От Крыма до Рима(Во славу земли русской)

Как и при Синопе, Ушаков внимательно в подзор­ную трубу осматривал бухту. Бухта, по сути, была пус­тынна, там стояло три купеческих судна, с которыми легко расправились корсары.

Ветер между тем покрепчал, и Ушаков повеселел. Теперь он сможет исполнить задуманное. Оказалось, что среди пленных в Самсуне, кроме русских, немало разноплеменного народа. Турок мужиков — 80, турча­нок взрослых и малолеток — 14, греков — 51, ар­мян — 3, невольников-черкесов, которых везли на про­дажу, взрослых и мальчиков — 14, женщин и малолет­них девочек — 27 человек. От русских, бывших в пле­ну в Анапе, которых тоже везли на продажу в Констан­тинополь, Ушаков узнал, что в Анапе на рейде стоит на якоре линейный корабль и одна шебека. Туда-то, к Анапе, и задумал флагман совершить набег, сверх то­го, что повелел князь.

Убедившись, что корсары сделали добротно свое де­ло в Самсуне, уничтожили еще пять купеческих судов, Ушаков поднял сигнал на флагманском корабле: «Всем судам построиться в кильватер. На румб норд».

Спустя два дня эскадра подошла к берегам Крыма в полусотне миль от Феодосии. Флагман приказал лечь в дрейф и подозвал к борту репетичное судно «По­лоцк».

Командир «Полоцка», англичанин на русской службе, капитан-лейтенант Белли проворно взобрался по шторм-трапу на борт «Александра Невского». Уша­ков вручил ему ордер о скорейшей доставке в один из ближайших береговых пунктов курьера с донесениями князю Потемкину. Когда Белли прочитал ордер, Уша­ков, зная исполнительность и аккуратность командира «Полоцка», все же предупредил:

— Сии донесения мои весьма важны для своевре­менного сведения их сиятельства, потому при всей ос­торожности в пути вам надлежит как наискореише до­ставить курьера на берег. Старайтесь попасть в Феодо­сию, напротив сего места мы нынче по счислению, там надежнее курьеру взять караул для сопровождения.

Когда «Полоцк», не мешкая, подняв все паруса, резво удалился к северу, Ушаков отослал в Севастополь 6 пленных судов под конвоем 4 корсарских крейсеров. Теперь эскадра, не обремененная тихоходными суда­ми, поставив все паруса, направилась к Анапе.

Пять лет минуло с той поры, как Ушаков покинул эти места. Акваторию от Еникале до устья Кубани, ее южного рукава, у Тамани, он знал неплохо. Побережье к югу, подле Анапы, и дальше, к Цемессу, обозревал лишь изредка, издали. В те времена здесь безраздельно хозяйничали турки.

В вечерних сумерках 29 мая с салинга подал голос вахтенный наблюдатель:

— Паруса прямо впереди, по носу!

Ушаков, оставив ужин, быстро поднялся на шканцы.

Вдали, в сумеречной мгле, еще можно было разли­чить паруса нескольких судов. «А ведь и верно, посре­дине, никак, многопушечный корабль, пожалуй, ли­нейный, а рядом с ним, наверное, фрегат. Наконец-то встретились».

— Поднять сигнал: «Изготовиться к бою! Построить­ся в ордер для баталии! Парусов прибавить! Огни убрать!»

Как часто бывает на море, пока передавали сигнал, ветер вдруг начал стихать, и вскоре совсем заштилело. Глядя за борт, Ушаков понял, что корабль дрейфует в противоположную сторону, его относит от берега. «Стало быть, течение волокет нас в море», — сообразил Ушаков и подозвал командира:

— Замерить глубину!

— Минуту назад лотовый доложил, на марке двад­цать пять саженей!

— По эскадре сигнал: «Отбой тревоги! Стать на якорь по способности! Командам ужинать!» — скоман­довал Ушаков. Тут же распорядился подозвать к борту крейсерское судно «Панагия». Когда судно подошло, прокричал в рупор командиру корсарского отряда лей­тенанту Глези.

— Держитесь ближе к берегу, чтоб турки ненаро­ком не проскользнули к нам! Смотреть дозор крепко! Появится неприятель, давать пушку!

Ночь прошла спокойно, но в предрассветном тумане юркнул турецкий кирлангач. Видимо, шкипер имел задачу разведать, сколько судов и каких вражеских, потому что мгновенно турецкий кирлангач повернул к берегу, направляясь к стоявшему посредине бухты линейному кораблю.

