От легенды до легенды (сборник)

Щит мог пасть, только если с Окьедом что-то случилось…

— Глэкири! — услышала я зов Заэле.

Что же делать? Голос Заэле был напряженным, что говорило о многом. Но беспокойство за нашего магика держало меня на месте.

Мимо меня кто-то стремглав пронесся. Узнав закутанную в белое фигуру, я вознесла хвалу Небесам.

— Аэ! — окликнула я свою бывшую «врагиню», а ныне подругу наравне с Заэле.

— Я к Тиндане, — на бегу отозвалась она.

Тинданой для краткости называли часовню Святой Тинданы, покровительницы студенчества, чей день отмечался 20 ноября и знаменовал собой конец зимней сессии [105] . Сейчас в этой часовне, находящейся в стенах Института, был устроен лазарет.

105

Зимний семестр длится с 1 августа по 20 ноября (Тинданин день), что связано с климатическими (Затнал — северное королевство, и в декабре дорога домой слишком неудобна для благородных девиц, как считается) и религиозными (праздник Воплощения, аналог земного Рождества, отмечается 12 декабря, а студиозусам еще надо до дома доехать, ибо праздник семейный и отмечать его в одиночестве — плохая примета, которая может испортить весь следующий год) особенностями.

— Зайди по дороге к Окьеду, ладно?

Аэтта кивнула и, ничего не спросив, побежала дальше.

Хм… неужели у меня проявляются способности к командованию?

Не останавливаясь на тщеславных мыслях, я поспешила на зов Заэле.

Заэле ар-Олскрок.

Ночь с 15 на 16 ноября 838 г.

Разбудить всех не составило труда, но вот успокоить некоторых истеричных девиц, взбодрить стражей и улестить служителей Института было гораздо сложней.

Если стражи восприняли все как приказ госпожи ректора, то я не тот человек, что будет их разубеждать. Да и Беда, когда наконец появилась — при полном параде, прическа волосок к волоску, — взглянув на меня, не стала раскрывать мою маленькую уловку, хотя все поняла.

Только Труба заголосила в истерике, но Беделла, мигом оказавшись рядом, влепила ей пощечину и велела увести к Тиндане.

Меня обступили северянки, Грэгда подошла ближе всех и отчаянно зашептала:

— Заэле, скажи Беде, что мы тоже хотим защищать Институт, пусть лучше мы умрем в битве, чем… — Ее губы предательски задрожали.

— Интересно, почему бы тебе самой не подойти к Беделле? Боишься ректорского гнева, защ-щитница?

Ну вот, так-то лучше — вместо зарождающихся слез, страха и обиды на судьбу злость, пусть пока и на меня…

Девушки-северянки осуждающе смотрят, а вот подошедшая Беда опять раскусила мою очередную маленькую хитрость. Грэгда и ее землячки расступаются, давая дорогу госпоже ректору, и та подходит ко мне и говорит тихо-тихо:

— Сумеешь удержать их от истерик, пущу на стену; нам сейчас каждый боец нужен… но именно боец, а не… — Она не находит слов, но я и так все понимаю.

Теперь главное — дать правильный ответ. Заглядываю в льдистые, вечно холодные глаза, и меня посещает безумная догадка: я знаю, что ответить!

— Их не надо удерживать, дети Северных гор сами становятся спокойны как лед, когда это необходимо, вы же знаете это по себе, госпожа ректор.

Беделла медленно кивает, а я увожу девушек к груде оружия.

Когда забил Большой колокол на колокольне Святого Лаурлинна, возвещая о том, что враги вошли в город, страх и замешательство, словно по волшебству, уступили место деловой сосредоточенности и готовности к битве.

Стражники, служители и обученные воинскому делу девицы заняли места на стене и у бойниц надвратных башен. Прочие были разбиты на команды подносящих боеприпасы (стрелы, глиняные шарики с горючим порошком, а также колбы с Дыханием дракона, Мертвящим туманом, Облаком слез, Пожирателем металла и прочими поэтически названными зельями — вот когда пригодились запасы профессора алхимии Исбони!) и уносящих раненых.

Ворота Института выходили на Ратушную площадь, которая сейчас была пуста, но так продолжалось недолго.

Звон мечей и топоров все приближался с окраины города, и вскоре на освещенную факелами площадь хлынула первая волна нападавших.

Началось!

Лучники и лучницы из башен дали первый залп, сбросили первые колбы с алхимической гадостью, но оджхарцев это не остановило, главная площадь города стремительно заполнялась.

Впрочем, я заметила, что далеко не все оджхарцы прут сюда; со стены было видно, как огненные реки факелов растекаются по улицам города, как отрава по крови.

Двери Ратуши продержались минут двадцать. Бедный господин Байа! Некстати вспомнилось, как на Августовском балу по случаю начала учебного года толстяк-бургомистр оттоптал мне все ноги и дико смешно извинялся на каждой фигуре танца…

На дальнем от нас краю площади наметилось какое-то движение.

Этого не может быть! Я была уверена, что таран уничтожили еще в начале осады. Но, присмотревшись получше, я поняла, что воистину глаза у страха велики — этот таран не шел ни в какое сравнение со своим предшественником и был гораздо меньше. Да и не удалось бы того исполинского, предназначенного для городских ворот монстра протащить узкими извилистыми улочками окраин Рамеды.

Но что меня насторожило — это легкое свечение вокруг окованного железом бревна. Я не была уверена, но рисковать не хотелось, и я позвала:

— Глэкири!

Ждать пришлось недолго, запыхавшаяся Глэкири стрелой взлетела по ступенькам надвратной башни. Из-за чрезмерно быстрого подъема она не могла вымолвить ни слова — задыхалась, но я не стала ждать вопросов, а просто указала в сторону тарана.

Ее лицо побледнело, а глаза расширились.

— Таких заклятий не должно быть, — от ее тона я похолодела.

До сих пор я не видела, как Глэкири колдует «по-крупному». Зачет по Иллюзиям не в счет — она тогда наколдовала тьму, где не было видно ни зги.

Ее глаза, и прежде светло-серые, стали почти бесцветными, а зрачки расширились и вроде как вытянулись и приняли кошачью форму, хотя последнее вполне могло мне показаться. Быстро двигающиеся в пассах руки окружило фиалковое сияние.

Я инстинктивно шагнула назад. Не знаю почему, но к магии я всегда относилась с большой подозрительностью и даже боязнью.

Глэкири выкрикнула какое-то слово, что-то вроде «хааш'нэ», и простерла руки навстречу тарану. Я проследила взглядом за направлением Силы, но никакого видимого эффекта ворожба Глэкири не произвела. Лишь присмотревшись, я заметила, что свечение на грани видимости, окружавшее ранее таран, исчезло.

Глэкири ар-Эшшанг.

Ночь с 15 на 16 ноября 838 г.

Я хватала ртом воздух и смотрела на это… и чувствовала, что меня разбирает злость.