Освенцим: Нацисты и «окончательное решение еврейского вопроса»
Шрифт:
Но простое физическое освобождение из Освенцима не обязательно означает конец страданий для тех, кто там побывал. И трое беглецов – приятелей Пиховского – столкнулись с трудностями уже после побега. Станислав Ястер узнал ужасную весть: его родителей в отместку отправили в Освенцим, где они погибли. Его самого убили в Варшаве во время оккупации32. Для Йозефа, священника, пребывание в Освенциме стало таким потрясением, что, по словам Пиховского, «он бродил, словно в трансе». После войны он погиб под колесами автобуса. Евгений Бендера, первым предложивший побег, обнаружив себя в списке смертников, когда вернулся домой, узнал, что жена бросила его. Он запил с горя и умер. Из четверых беглецов только Казимеж Пиховский дожил до наших дней, но и он тоже признается, что до сих пор испытывает психологическое потрясение от перенесенных страданий. Во снах его преследуют эсэсовцы с собаками,
И все же, несмотря на несчастья, с которыми столкнулись все четверо после рискованного побега из Освенцима, ни один из них никогда не сомневался в том, что они приняли правильное решение: рискнуть всем ради свободы. И если бы они знали, что было у Гиммлера на уме, когда он совершал тур по лагерю в июле 1942 года, они были бы вдвойне в этом уверены. Убийства в Польше ширились. 19 июля Гиммлер объявил: «Настоящим сообщаю, что переселение всего еврейского населения Генерал-губернаторства будет проводиться и завершится 31 декабря». В этом контексте под словом «переселение» подразумевается «убийство». Таким образом, Гиммлер назначил конечную дату уничтожения нескольких миллионов польских евреев.
Однако слова Гиммлера были не столько приказом на будущее, сколько окончательным утверждением плана по уничтожению евреев. Потому что они стали конечным результатом того процесса становления решения, который начался еще до вторжения в Советский Союз, последним звеном в цепи причинно-следственных связей, которые можно отследить только в ретроспективе. Каждое из решений, предшествовавших его заявлению – решение загнать в гетто польских евреев, потом приказы о проведении массовых расстрелов в ямах на востоке и последующие эксперименты по массовому умерщвлению газом, решение депортировать немецких евреев и затем идея убивать «нетрудоспособных» евреев в гетто, чтобы освободить место для новоприбывших – все эти и другие действия стоят за внешне относительно безобидной, но по сути смертоносной директивой Гиммлера от 19 июля 1942 года. Концепция теперь полностью сформирована, хотя главное решение было принято еще несколько месяцев назад. Нацисты собирались уничтожить евреев. Все, что осталось, – это практические детали реализации поставленной задачи. А уж это эсэсовцы, по их собственному мнению, умели.
В течение 1942 года нацисты должны были значительно ускорить процесс уничтожения, стремясь воплотить в жизнь свое «окончательное решение еврейского вопроса». Возможности для массового уничтожения в Освенциме все еще ограничивались пропускной способностью газовых камер «Красного домика» и «Белого домика» (регулярные умерщвления в крематории основного лагеря прекратились вследствие сложностей, описанных во второй главе). Поэтому Освенцим, несмотря на свою последующую известность, тогда, в 1942 году, играл еще только второстепенную роль в уничтожении польских евреев.
Гиммлер видел реальную возможность реализации его приказа об уничтожении польских евреев к концу 1942 года не потому, что отводил Освенциму основную роль: он знал, что большинство убийств будет происходить в трех новых лагерях, уже созданных в польских лесах. Эти три места, в отличие от Освенцима, не столь известны: Белжец, Собибор и Треблинка. То, что сегодня названия этих лагерей не ставятся в один ряд с Освенцимом – просто злая ирония. Сами нацисты постарались стереть их названия из истории, и приложили максимум усилий, чтобы уничтожить все следы их существования после того, как они выполнили свое страшное предназначение. Задолго до окончания войны нацисты разрушили эти лагеря, а землю в тех местах оставили зарастать лесом, или снова распахали под крестьянские поля. Однако они не предприняли никаких попыток физически ликвидировать Освенцим, даже в последние дни существования лагеря. Он зародился на основе довоенной модели нацистской системы в качестве концентрационного лагеря, и никто не пытался спрятать следы таких лагерей от населения. Да, такие лагеря как Дахау строились на окраине существующих населенных пунктов, и это было даже полезно с точки зрения пропаганды – как демонстрация того, что всех, кого сочтут недовольными, отправят в лагеря «перевоспитывать». Только когда в Освенциме стали массово убивать людей, когда шизофреническая сущность его функции, о которой уже говорилось, начала проявляться – тогда нацисты дошли до того, что начали взрывать газовые камеры перед уходом, но оставили остальной огромный комплекс практически нетронутым.
