От Кибирова до Пушкина

Ср. о нем у И. Анненского: «118 сонетов создали ему мировую известность и то несколько завистливое удивление, которое едва ли скоро покинет это поистине зияющее имя о десяти гласных» (Анненский И. Античный миф в современной французской поэзии // Гермес. 1908. № 8. С. 211; ср. отзыв Гумилева об этом «замечательно[м] по глубине и новизне высказываемых там мыслей трактат[е]» (Гумилев Н. Письма о русской поэзии. М., 1990. С. 177).

Ср. справку Н. Я. Рыковой:

Точность и яркость парнасского поэтического видения оборачивается у Эредиа восторженным любованием вещью, предметом, и здесь он смыкается с Теофилем Готье. Лучшее у Эредиа — его строго описательные сонеты, проникнутые пафосом чисто зрительного ощущения пейзажа, человеческого образа или произведения искусства: у Эредиа даже природа, какой-нибудь тропический пейзаж, море, небо описываются как эстетизированная вещь, как церковный витраж, рукоять шпаги или сосуд.

(Лившиц Б. От романтиков до сюрреалистов. Л.,1934. С. 158–159.)

Возможно, что поэзия парнасца отразилась в одном месте у Ахматовой. В первом посвящении «Поэмы без героя» в одной из рукописей она вписала после слов «Нет, это только хвоя» обозначение нереализованного смыслового поворота: «Дождь золотой» («Я не такой тебя когда-то знала…»: Анна Ахматова. Поэма без Героя Проза о Поэме. Наброски балетного либретто: Материалы к творческой истории / Изд. подгот. Н. И. Крайнева. СПб., 2009. С. 899). Я полагаю, что замысел стиха об увиденном над примерещившимся морем золотом свечении отражал читательское переживание запоминающегося «сильного места» в самом знаменитом из сонетов Эредиа — поэта в известном смысле «трудного» (ср.: «Непереводимый, по-моему, даже частично, ни на один из языков мира, по крайней мере, не романский» — Анненский И. Там же. С. 211). Речь идет о финале «Антония и Клеопатры»:

Et, sur elle courbe, l’ardent Imperator Vit dans ses larges yeux etoiles de points d’or Toute une mer immense ou fuyaient des galeres.

T.e. «И, склонившись над нею, пылкий император видит в этих больших глазах звезд золотые крупицы — целое огромное море, куда убежали галеры». Этот золотистый пунктир искорок русскому стиховому сознанию, вероятно, свойственно называть дождем, как свидетельствуют два перевода:

…и в вожделенном взоре, На ложе преклоняясь, воспламененный вождь, Сквозь золотых лучей неистощимый дождь Прозрел галерами усеянное море. (Соловьев С. Антоний и Клеопатра // Хризопрас. Художественно-литературный сборник издательства «Самоцвет». М., 1907. С. 31; Эредиа Ж.-М., де. Сонеты в переводах русских поэтов / Сост., подгот. текста, предисл. и примеч. Б. Романова. М., 2005. С. 262.) И, к ней склонившийся, увидел римский вождь В ее больших глазах, где реял звездный дождь, Смятенный строй галер, бегущий в темном море. (Перевод студии МЛ. Лозинского // Эредиа Ж.-М., де. Сонеты в переводах русских поэтов. С. 104.)

Возможно, что память об этом прославленном финале отразилась в гумилевском «Египте»:

И, томясь по Антонии милом, Поднимая большие глаза, Клеопатра считала над Нилом Пробегающие паруса.

Так появляется в первом посвящении, обращенном к самоубийце 1913 года, тень Клеопатры, которая, как напоминает Ахматова в своих пушкинских штудиях, «прославлена как одна из знаменитых самоубийц в мировой истории».

