От косяка до штанги

Продавленный матрас, на котором я спал, удачно вписывался в планировку кухни. Матрас лежал у окна. От основного помещения его отделяла самодельная ширма. Таким образом, спал я в замкнутом пространстве, что с точки зрения психологов, действует успокаивающе – человек чувствует себя в безопасности. Сложности начались после того, как мы решили заняться с особой по имени Маргарита тесной, физической любовью.

Сквозь процесс копуляции, сквозь несущуюся из динамиков музыку я услышал посторонний шум. Как будто кто-то коготки точит. Шум начал отвлекать меня от ответственного дела.

После того, как фрикции стихли, тела разлепились, я одернул ширму и зажег свет. По полу мелькнула тень Микки-Мауса.

– Ты чего, – прошелестела Маргарита, еще не отошедшая от ощущений, которые приносит процесс тесной, физической любви.

– Да так, зажигалку потерял, – ответил я, наблюдая между матрасом и стеной серую спинку. Спинка стала передвигаться к окну, я схватил ее с проворностью голкипера.

– ААА!!! Кры-ы-ы-ссссссс-ааааааа!!! – заорала Маргарита и забилась в угол.

– ААА!!! – заорал я, потому что в этот момент грызуниха прокусила мне палец. Пришлось перехватить ее другой рукой, но она прокусила палец и там. От злости я стал дубасить ее изо всех сил о стену, разбрызгивая два вида крови – человеческую и животную. Крыса сникла, как теннисист, проигравший финал.

На следующий день паника пришла в дом и дала мне абстрактную пощечину, так, что зубы застучали. Все-таки крыса, как и муха – передвижной склад заразы, что было запротоколировано песней Мамонова. Паника, паника. Звоню в поликлинику. Надо ехать в антирабический центр, единственный в городе (когда бы я еще узнал, что такой существует). Автобус № 46 – Кавалергардская улица. Тетенька врач долго рассматривает боевые раны, ахая и охая.

– Как же так, как вы себя не бережете? – говорит она, занося записи в блокнотик. – С крысами надо что-то делать.

– Надо, – соглашаюсь я, а у самого перед глазами стоят апартаменты Боткинских бараков, внутри которых мое бренное тело переваривает вирус гепатита.

– Вы ее не привезли?

– Кого?

– Крысу?

– Вы это серьезно?

– Молодой человек, – голос врачихи слегка зачерствел, как хлеб, пролежавший с неделю на кухонном столе. – У нас здесь не шутят.

– Она уже где-нибудь на городской свалке гниет. Я ее сразу же на помойку снес.

– Если бы вы привезли нам труп крысы, мы бы смогли сказать, заразила она вас чем-нибудь или нет.

Никогда не знаешь, чего ждать от жизни. Почему Министерство здравоохранения не заботится о гражданах? Почему по городу не висят таблички «Если вас укусила крыса, не выкидывайте ее ни в коем случае»?

Мне прописали шесть уколов от столбняка. Делать их полагалось в течение полугода. Все это время нельзя было пить и думать о том, чтобы пить. Замечательно.

Когда где-нибудь в баре барышня интересовалась, почему я не употребляю алкоголь в этот прекрасный вечер, я сообщал ей, что мне делают прививки. Барышня отодвигалась подальше, многозначно кивая. «Это не трипер», – хотелось добавить мне.

Раз мы заехали за персонажем по имени Никита Попов. Жека сидел за рулем, я справа. Никита, крякнулся на заднее сидение с бутылкой пива, купленной на последние деньги. Делиться с нами ее содержимым не требовалось, и он блаженно прошептал:

– Как хорошо, что один водитель, а второго крыса укусила.

Шесть положенных месяцев прошло. Я выдержал марафон трезвенника, во рту полгода не было ни капли горячительной смеси. Помню, когда наконец-то купил себе бутылку пива, открыл ее и понюхал, то испытал такие ощущения, которые, наверное, испытал бы любитель коньяка, вдыхая аромат из бутылки, поднятой со дна океана. Тантал дорвался до воды и плодов. Жить без алкоголя возможно. Новая истина.

Русского голубого кота, которого притащила из магазина секретарша, я назвал Хрюся (от слова хрен). Имя никак не гармонировало с его внешностью. Рыжего Бродского за его темперамент Ахматова наградила кличкой «полтора кота» в честь рыжего котяры, обитавшего на даче. Я было назвал Хрюсю Полтора Бродского (сокращенно Полброд). Но, во-первых, это было чем-то средним между диктатором Пол-Потом и протокольным термином полпред, а во-вторых, хотелось чтобы в имени присутствовала сосущая буква с, намекающая на «кису». Хрюся был мал и вял, и охотиться, понятное дело, мог только на кошачий корм. Павлик терпеливо ждал его взросления, потому что того требовала ситуация с острозубыми партизанами, которая ничуть не изменилась с момента вышеописанных событий.

После смерти Ксюхи, я привез домой родительского потребителя рыбы путассу Кешу, инфантильного и неповоротливого сибарита. Кеша забился под кресло, и не вылезал оттуда до наступления сумерек. Ночью я проснулся от подозрительных звуков. Включил свет. Мне предстояло выпасть в осадок. Средних размеров крыса лакала молоко в полуметре от Кеши, созерцавшего картину запредельной наглости без всякого интереса. Завидев меня, она лениво прогарцевала под раковину, махнув на прощанье хвостом, что, наверное, означало воздушный поцелуй. Кеша был возвращен родителям с позором.

Хрюся взрослел медленно. Я уже сам изловчился подкарауливать сородичей своей пальцекусательницы у водопоя и накрывать их алюминиевой кастрюлей. Одну я потом поместил в огромную картонную коробку вместе с Хрюсей, дабы окрестить его в бою, но он выскочил оттуда со стремительностью плевка, взмывающего в небо. Разозлившись, я стал всячески измываться над крысой, тыча в нее палкой от швабры, выслушивая мерзкий писк. Изловчившись, она сделал в воздухе па, которому позавидовал бы любой гимнаст, и впилась в мою руку своими резцами. В журнале «Деньги» владелец фирмы, занимающейся дератизацией, говорил о том, что давление передних зубов крысы на то, что она кусает, равно давлению поезда на рельсы. Охотно верю.

Матерился я минут десять. И даже не столько на грызуниху, сколько на себя, придурка. Я являл собой пример того самого горбатого, которому из всех лекарств лишь могила поможет.

Календарь умильно вещал о приближающемся празднике Нового года, до которого оставалось два дня, я засунул дохлую крысу в банку (опытным стал, не выкинул), плотно закрыл ее крышкой и отправился в антирабический центр. Врачиха прикипела к стулу, когда узнала, что я заслуживаю у них дисконтной карточки постоянного клиента.

– Ну как же так, – причитала она. – Надо что-то делать с крысами, так нельзя.

Мне вкатили в плечо несколько кубиков прозрачной жидкой дряни. Я достал свое сокровище в банке, надеясь отдать его в заботливые руки. И тут судьба, у которой, если верить Ювеналу, здравый смысл бывает не часто, преподнесла удар ниже пояса. Оказывается, исследования проводятся не в антирабическом центре, а где-то на окраине Ржевки, почти загородом. Более того, в преддверии праздников, там, понятное дело, никого нет, и появиться звериные прозекторы могут не раньше пятого января, а то и позже. Исследования проводятся месяц (!). То есть только спустя три раза по десять дней я смогу узнать, заразная ли тварь меня укусила, и нужно ли мне подвергаться дальнейшей процедуре иглоукалывания.