От голубого к черному

Я его помнил: привлекательный, довольно крепкий парень с ангельской улыбкой. Волосы у него были темные, с белой прядкой посередине. На нем была зеленая рубашка и бледно–голубые джинсы, он пил «Брикер». Его звали Марк, с «си» на конце, как у Алмонда. Он был его фанатом, особенно Soft Cell. Мы немного поболтали, купили друг другу по пинте. В какой–то момент, уходя в туалет, он сказал: «Не убегай», — и сунул руку мне под рубашку, прямо над ремнем. Его голубые глаза смотрели дружелюбно и слегка заговорщически.

Вернувшись, он, вместо того чтобы сесть, поднял меня на ноги и утянул к стене под лестницей. Итальянские туфли прошли в паре дюймов от наших слившихся в поцелуе ртов. Мои пальцы нащупали его член. Алкоголь замедлял все действия, это все равно что рассматривать видео кадр за кадром. К тому времени как мы допили пиво, мы оба были настолько возбуждены, что даже не могли нормально ходить.

— Хочешь пойти со мной? — спросил я.

Марк покачал головой.

— Извини. Не люблю бывать в чужих квартирах. Со мной однажды случилось кое–что. Но я знаю, куда мы можем пойти.

Он сжал мою руку. Бармен продолжал наливать, но уже наполовину опустил решетку, показывая — больше не обслуживаем. Несколько одиноких «девочек» пытались снять кого–нибудь в очереди в гардеробе. Самое время идти в другое место.

На улице возле «Пульса» тинейджеры мостили Херст–стрит своей блевотиной в свете уличных фонарей. Марк, одетый в голубую лыжную куртку, повел меня наверх, к Колморроу. Мы пересекли Нью–Стир, где нищие лежали, сгрудившись под навесами магазинов, на расстоянии нескольких ярдов друг от друга, чтобы не выглядеть парочками. Марк исчез в тени Нидлесс–аллей, я последовал за ним. Напротив «Рыбы–меч», над забитыми окнами я разглядел пыльную голубую табличку «Скворечника». Изначально это была часть «Нового имперского отеля», затем «Скворечник» стал независимым гей–баром, с женщиной–управляющей и смешанной публикой, состоявшей в основном из студентов. Три года моя жизнь вращалась вокруг этого места. Когда отель закрылся, планы по сносу вынудили закрыться и «Скворечник». Он был закрыт уже два года, но здание все еще стояло на месте.

Марк показал на узкую дорожку, сделанную для прохода. Она привела нас на задворки закрытого отеля. Здесь велись какие–то работы, но они остались незаконченными: ржавые строительные леса обрамляли заложенные кирпичами дверные проемы, драные листы брезента свисали с обеих сторон, будто занавес. Уличный фонарь освещал угол аллеи. Я бросил взгляд, отыскивая дыру в кирпичной кладке, и увидел клочок бархатного неба. Странное ощущение, точно ты оказался в недрах дома.

Еще один лист брезента был натянут перед дверями, удерживая на месте вываливающиеся кирпичи. Без сомнения, какая–то другая парочка уже устроила здесь гнездышко. Марк прислонился к грубой кирпичной кладке и расстегнул куртку.

— Можешь отсосать у меня, если хочешь.

Я поцеловал его, затем опустился на колени и расстегнул его джинсы, поднял руку, чтобы коснуться его сосков под рубашкой. Грудь у него была совершенно гладкой.

— Только побыстрее, — сказал он, — холодно.

Я поцеловал его член сквозь боксеры, почувствовав, как он напрягся под тонкой тканью, затем стянул их. Он стоял очень спокойно, баюкая мою голову в своих руках, его дыхание сделалось быстрее, когда я начал сосать, но затем снова замедлилось.

— Поднимайся, — сказал он.

Когда я встал, тьма на мгновение застила мне глаза; но потом все вернулось на место. Марк стал на колени, расстегнул молнию на моих брюках и взял в рот мой член. Я погладил его по волосам, проведя рукой по белой полоске, исчезающей на макушке. Он начал яростно дрочить себя, ритм сотрясал нас обоих. Я был слишком пьян, чтобы кончить и к тому же меня сдерживал страх, что нас застукают, но вскоре я услышал, как Марк издал хриплый горловой стон и почувствовал, как напряглось его тело. Он кончил и откинулся на спину, закрыв глаза и продолжая осторожно двигать руками. Пот блестел на его веках. Затем он встал, пытаясь отдышаться и показал на мою промежность. Я покачал головой.

