забудьте пристегнуть ремни безопасности.
Мелодичный голос стюардессы, раздающийся из динамиков, пробудил меня от сладкой дремы, в которой я пребывал последние полтора часа. После того как я не отказал себе в удовольствии выпить пару рюмочек предложенного стюардессой терпкого и ароматного бордо, урожая трехлетней давности, и закусить его восхитительно вонючим и плесневелым сыром, я и сам не заметил, как погрузился в неглубокий приятный сон, в котором и провел почти все время полета. «Ну что ж, – решил я, – теперь, выспавшись и отдохнув, я полон сил и не откладывая примусь за поиски своей барышни – божьего одуванчика».
Аэропорт Орли гудел, как развороченный улей. Просторные залы сияли чистотой и радовали глаз великолепием современного дизайна. Людские потоки двигались во всех направлениях. Я забрал свои вещи: небольшая кожаная сумка спортивного стиля на ремне через плечо – вот и весь багаж. Мои соседи – добропорядочная французская семья – что-то желали мне на прощание, улыбаясь и пожимая руку. Почти не понимая по-французски, я на всякий случай благодарил их по-английски.
Отстояв порядочную очередь, я наконец-то уселся в такси и показал водителю интересующий меня адрес, записанный на листке бумаги. В гостиницу я намеревался устроиться позже: сначала дело. Худощавый таксист в кожаной фуражке, похожий на всех таксистов в мире, насвистывая веселый мотивчик, долго вез меня по извилистым парижским улочкам.
По искомому адресу я обнаружил старый каменный дом. Перед его фасадом находился, видимо некогда красивый, а ныне сильно запущенный, палисадник с беспорядочно торчащими флоксами и рододендронами. Стены с осыпавшейся штукатуркой, оконные рамы с облупившейся краской. Где-то здесь живет моя бывшая Мата Хари? За плохо промытыми стеклами слишком яркие занавески с аляповатым орнаментом в восточном стиле, из-за которых доносится разухабистая эстрадная музыка, что-то вроде недавно вышедших из моды «Спайс Герлз». Что-то не похоже на развлечения божьего одуванчика, хотя бы и трижды бывшей разведчицы.
Я поднялся по расколотым каменным ступеням, чуть не споткнувшись о пучок проросшей сквозь трещины траву. Нажал кнопку звонка. Его тихое блеяние потонуло в грохоте музыки. Так я названивал минут пять безо всякого результата.
«Может быть, Высоковская уже почила в бозе и сейчас идут какие-то разнузданные поминки», – пришла в голову циничная мысль. Вдруг откуда-то сверху послышались голоса. По всей видимости, мужчина и женщина громко выясняли отношения. Не очень хотелось вмешиваться в чужие семейные разборки, но надо же мне поговорить хоть с одной живой душой. Я решил подняться наверх по старой скрипучей лестнице, ведущей на мансарду. Не стоять же мне тут до скончания времен. На мансарде царил чудовищный беспорядок. Было понятно, что совсем недавно здесь было поле битвы. Старые плетеные кресла были перевернуты, кругом разбросаны поломанные детские игрушки, на провисших веревках сушилось кое-как развешанное постельное белье, пеленки, ползунки. Раскиданные везде газеты и журналы с разорванными страницами придавали месту сходство с городской помойкой.