От двух до пяти
Шрифт:
Замечательны те многообразные и хитроумные способы, при помощи которых ребенок отгоняет от себя мысль о смерти.
Самообслуживание оптимизмом - могучий закон детской жизни.
Таточка Харитон услыхала от няни песню:
И никто не узнает,
Где могилка моя.
И стала петь ее так:
И никто не узнает,
Где могилка твоя.
Няня говорит:
– Ты неверно поешь. Нужно петь: "Где могилка моя".
– Я так и пою: "Где могилка твоя" [67] .
67
Возможно,
Бабушка умерла. Ее сейчас закопают. Но трехлетняя Нина не слишком-то предается печали:
– Ничего! Она из этой ямки переляжет в другую, полежит-полежит и выздоровеет!
Мертвые для маленьких бессмертны.
Л.М.Николаенко повела трехлетнюю Марину на кладбище и посадила на могиле ее бабушки клен. Вернувшись, девочка сказала с удовольствием:
– Наконец-то я увидела бабушку Лиду!
– Что ты, Мароша! Ты видела только ее могилку.
– Нет, я видела, как она сама выглядывала в ту ямку, в которую вы сажали деревце.
Девочка пяти лет пришла с мамой на кладбище и вдруг увидела пьяного, который шел, шатаясь, за кустами.
– А этот дядя уже выкопался из могилки?
У Вересаева записан такой разговор:
"- Знаешь, мама, я думаю, люди всегда одни и те же: живут, живут, потом умрут. Их закопают в землю. А потом они опять родятся.
– Какие ты, Глебочка, говоришь глупости. Подумай, как это может быть? Закопают человека большого, а родится маленький.
– Ну что ж! Все равно как горох! Вот такой большой. Даже выше меня. А потом посадят в землю - начинает расти и опять станет большой".
Прошло много лет, и мне сообщили о такой же гипотезе, снова выдвинутой трехлетним ребенком.
– Хоронят старых людей, - это их в землю сеют, а из них маленькие вырастают, как цветы.
Младшим дошкольникам смерть представляется сплошным удовольствием. Волик спрашивал о каком-то покойнике:
– А на чем он ехал хорониться?
– Ты ведь видел, как хоронят.
– Это когда в ящике катают на лошадке? Да?
Жалеть умирающих - не детское дело.
– Я умру, - говорит мать.
– Меня сожгут.
– А как же твои туфли?
– ужасается дочь (двух с половиною лет).
Фелик вбегает в комнату:
– Мама, я хочу быть курсантом: их хоронят с музыкой, - и шапка на гробу!
Похороны без музыки вообще никуда не годятся.
– Почему умер не играет? Я хочу, чтобы умер играл!
Зато, когда "умер играет", можно встать у окна и хвастать:
– Скоро и моего папу так повезут!
– Наташа, кого хоронят?
– Не поймешь: их много, и все шевелятся.
Скончался дядя Шура. Сегодня хоронят.
– А пойдет за ним музыка?
– Нет, он не военный.
– А ты военный?
– Нет.
– А дядя Гога военный?
– Нет. А что?
– Музыку охота послушать.
– Из нашего дома вынесли лодку, а потом еще лодку, в ней умертый дядя, положили его на грузовик, закрыли другой лодкой и увезли.
–
Моя бабушка никогда не умрет. Дедушка умер - и хватит.В соседнем дворе умерла старуха.
– Нет, старик! Я сам видел, что старик! Впереди несут гроб, а старика ведут под руки, а он плачет, не хочет хорониться.
Хоронят женщину. Над нею плачет осиротелая дочь. Сироту уговаривают, чтобы она перестала, но она продолжает рыдать.
– Какая непослушная!
– возмущается Юрик и, желая, чтобы его похвалили, спешит заявить своей матери:
– Вот когда ты умрешь, я ни за что плакать не буду.
– Мама! Поехал покойник, а за ним идет большая очередь.
Мать моей правнучки Машеньки пишет:
"Вот примерная эволюция ее представлений о смерти. Сперва девочка, потом - тетя, потом - бабушка, а потом - снова девочка (в два с половиною года). Тут пришлось объяснить, что очень старенькие бабушки и дедушки умирают, их закапывают в землю.
После чего она спросила у бабеньки:
– А почему вас еще в земельку не закопали?
Одновременно с этим возникла боязнь смерти (в три с половиною года):
– Я не умру! Не хочу лежать в гробике!
– Мама, ты не будешь умирать, мне без тебя скучно будет! (И слезы.)
Однако к четырем годам примирилась и с этим".
Когда дети становятся старше, эгоистическая забота о личном бессмертии и о бессмертии ближайших родных начинает сменяться у них бескорыстной мечтой о бессмертии всего человечества. Украинский ученый Н.Н.Гришко сообщил мне о таком разговоре:
– Мама, я тоже умру?
– спросила девятилетняя Галка.
– Непременно.
– А скоро?
– Лет через сто.
Галка заплакала.
– Не хочу, мамочка, умирать, хочу жить тысячу лет.
Пауза.
– Я, знаешь, мама, буду учиться на "отлично", потом буду докторшей и выдумаю такое лекарство, чтобы люди никогда не умирали.
– Это тебе не удастся.
– Ну тогда, чтобы люди жили не меньше ста лет. Я буду обязательно такое лекарство выдумывать.
Этот разговор замечателен тем, что в нем детский эгоцентризм сменяется (буквально у нас на глазах) горячей заботой обо всем человечестве.
Ляля Цвейберг пяти лет говорит:
– Вот ведь большие дяди и тети, а чем занимаются - хоронением! Я, конечно, не боюсь, нет, но ведь жалко - хороняют и хороняют, ведь людей хороняют. Пойдем и заявим в милицию - ведь жалко людей-то!
Буквально такое же не-личное чувство прорвалось у пятилетней Сашеньки:
– Зачем люди умирают?.. Мне жалко. Мне всех людей жалко, и чужих жалко: зачем они умирают? (Дневник Ф.Вигдоровой.)
Е.Калашникова пишет мне про пятилетнего Мишу, который, услышав о смерти знакомого, сообщил одному из гостей:
– Дядя, а ведь, знаете, умереть - это очень плохо. Ведь это на всю жизнь!
Двое ребят:
– Не ешь зеленых вишен, умрешь.
– Нет, не умру.
– Видел: вчера хоронили дедушку? Когда был маленький, он ел зеленые вишни - вот и умер.
О своей внучке Аленушке художник В.М.Конашевич пишет:
"Уговаривает нас с бабушкой не умирать, пока она не вырастет: она изобретет лекарство от старости и от смерти. Потому что смерти не должно быть".
Пятилетняя Лена обещает отцу: