Осуждённые грешники

Я прекращаю попытки контролировать свое дыхание, предпочитая не дышать вообще.

— Будь осторожна в лесу, Пенелопа, — он сжимает мое запястье, и кончики его пальцев медленно проводят по моей ладони, прежде чем отпустить ее. — Плохие вещи прячутся там, где их не видно.

А потом он уходит, маскируясь среди моря костюмов.

Я не стала задерживаться. Хотя я стараюсь сохранять спокойствие, автопилот берет контроль над моим телом, и я разворачиваюсь и хватаю со стола свою сумочку. Я не могу заставить себя посмотреть на Мэтта и надеюсь, что он тоже не заметит моего ухода.

Перейдя на полубег, я исчезаю между деревьями в тени. Охрана редеет, заросли становятся гуще, пока темнота не становится всепоглощающей. Оживленный тембр оркестра окончательно стихает, и тишина становится жутким напоминанием о том, что я совсем одна.

Мой стон прорывается сквозь нее, окрашивая ночь в серый цвет.

Мне везло с той ночи, когда та женщина вышла в переулок и отдала мне свой кулон. Я была везучей до такой степени, что это практически единственная моя черта характера. Я беспокоилась, что везение покинуло меня, когда меня поймали в Атлантик-Сити, но списала это на момент неудачи. В конце концов, мне же посчастливилось вернуться на Побережье со всеми оставшимися у меня деньгами, а затем в ту же ночь заполучить часы, на шестизначную сумму.

Но, возможно, за этим меня постиг ещё один момент неудачи, потому что он привело меня к Рафаэлю Висконти.

Я набирала темп, даже не осознавая этого. Мои легкие горят, а глаза щиплет от слез, которые я слишком упряма, чтобы пролить. Когда я провожу пальцами по шершавой коре одного дерева и тянусь к другому, моя нога зацепляется за корень и подворачивается.

— Черт, — шиплю я в темноту.

Мне жутко не везёт.

Крича от боли в лодыжке, я ковыляю дальше. Я не останавливаюсь, пока деревья не редеют и поляну не озаряет туманное оранжевое сияние. Через несколько секунд в поле зрения появляется одинокий уличный фонарь, и земля твердеет под моими грязными туфлями на шпильках. Теперь, когда я вижу, по чему иду, я сбрасываю каблуки и начинаю шаткий спуск по крутому склону, держась ближе к краю извилистой дороги, ведущей обратно в город. Когда ноги начинают болеть, я снова надеваю каблуки, что является сомнительным улучшением.

Когда адреналин, бурлящий в моих венах, снижается, освобождается место для другого чувства — тревоги.

Твои грехи рано или поздно настигнут тебя, Малышка Пенн. Они всегда настигают грешников.

Слова Нико проносятся в глубине моего сознания, как воспоминание, которое я пытаюсь подавить. Может быть, они имели более глубокий смысл, о котором даже он не подозревал. Может быть, грешникам не везет. Может быть, удача выпадает на долю хороших людей, а неудача — на долю плохих.

Я не была хорошей с десяти лет. Почему мне должно везти? Что я сделала для того, чтобы мне везло в этой жизни, кроме того, что обманывала людей и выманивала у них деньги?

Я так запутался в потоке своих мыслей, что не заметила, как свернула на главную улицу, пока порыв соленого воздуха не ударил меня по лицу.

Я в порту. Зубы стучат, когда я окидываю взглядом внезапно появившуюся поляну. Несмотря на время, здесь царит бурная деятельность. На переднем плане сигналят грузовики, работники бегают в светоотражающих жилетах освещенных светом фар, за ними — грузовые суда, покачивающиеся на бурных волнах Тихого океана.

Мой взгляд опускается на туфли. Они заляпаны мокрой грязью, и я не чувствую пальцев ног. Мысль о том, чтобы карабкаться обратно по скале к своей квартире, заставляет меня громко застонать, поэтому я решаю на несколько минут прислониться к приземистому административному зданию.

Я прислоняюсь головой к кирпичной кладке, эмоции душат меня, когда я наблюдаю за работой мужчин. Обычно я не очень эмоциональный человек, но от усталости у меня наворачиваются слезы.

Мне нужно с кем-то поговорить.

Мне нужен друг.

Я достаю из сумочки телефон и замерзшими кончиками пальцев набираю единственный номер, который я знаю наизусть.

Линия звонит три раза, затем включается голосовая почта.

— Вы позвонили Анонимным Грешникам, пожалуйста, оставьте свой грех после сигнала.

Я вдыхаю воздух и выдыхаю его на фоне беззвездного неба.

— Привет, опять я. Знаю, знаю. Два звонка менее чем за двадцать четыре часа. Безумие, если учесть, что ты ничего не слышал обо мне три года, верно?

Я шмыгаю носом, не обращая внимания на помехи, и смаргиваю слезы. Я открываю рот, но снова закрываю его, понимая, что не хочу, чтобы мой самый старый и единственный друг считал меня идиоткой. Да, даже если это всего лишь автоматическая горячая линия. Вздохнув, я нажимаю на отбой и кладу мобильник обратно в сумочку.

— Если это карма за то, что я сделала с казино «Ураган», тогда просто подай мне знак, — бормочу я, обращаясь к Вселенной.

Внезапный яркий свет озаряет мое лицо. Я щурюсь и прикрываю глаза рукой, изучая большой грузовик, подъезжающий к транзитному ангару с включенными фарами.

Из кабины выпрыгивает дальнобойщик с пивным животом, а из транзитного ангара выходит портовый рабочий с рацией в одной руке и папкой-планшетом в другой. Их разговор сопровождается растерянными взглядами на бумаги и ленивыми глотками из термокружек.

В конце концов, рабочий хлопает дальнобойщика по плечу и поворачивается в мою сторону. Фары грузовика светятся за ним, как аура.

Это последнее, что я помню перед обжигающим жаром и оглушительным грохотом. Последнее, что я вижу перед тем, как ночное небо окрашивается в оранжевый цвет, а затем мой мир погружается в черноту.

Полагаю, вот и мой знак.

Глава седьмая

«Виски под Скалами», Лощина Дьявола.

Напряжение стекает со скалистого потолка, а под ним люди замышляют месть одному из своих.

Голоса негромкие, выражения лиц мрачные. Прислонившись к барной стойке, я осматриваю клуб через грани своего стакана, когда пью виски.

— Как бы ты называл ночной клуб, полный тихих Висконти?

Я бросаю взгляд влево, где Кастиэль, мой старший двоюродный брат и будущий Капо Дьявольской Лощины — если дядя Алонсо когда-нибудь, блять, умрёт, — наливает себе виски.

Наклоняю голову и обдумываю свой ранчлайн.

— Понятия не имею.

— Я тоже. Никогда раньше такого не видел.

Он ухмыляется, и я разражаюсь язвительным смехом. Залпом выпиваю остатки виски, но прежде чем я ударяю стаканом о стойку, он выхватывает его у меня из рук.

— Полегче, cugino, — говорит он. — Эта столешница — африканское черное дерево. Её только на прошлой неделе установили.

Мой взгляд падает на его украшенную перстнем руку, ласкающую текстуру дерева.