Освещенные аквариумы
Шрифт:
— Правила помните?
— Примерно, — ответила Клер. Она стояла так близко к нему, что слышала, как он дышит. Его присутствие давило на нее невыносимой тяжестью. Она сосредоточилась на фигурах: — В любом случае, мы же играем просто так?
Он замер. Подняв глаза, она столкнулась с его взглядом, в котором ей почудилось разочарование.
— А есть хоть что-нибудь, что вы делаете не просто так?
— Почему вы об этом спрашиваете? — удивилась Клер.
— У меня такое впечатление, что вам редко удается воспринимать что-либо всерьез, — ответил он, делая ход ладьей.
Клер ничего не смыслила в шахматах —
— Мы воспринимаем по-серьезному разные вещи, — заметила Клер.
Росетти опять посмотрел на нее так пристально, что она смутилась.
— Все же ваша вселенная представляется мне довольно-таки ребяческой.
— Спасибо. А конь может ходить назад?
— Может. Все фигуры могут, кроме пешек.
— Пушечное мясо… — Она на секунду задумалась, а потом переспросила: — Ребяческой, вы говорите?
Клер потеряла много фигур, и теперь Росетти играл практически один. Лишившись соперника, он выглядел за доской нелепо.
— Я имел в виду ваши маленькие привычки. Строго определенные ориентиры. Мир, ограниченный вашим благополучием, — говорил он, перемещая ферзя.
Отправляя на неминуемую гибель своего последнего коня, Клер все же решилась вступить в спор. Она не понимала тактики Росетти, ее бессмысленной агрессивности. Зачем ему знать, как она живет? По какому праву он ее критикует? Он вел себя не то чтобы не любезно — даже не вежливо. Судя по всему, она ему очень не нравится. Почему же, спрашивается, он таскается к ней, сидит у нее, негодуя на ее нехватку серьезности, неумение играть в шахматы и общий дилетантизм? Но, поскольку ей не так часто выпадал случай отвечать на вопросы о себе и рассказывать о своей жизни, она поддержала разговор, хотя этот тип не внушал ей никакого доверии.
— Это правда, я человек привычки. Мне нравится каждый день делать одно и то же, испытывать одни и те же впечатления, повторять одни и те же жесты. Мне нравится неподвижность предметов и их покой. Их верность наполняет меня огромной радостью. Я много времени провожу, наблюдая мир. Сажусь вот здесь, где сейчас сидите вы, смотрю на деревянный шар на камине и не шевелюсь. Я каждый день вижу одни и те же вещи, смотрю в одно и то же окно, хожу по одним и тем же улицам в один и тот же час. И не чувствую за собой никакой вины.
Она говорила быстро, с вызывающей самоуверенностью. Она не упомянула о скуке, составлявшей теневую сторону подобного образа жизни и отягощавшей ее вроде налога. Выговорившись, она вернулась к игре.
— Я беру у вас слона! — заявила она.
Росетти покорно отдал ей свою любимую фигуру — так, играя с ребенком, нарочно делают ошибки, лишь бы удержать его на месте.
— Вот видите, — добавил он, — вы быстро учитесь!
Клер действительно почувствовала некоторый интерес
к партии. Попутно она ела шоколад, принесенный соседом. Теперь она подолгу размышляла, прежде чем передвинуть фигуру. Никакого плана у нее не было, она лишь пыталась приложить максимум усилий для сохранения жалких остатков своей армии.— У вашего соседа японца окна не горят, — сказал Поль. Клер показалось, что ей в шею дохнуло холодом. — Он что, в отпуск уехал?
Она уставилась на доску, пряча свой испуг:
— Понятия не имею. Он мне оставил записку. Говорит, уезжает на несколько дней. Больше я ничего не знаю.
— Как вы с ним познакомились?
Допрос возобновился с того места, на котором прервался. Властный тон Росетти выводил ее из себя. У Клер было впечатление, что он держит ее на весу над пропастью и в его власти поступить с ней как ему будет угодно.
— Очень просто. Возле почтовых ящиков. Как с вами.
— Что вы в нем нашли?
От изумления Клер чуть рот не разинула:
— Что значит — что я в нем нашла? С какой стати вам это знать? Почему вы им интересуетесь?
— Я интересуюсь не им, а вами.
— Мной?!
Он как-то незаметно приблизился к самому ее лицу. Совершенно подавленная, Клер поняла, что отдала себя во власть какому-то проходимцу.
— Да, вами. Вы — уникум.
Он обежал взглядом комнату, останавливаясь на безделушках и картинных рамках. На губах его играла странная улыбка.
Затем Росетти провел руками по лицу, словно разглаживая смятый лист бумаги.
— Между мной и Ишидой, — заговорила Клер, — ничего нет. Мы просто друзья, вот и все. Он образованный человек, а мне нравятся умные люди. А вот вам лучше бы быть повнимательнее.
Он запоздало вернулся к игре:
— Поздно! Я ее беру!
Она добавила взятую фигуру к трем-четырем, побитым раньше. Ее уже мутило от этой шахматной партии, от этого сидящего напротив нее чужого человека — если бы можно было дунуть, чтобы он испарился, она охотно это сделала бы! Ее ждала работа, ее ждала ее скука, которую надо осторожно гладить по шерстке, недочитанная книга — восхитительная книга о тени в Стране восходящего солнца. Выпитый кофе камнем оседал в желудке, в виске забилась подступающая мигрень. «Пшел вон!» — пробормотала она мысленно, а вслух резко сказала:
— У вас завтра есть занятия?
— Нет. Принимаю экзамены в Париже.
— Ну и как ученики, все так же жульничают? Пишут шпаргалки — весь учебник на клочке бумажки? Рисуют татуировки из формул на руках? Прячут словари в туалете?
— Только не со мной.
Она встала и приоткрыла окно. Во дворе царила восхитительная тишина.
— Что-то жарко стало. И играть мне надоело. Я и не умею, и мы не играем, а разговариваем.
— Вот и хорошо. — Росетти собрал фигуры и слишком резко захлопнул коробку.
— Вы женаты? — Клер задала этот вопрос, не дав себе времени подумать.
— Я в разводе.
— А дети есть?
— Один. Жена живет в провинции. Мы редко видимся.
— У учителей длинный отпуск. — Прислонившись к окну, Клер спиной чувствовала задувающий с улицы мягкий вечерний ветерок.
— Дело не в отпуске. У моей жены кто-то есть. Это все довольно сложно.
Теперь инициативу допроса перехватила Клер. Она собиралась хорошенько выпотрошить его, пока он не убрался восвояси. Но он уже поднимался.