Но в Белжеце, Собиборе и Треблинке в 1942 году возникло что-то совершенно иное. В нацистском государстве не было прецедента существования таких лагерей, как и не было еще ничего подобного во всей истории человечества. Они строились по другой модели, и во многом их история и функционирование более точно выражают
суть нацистского «окончательного решения еврейского вопроса», нежели Освенцим.Белжец, которому предстояло быть построенным первым, был единственным, чья история началась до 1942 года. Еще в ноябре 1941 года было развернуто строительство небольшого лагеря примерно в пятистах метрах от железнодорожной станции в отдаленном городке Белжец на юго-востоке оккупированной Польши. Эсэсовцы планировали, что это будет локальное решение локальных задач – убивать «бесполезных» евреев с прилегающих территорий. Точно так же, как Хелмно, оборудованный «душегубками», создавался главным образом для убийства евреев из Лодзинского гетто, так и Белжец был предназначен для умерщвления «нежелательных» евреев из Люблинского округа.
В декабре 1941 года гауптштурмфюрер (капитан) Кристиан Вирт прибыл в Белжец на должность коменданта. Ему было 56 лет. Когда-то он выучился на плотника, сражался в Первую мировую, был награжден медалями за отвагу, вступил в нацистскую партию, в 30-е годы служил в гестапо в Штутгарте. В 1939 году участвовал в эвтаназии психически больных, помогал организовать их уничтожение угарным газом. К 1941 году он работал в Люблинском округе, где руководил новыми эвтаназиями. Известный под кличкой «свирепый Кристиан», Вирт был настоящим садистом. Однажды на глазах у подчиненных он кнутом загонял в газовую камеру какую-то еврейскую женщину. Он много раз лично участвовал в казнях. Краснолицый и потный, он выкрикивал всякие непристойности, подбадривая своих людей на совершение самых отвратительных зверств.
В Белжеце этот мерзавец сумел продемонстрировать весь свой предыдущий опыт убийств на ограниченной территории. В качестве средства умерщвления он решил применять угарный газ, при этом, не используя баллоны, как это делалось в газовых камерах в ходе программы эвтаназии, а получая его из работающих двигателей внутреннего сгорания – так же, как это стал использовать Видман несколькими месяцами ранее в Советском Союзе. Три небольшие газовые камеры были объединены в кирпичном здании, замаскированном под душевую комнату. Газ шел из отверстий для душа.
Таким образом, используя угарный газ от работающего автомобильного двигателя и фальшивые душевые, Вирт приспособил уже ранее применявшиеся способы убийства. Но, изучив генеральный план лагеря, он выбрал совершенно новую тактику, чем полностью изменил прежнюю стандартную планировку типичного концентрационного лагеря. Он понял, что, поскольку подавляющее большинство прибывших будет жить лишь считанные часы, можно обойтись без основательного комплекса зданий, характерных для Освенцима или Дахау. Лагерю смерти, в отличие от концентрационного лагеря, требовалось сравнительно мало оборудования любого вида, и он мог умещаться на небольшом пространстве. Так, Белжец имел размеры 300 метров на 300 метров.
Посетителей мемориалов в Белжеце, Собиборе или Треблинке (которых в разы меньше, чем тех, которые посещают Освенцим) потрясает то, насколько малы были эти лагеря смерти. А ведь в этих трех лагерях погибло около 1,7 миллиона человек, что на 600 тысяч больше, чем в Освенциме, притом, что все три лагеря целиком могли бы поместиться на территории Освенцима-Биркенау, и еще осталось бы место. В процессе убийства, которое почти на любом уровне является оскорблением человеческого достоинства, чуть ли не самым оскорбительным – и это может показаться нелогичным и нереальным, если только тебе не пришлось побывать там – является то, что такое множество людей было убито на такой малой территории. Почему-то сознание связывает огромные трагедии с огромным пространством – наверное, еще и по этой причине сегодня Освенцим больше известен, чем эти три лагеря смерти. Огромный размер Биркенау дает сознанию некий масштаб для того, чтобы постигнуть всю чудовищность преступления, нечто такое, чего посетителям такого места как Белжец очень не хватает. Да разве человеческому уму постижимо, что 600 тысяч людей (таково приблизительно подсчитанное количество умерщвленных в этом месте) было убито на территории меньше, чем 300 метров на 300 метров?
Но, даже каким небольшим не был бы Белжец, это был не один лагерь. Вирт понимал, что ключевым моментом в бесперебойном функционировании фабрики смерти являлось насколько возможно дольше утаивать от новоприбывших истинное предназначение данного места. Поэтому в черте лагеря он вынес газовые камеры в специальную зону, известную как «Лагерь 2», которая пряталась за деревьями, чьи ветви переплетались с проволокой. С остальным лагерем эта зона соединялась только «трубой», проходом через проволоку. «Лагерь 1» – остальная часть Белжеца – состоял из зоны прибытия рядом с железной дорогой, различных бараков (в которых новоприбывшие раздевались и где можно было складировать их вещи, прежде чем их увезут оттуда) и плаца для перекличек.