От голубого к черному

Через неделю после того, как Карла положили в клинику, я отправился его навестить. Это было старое здание в Уэст–Хит, возможно, раньше здесь находился кабинет викторианского доктора, остальная часть улицы была превращена в заводские цеха. Карл сидел в общей комнате с коричневыми креслами, низким столиком и телевизором. Стены увешаны полуабстрактными картинками: облака, волны, звезды. Карл едва пошевелился, когда я подошел и сел напротив него. То ли он был на тяжелых успокоительных, то ли на него так подействовал декор. Руки у него были разбинтованы, швы остались только на одном пальце.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил я.

— Хорошо. Здесь так тихо. Меня поместили в звуконепроницаемую комнату. Что бы ни случилось, я этого не услышу.

Он попытался прикурить сигарету, но никак не мог зажечь спичку, руки плохо слушались его. Я прикурил ее для него.

— Спасибо.

Сестра бесстрастно заглянула в дверь.

— Как ты, Дэвид?

— В порядке. Я присматриваю за твоей квартирой. И я заплатил твоему домовладельцу за этот месяц. Ты вернешь деньги?

Он кивнул. Повисло молчание.

— Карл… Ты помнишь, что случилось? В студии?

Он снова кивнул.

— Почему? Почему ты это сделал?

Карл улыбнулся левым уголком рта, так он делал, когда его доставали.

— Это все равно, что спрашивать: «Почему вы записали эту песню?» или «Почему сыграли этот аккорд?» Я должен был кое–что сделать, и я это сделал. Даже если я и смошенничал.

— Как ты себя чувствуешь сейчас?

— Как я и сказал, здесь тихо. Безопасно.

Он докурил сигарету и попытался затушить окурок, он выскользнул из его пальцев и остался тлеть в пепельнице.

— Я хочу поехать домой, но не сейчас.

— Домой в Эрдингтон?

Он кивнул.

— Ты знаешь, мы не поедем в тур. Возможно, в следующем году, если ты будешь готов. Мы получили предложение от Sugar выступить вместе с ними.

Лицо Карла передернулось.

— Нет. Я не поеду. Они всегда говорили, что она меня погубит. Музыка. Мама и папа. Они знали.

— Это всего лишь страх сцены, Карл. Публики — не музыки.

Я никогда прежде не видел его в страхе, кроме того случая в Амстердаме. Но тогда он был обкурен.

— Нам не обязательно ехать в тур, ты же знаешь.

Мне с трудом удавалось говорить спокойно. Карл был одержим «Треугольником» Карла. В прежние времена.

— Тебе решать.

Он безучастно посмотрел на меня, затем прикурил еще одну сигарету. Пламя сверкнуло в его глазах.

— Спасибо, что пришел навестить меня. Сожалею о случившемся.

— Просто не делай так больше.

Мы еще немного посидели, болтая ни о чем. Наконец я встал.

— Пора идти. Береги себя.

Я легонько поцеловал его, ощутив вкус дыма на своих губах. Обычно он курил «Мальборо», но сейчас это было что–то с ментолом. Сигареты для школьников, они пахли, как леденцы от кашля.

— Прости, забыл захватить чек за квартиру.

— Подожди здесь.

Он встал и пошел к двери, руки свисали по сторонам тела. Медсестра пошла за ним. Они вернулись через минуту с его чековой книжкой, он целую вечность подписывал чек, рука двигалась неторопливо, точно он пытался подделать собственную подпись. Он протянул мне чек и на миг сжал мою руку, затем встал, провожая меня взглядом.

На улице уже темнело. Здания превратились в силуэты, лишенные примет и возраста. Несколько преждевременных фейерверков взорвались за одним из домов; эхо сотрясло неподвижный воздух. Все казалось совершенно нереальным. На самом деле я не видел Карла и не говорил с ним. Я бы предпочел столкнуться лицом к лицу с безумным, опасным Карлом, чем с этим пассивным призраком. Как и в случае с туром и будущим группы, я не знал, что и думать об этом. Я чувствовал себя сбитым с толку, мне хотелось спать.

В тот вечер мне позвонил Майк Уэст. Он сказал, что Мартин дал ему мой номер телефона.

— Ходит множество слухов. Насчет «Треугольника», отмены тура. «Фэрнис Рекордз» особо не распространяются. Мне хотелось бы… Если я лезу не в свое дело, просто пошли меня.

Я вкратце рассказал ему, что случилось, опустив эпизод в студии: Карл начал вести себя странно, у него возникли кое–какие проблемы, ему нужен отдых.

— Он действительно болен?

Да, сказал я, он болен.

— Послушай, я не собираюсь совать свой нос. Но, по слухам, он разгромил студию.

Я сделал глубокий вдох.

— Майк, послушай. То, что случилось… это не совсем так. Но это личное дело. Кому нужны детали?

— Сейчас немногим. Будь вы совсем неизвестны, не имей ни… репутация в нашем бизнесе имеет большое значение. Дай мне информацию, которую можно напечатать, чтобы она не звучала как полный бред.

Я пообещал перезвонить ему.

Затем я позвонил Йену. Он спросил, как там Карл. Я описал ему нашу встречу.

— Он не тот Карл, которого мы знали. Думаю, он может застрять там надолго.

Я рассказал ему о звонке Майка. Мы решили, что нам лучше придумать что–нибудь. Я сказал, что позвоню еще и на «Скрипучее радио». Повесив трубку, я включил радио и нашел их с трудом уловимую волну. Я мог бы и пропустить ее, если бы песня не была такой знакомой. «Некуда идти». Затем они поставили Энди «Хорошая погода», Лоу «С открытыми глазами и без ног». На середине она затерялась в помехах, точно пластинка была слишком запиленной. Я покрутил ручку туда–сюда, но станция пропала. Должно быть, их передатчик дал дуба.

В следующие несколько дней мы с Йеном несколько раз говорили по телефону с Майком, мы дали ему отчет о прошлом и настоящем «Треугольника», который он превратил в своего рода виртуальное интервью. Когда оно появилось в «NME», какой–то мнящий себя остряком помощник редактора озаглавил его «Странный любовный «Треугольник» . Майк написал его так, будто он говорил с нами обоими одновременно.

«NME»: Так о чем же ваш альбом «Жесткие тени»?

Дэвид: О потребности принадлежать кому–то, чему–то.

Иен: И о разных формах любви — к мужчинам, женщинам, музыке, жизни. Назло той боли, что любовь может причинить тебе.

Фото было взято с внутренней стороны обложки альбома, они вырезали его и поместили на фон одной из фотографий Пола, сделанных в Хокли. Статья заканчивалась словами: «Они вернутся. Это не последнее слово». Что Майк на самом деле сказал мне: «Будем надеяться, что это не последнее слово. Если Карл не соберется с силами, то, считай, проебано не только ваше будущее, но и ваше прошлое. Самоубийственная депрессия стала рок–штампом. Ты же знаешь, что «Треугольник» не таков. И я тоже. Но репутация может быть подмочена, понимаешь. Держись, друг».