Сто лет назад замечено (Ibrovac М. Jos'e-Maria de Heredia Les Sources des Troph'ees. Paris, 1923. P. 84–85; со ссылкой на исследование Raoul Thauzies 1910 года), что мотив «Антоний видит в глазах Клеопатры бегущие галеры» мог быть позаимствован из «Розы инфанты» Виктора Гюго, где рассказано о глубине глаз Филиппа II, задернутых слегка покровом из тумана:

…au fond de cet њil comme l’onde vitreux, Sous ce fatal sourcil qui d'urobe a la sonde Cette prunelle autant que l’oc'uan profonde, Ce qu’on distinguerait, c’est, mirage mouvant, Tout un vol de vaisseaux en fuite dans le vent, Et, dans l’'ucume, au pli des vagues, sous l’'utoile, L’immense tremblement d’une flotte a la voile, Et, la-bas, sous la brume, une ole, un blanc rocher, 'ucoutant sur les flots ces tonnerres marcher.

Ср.:

В зрачках, чья темнота бездонней океана, Ты ясно разглядишь среди морских зыбей Неудержимый бег испанских кораблей. (Перевод Вс. Рождественского // Гюго В. Собрание сочинений: В 15 т. Т. 13. М., 1956. С. 394.)

Появляющийся в самом зачине «Поэмы без героя» поэтический штамп «море, напомненное глазами» (как, например, о матери в ахматовской «Предыстории» или в есенинском «Никогда я не был на Босфоре») несет вослед своим французским предшественникам память о разгромленном флоте Антония при Акции и о поражении Непобедимой армады. Когда Ахматова говорит о строках «призрак цусимского ада / Тут же. — Пьяный поет моряк»: «Раньше „цусимского ада“ не было. Я извлекла его из пьяного и поющего моряка, в котором он всегда был. (Сравнение с цветком). Так развертывая розу, мы находим под сорванным лепестком — совершенно такой же», — она, возможно, не только указывает на предсуществование в сокровенном мотивном слое поэмы темы гибели эскадры, но и подбирает для разговора об этой теме образ смежный с тем, что у Виктора Гюго. Напомним резюме стихотворения из «Легенды веков» у Суинберна: «…такой венчающий цветок поэзии, как „La Rose de L’lnfante“ с его иносказанием о разбитой Армаде, воплощенном в образе сокрушенной флотилии уплывающих лепестков» (Swinbem A. Ch. A Study of Victor Hugo. N.Y.; London. 1970. P. 119).

Ср. также: Федоров Ф. Ж.-М. де Эредиа и акмеизм // Методология и методика историко-литературного исследования. Тезисы докладов. Рига. 1990. С. 161–163.

Р. Тименчик (Иерусалим)

Борис Пастернак в кругу нобелевских финалистов

Ставшие недавно доступными досье Нобелевского архива, давая новую картину истории выдвижения и обсуждения кандидатуры Пастернака в Шведской академии, позволяют яснее понять соображения и дилеммы, которыми руководствовались и лица, внесшие предложение о поэте в 1958 году, и члены Нобелевского комитета. Как известно, Борис Пастернак был впервые выдвинут в кандидаты на премию оксфордским профессором Сесилем Морисом Баура в письме от 9 января 1946 года [1340] . Выступить с такой инициативой Баура, помимо искреннего его восхищения пастернаковской лирикой и осознания ее в контексте современной европейской культуры, заставили резко выросший в годы войны интерес на Западе к советской литературе и надежды на новое политическое благоустройство мира и конструктивную роль в нем Советского Союза, которые лелеяла либеральная западная общественность в первые послевоенные месяцы. В тот момент Пастернак являлся первым и единственным кандидатом из Советского Союза на получение премии. Вслед за тем был предложен и другой кандидат — М. А. Шолохов [1341] . О выдвижении Шолохова (в отличие от пастернаковского) было сообщено агентством ТАСС, ликующая заметка которого появилась в «Литературной газете» 19 октября. Представленные в 1947 году в Комитет заключения эксперта по русским делам А. Карлгрена по каждому из этих двух кандидатов содержали серьезные оговорки, и ни тот ни другой кандидаты не получили тогда необходимой поддержки, продолжая, однако, вплоть до 1950 года фигурировать каждый год в списке номинантов [1342] . Можно понять, почему после 1950 года советские кандидаты выпали из обсуждения: крайнее обострение международной обстановки, воцарение враждебной атмосферы в ходе эскалации «холодной войны», взятый советским руководством курс на изоляцию от Запада при возобновлении массового террора в стране и общем ужесточениии внутренней жизни исключали возобновление рассмотрения советских кандидатур в «нобелевском контексте», превращали его в затею не только практически неосуществимую, но и чреватую опасностью для советских граждан.