— Урусов множество, не счесть, — испуганно тара­щил глаза капитан кирлангачи, сверкая белками, — я успел насчитать два десятка.

— Какая сатана принесла этих шайтанов, — пере­бегал с борта на борт капитан корабля, пинал ногами спавших на палубе матросов. — Спускать все шлюп­ки! Вызвать все гребные каюки! Завозить якорь! Наша судьба зависит от крепостных пушек! Тянуться к бе­регу!

С крепостной стены в сторону русской эскадры, сто­явшей далеко в море, нехотя рявкнула пушка.

«Ишь черти, дают знать, что нас обнаружи­ли. — Ушаков взглянул на ванты. На них лениво, едва шевелились колдуны. — Покуда хоть какой ветерок, а там, гляди, и он стихнет. Попыток не убыток».

— Поднять сигнал! С якоря сниматься, к бою изго­товиться!

Повторился вчерашний сценарий. Только-только корабли успели сняться с якорей и поставить паруса, как опять штиль завис над морем, и течение относило корабли в море. Вновь пришлось становиться на якорь, высылать в дозор корсарские суда.

Наступившее затишье оказалось на руку туркам. Линейный корабль и фрегат медленно удалялись под крепостные стены и вскоре приткнулись к отмели. По­сле полудня потянуло свежим ветром от норд-веста. Флагман поднял сигнал сниматься с якоря, следовать «поспешно» к неприятелю. Но турки искали спасения чуть ли не на берегу. Об этом поведала очередная за­пись Данилова в журнале эскадры.

«…Оные суда тянутся далее в бухту, а с корабля и фрегата свозят груз уповательно за мелкостью рейда, дабы ближе подойти к берегу под свою крепость; в 2 ча­са ветр опять сделался противный, но я, пользуясь ос­тановкою течения, от прежнего ветра лавировал с вы­годою и в 6 часов подошел не в дальнем расстоянии от крепости, с которой по мне выпалено из пушки с яд­ром, однако за дальностию было без действия, для ап­робации бросил из единорога бомбу в неприятельские суда, которая не долетела, тогда со всех неприятель­ских судов и с крепости открылся по нас жестокий огонь, но ядра не доставали; и я вошел в бухту и ближе, сколько было возможно к кораблю и прочим судам не­приятельским, за тихостью ветра и за неизвестностью глубины рейда…»

Какой грамотный моряк станет рисковать судном, заведомо зная, что под водной гладью может скрывать­ся погибель. «Не зная броду, не суйся в воду».

— Сигнал по эскадре! Отдать якоря! Спустить шлюпки для промеру глубин! — запестрели флаги се­мафора на «Александре Невском».

«…Для промеру глубин послал шлюпки, — продол­жал запись флаг-офицер, — но турецкая кирлангич, подходя к оным, выстрелами своими препятствовала, но ядрами с моего корабля оную отогнали, и по насту­пившей темноте ночи я с эскадрою притянулся завоза­ми еще ближе и в 11 часов стал на якоря на 9 саженях глубины.

1 числа месяца июня. С полуночи.

В 4 часа по рассвете увидел я, что неприятельские суда все продвинулись под крепость, вплоть к берегу, а корабль выгрузился, так что видно были и пушки с одной стороны верхнего дека сняты и оными умноже­ны по берегам батареи, около судов расположенные, по промеру ж в сию ночь около берега оказалось глуби­на весьма отмелиста, почему я отменил далее входить под парусами.

Того же месяца 1 числа. С полудня.

Предприняв в ночь атаковать их, приказал в 8 ча­сов тянуться далее завозами в бухту и кораблям стать против судов на шпринге, фрегатам двум занять кре­пость и двум — батареи, в 11 часов притянулась вся эскадра на место в ближнюю к неприятельским судам дистанцию, и в 12 часов приказал я лечь на шпринг и бить неприятеля. Тогда начали палить от нас: бро­сать ядрами, бомбами, бранскугелями, неприятель же с крепости и со всех кораблей и береговых батарей производил жестокую по нас пальбу, бросал бомбы и карказы, которые, не долетая, лопались на воздухе, ядра же перелетали через наши суда. С корабля и про­тив судов, укрывая себя при темноте ночной, пальбы никакой не произведено и огня совсем не было видно. Бранскугели наши, видно было, ложились по берегам и на оных горели, равно и бомбы рвало на берегах, близ батарей их.