— Все нормально, я в порядке.

Пока мы застегивали одежду, я заметил, что мои ботинки и отвороты брюк забрызганы семенем Марка. Я нагнулся и вытер ботинок пальцами левой руки.

Мы попрощались на Колмор–роу, где Марк намеревался сесть на ночной автобус до Перри–Барр.

— Мы еще увидимся? — спросил я.

Он сказал, что в пятницу будет в «Шуте». Я знал, что это значит, знал, что я уйду оттуда один, ничего не получив. Было около трех ночи, мне не хотелось трястись в переполненном ночном автобусе до Мозли со спермой Марка, подсыхающей на моих ногах, так что я пошел пешком. Вдоль Бристоль–стрит с ползущими вдоль обочины машинами и мальчиками, делающими вид, что ждут автобус, через Першор–роуд, где девочки слонялись взад–вперед, точно призраки заключенных, и деревья отбрасывали гигантские тени на дорогу, по Эдгбастон–роуд, где огни сигнализации вспыхивали в домах, когда я проходил мимо. Время от времени я подносил левую руку к носу. Казалось, его оргазм принес мне облегчение. Точно он испытал удовольствие вместо меня, забрав ощущение стыда и неадекватности. Я не верил в это, но я это чувствовал.

На следующий вечер я отправился с Йеном и Рейчел посмотреть на шоу фейерверков в парк Сеннели. Костер охраняли пожарные в оранжевых куртках, вдалеке колесо обозрения возносило в ночь крошечные фигурки. Мы выпили упаковку сидра, сжимая темные бутылки как микрофоны. Наземных фейерверков не было, все шоу развернулось в небе над нами, рассыпаясь пеплом, еле видимом в свете костра. Толпа ангелов с внимательными глазами, тающими костями и потрескивающими волосами. Случайная перкуссия: безупречные риффы, но не хватает основного ритма. Под конец начало казаться, что ночь сжимается вокруг нас, горькая от дыма.

Мы прошли мимо тлеющих остатков костра к многолюдной ярмарке, где Мит Лоаф [63] соревновался с Take That [64]. Тинейджеры вопили в едином порыве, забираясь в колесо, которое раскачивалось и затем поворачивалось. Йен рассуждал о шаманских ритуалах:

— Они играют на барабанах и не дают себе заснуть, чтобы вызывать видения. Брось пригоршню пыли в костер и увидишь лица умерших. А потом мертвые начинают говорить через них. Китайцы используют фейерверки, чтобы призвать духов уже тысячи лет.

Я был в ужасно слезливом настроении после двух бутылок сидра на пустой желудок. Рейчел подмигнула мне и взяла за руку. Но ничто не помогало.

С начала ноября магазины заполнили преждевременные новогодние декорации, повсюду звучали попсовые рождественские напевы. Я отчаянно пытался найти работу, денег у меня почти не осталось; но без связей и рекомендаций шансов было мало, хотя «Темпест рекордз» согласились взять меня обратно в качестве временного помощника, чтобы разобраться с предрождественскими заказами. Мартин предложил мне помочь найти работу в другой группе, но я считал, что это будет все равно что сжечь мост, который мы все еще можем перейти. Алан был занят новыми группами, в том числе и «Лентой», которые записывали свой альбом «Парень с побережья», но он все еще очень хотел вернуть «Треугольник» обратно на рельсы. Он, казалось, стал менее осторожным со мной теперь, когда я расстался с Карлом; я догадался, что он боялся Карла.

Весь ноябрь я то беспрестанно блуждал где–то, то безвылазно сидел дома со своей коллекцией записей, пьяный, в слезах. Я решил не дать себе погрузиться в наваждения, которые мучили меня после разрыва с Адрианом. То была гораздо более грязная история, облегчение приносила лишь возможность делать язвительные выпады: «Может, я теперь найду парня, который умеет трахаться. Это было бы здорово». На сей раз гнева во мне не было. Я чувствовал себя потерянным и дезориентированным. Повсюду меня окружал холод. Оказавшись в бирмингемской гей–тусовке, я обнаружил, что мне стало гораздо легче снимать парней, потому что теперь мне было на все наплевать. Моя пассивность привлекала мужчин, хотя и лишала меня возможности завязать настоящие отношения.