1340

Davidson P. C. M. Bowra’s «Overestimation» of Pasternak and the Genesis of Doctor Zhivago // The Life of Boris Pasternak’s Doctor Zhivago / Lazar Fleishman. Stanford, 2009. (Stanford Slavic Studies. Vol. 37.) P. 42–69; cp. также: Pasternak’s Letters to C. M. Bowra (1945–1956) / Ed. by Pamela Davidson // Ibid. P. 70–87.

1341

Блох A. M. Советский Союз в интерьере Нобелевских премий. Факты. Документы. Размышления. Комментарии (СПб.: Гуманистика, 2001). С. 143; Марченко Т. Русские писатели и Нобелевская премия (1901–1955). K"oln; Weimar; Wien: B"ohlau Verlag, 2007. С. 580.

1342

В 1949 и 1950 годах Шолохова вместе с Л. М. Леоновым номинировал профессор Университета в Хельсинки Валентин Кипарский, однако Леонов был в 1950-м членами Комитета категорически отвергнут. См.: Svens'en В. Nobelpriset i literatur. Nomineringar och utlatanden 1901–1950. Del II. 1921–1950. Svenska Akademien, <2001>. S. 418; Марченко Т. Русские писатели и Нобелевская премия… С. 586. В 1948 и 1950 годах автора «Сестры моей жизни» выдвигал литературовед, член Шведской академии профессор Мартин Ламм, а в 1949-м номинацию снова внес Баура.

Между тем уже самые первые проявления новых веяний после смерти Сталина в Кремле и в советской культурной жизни [1343] отозвались совершенно неожиданным результатом: 21 января 1954 года председатель Иностранной комиссии Союза советских писателей Б. Н. Полевой направил секретное письмо М. Л. Суслову, в котором информировал о получении «старейшим писателем, академиком» Сергеевым-Ценским циркулярного обращения Шведской академии с приглашением выдвинуть кандидата на Нобелевскую премию по литературе. В нем опытный царедворец, улавливавший новые веяния в верхах, писал:

1343

20 октября 1953 года К. И. Чуковский записал в дневнике: «Был у Федина. Говорит, что в литературе опять наступила весна. <…> Боря Пастернак кричал мне из-за забора <…>: „Начинается новая эра, хотят издавать меня!“…» — Чуковский К. Собр. соч.: В 20 т. Т. 13. Дневник. 1936–1969. М.: Терра — Книжный клуб, 2007. С. 155.

Нет нужды напоминать Вам о том, что Нобелевский Комитет является реакционнейшей организацией, которая присудила премию Черчиллю за его мемуары, генералу Маршалу, как борцу за мир, и т. д.

Думается мне, что приглашение, присланное Сергееву-Ценскому, можно было бы использовать для соответствующей политической акции, или для публично мотивированного отказа участвовать в какой-то мере в работе этой реакционнейшей организации с разоблачением этой организации, являющейся инструментом поджигателей войны, или для мотивированного выдвижения кандидатуры одного из писателей, как активного борца за мир. [1344]

1344

Документы из Архива ЦК КПСС по «Нобелевскому делу» М. А. Шолохова. Публ. и примеч. Анатолия Петрова // Континент. 1993. № 76. С. 235.