От мира сего

— Быстро горячий чай и, если есть, водка…

Водки не оказалось, в доме никто не пил, а чай минуты через три уже стоял на столе горячий и крепкий. И тут Вероника хорошо разглядела ту, кого привела в дом: не такая уж молоденькая, должно быть, постарше самой Вероники, но из-за того, что очень худая, почти костлявая, и лицо маленькое, с кулачок, казалась обманчиво молодой, почти девочкой, если бы не предательские морщинки на висках, если бы не складочка около рта…

С той поры Варя Каширцева стала своим человеком в доме: они подружились, однако не на равных, Варя боготворила Веронику, Вероника снисходила к ней, разрешала встречать и провожать ее, помогать чем можно Настеньке по дому, сходить в магазин за продуктами, на рынок за картошкой и овощами, съездить в чистку, отнести белье в прачечную. Настенька поначалу взревновала, но потом убедилась: ее места в душе Вероники никому не занять — и стала понемногу благоволить к Варе, для Арнольда же она словно бы не существовала, он и вообще-то никого, кроме Вероники, не замечал, к тому же был постоянно удручен — не клеилось у него в театре, с самого первого дня начались нелады с дирижером и с директором театра…

Варя приходила почти каждый день, в сущности, Вероника была главным смыслом ее жизни. Вероника и туризм. По субботам ранним утром, что-нибудь часам к семи, она ехала на Ярославский, Курский или Казанский вокзал, где возле пригородных касс собирались туристы, стремившиеся познать Подмосковье, и вместе с ними отправлялась в поход, то по местам боев Великой Отечественной в Петрищево, в Рузу, то в Звенигород, в тамошние леса, то еще куда-нибудь подальше от столицы. Одета была некрасиво, зато удобно: старые тренировочные брюки, порядком изношенный свитер, на спине рюкзак, на ногах кеды или грубые полуботинки на толстой подошве.

Варя работала кассиром в сберкассе, времени после работы было предостаточно, ни семьи, почти никого близких, кроме тетки, у которой и жила далеко от центра в районе Богородского, вблизи завода «Красный богатырь».

У тетки был маленький домик в три окошечка, крохотный садик, зато все свое — и укропчик, и огурчики, и редиска с салатом, в садике было несколько грядок, Варя исправно засевала их по весне, в середине лета получала урожай, первый укроп, первые огурчики с салатом приносила Веронике, Настенька говорила:

— Руки у тебя золотые, Варюха…

— Да что вы, тетя Настя, — скромно отнекивалась Варя, ликуя внутренне: кажется, сумела угодить Настеньке, главной в жизни Вероники…

А Вероника все больше набирала силы, стала уже сниматься в кино, снялась в двух картинах, в театре успех постоянно сопутствовал ей, и, когда нужно было послать представительную делегацию в Лондон на фестиваль театров, играющих пьесы Шекспира, Веронику включили в делегацию.

Вернулась она сияющая, красивая, в новом пальто букле, в шапочке-менингитке, только-только входившей на Западе в моду. Еще на аэродроме сказала Арнольду:

— Я привезла тебе сногсшибательный джемпер, там теперь все мужчины носят такие джемпера…

— Спасибо, — вяло отозвался Арнольд, он не мог, как ни старался, скрыть дурного настроения: дела шли настолько плохо, что не раз думалось, — может быть, перейти в другой театр или, того лучше, переехать из Москвы куда-нибудь в провинцию, там наверняка займет подобающее ему место?..

Однако Вероника, упоенная своим успехом, не замечала или не желала ничего замечать. Смеясь, обратилась к Варе:

— А тебе привезла новый рюкзак, будешь ходить в свои походы, а то на твой рюкзак смотреть страшно…

И Настеньке привезла клеенчатый фартук — по синему полю красные сковородки, голубые кастрюльки и пестрый чайник, чудо какой красоты фартук, Настенька расцвела мгновенно, надела фартук, помчалась к зеркалу, всплеснула руками:

— Вот это да, угодила Вера мне по самую душу… — и дернула Веронику за нарочно выпущенную на лоб густую светло-каштановую челку.

В скором времени Веронике дали роль Лидии в спектакле «Бешеные деньги». По целым дням она учила роль, сложную, многогранную, как говорил главный режиссер, настолько неоднозначную, что каждое слово, произнесенное Лидией, надо обдумать со всех сторон и произносить со смыслом, который, может быть, покажется даже несколько странным. Вероника была занята с утра до позднего вечера и, может быть, поэтому не замечала перемен, которые происходили с Арнольдом. А перемены были налицо, самые разительные, — Арнольд начал выпивать. Однажды явился домой поздно, во втором часу ночи. Вероника удивилась:

— Это еще что такое?

Он молчал. Она вгляделась, внезапно отпрянула от него.

— Настенька! — крикнула. — Настенька, погляди, он же пьяный…

Настенька выскочила из своей комнаты, хмурая, но свежая, сна ни в одном глазу, как и не спала вовсе, сказала сурово:

— Отойди, я с ним сама справлюсь…

Увела его в ванную, там раздела, умыла, он молча подчинялся ей, потом уложила спать в своей комнате, сама перебралась к Веронике, прикорнула на диванчике, рядом с постелью Вероники.

Ночью она проснулась, прислушалась: Вероника тихо всхлипывала, уткнувшись лицом в подушку.

Настенька присела на постель, силой заставила Веронику оторвать голову от подушки.

Вероника окончательно разрыдалась в голос, перестав сдерживаться.

Такое случилось впервые. Настенька не на шутку испугалась, решила звонить, вызывать неотложку, потом все-таки одумалась, не стала вызывать. Вероника немного успокоилась, хотя и повторяла все время:

— Что же делать? Что же теперь будем делать?..

Утром Арнольд клятвенно пообещал: больше никогда, ни единой капли. С грустью признался:

— Если не сменят у нас главного — уйду из театра, он мне все равно не даст жизни…

— Чтобы больше никогда это не повторилось, — строго приказала Вероника, он закивал головой:

— Клянусь, больше никогда в жизни!

И снова, спустя несколько дней, пришел домой, как сказала Настенька, на одних бровях, больше ни на чем…

И снова Вероника не спала всю ночь, плакала, захлебываясь, кляня себя, неудачливую, кляня Арнольда, к которому постепенно стала испытывать презрение, не жалость и, разумеется, не ненависть, а презрение, сама себе удивлялась, но ничего не могла поделать. А он окончательно распустился и уже чуть ли не каждый вечер являлся домой пьяный, а однажды и вовсе не явился ночевать.

— Все, — сказала Вероника Настеньке. — На этом все. Надо с этим делом кончать…

Голос ее звучал решительно, лицо вдруг окаменело, стало казаться старше, упрямее, даже злее.

— Да ты что? — испугалась Настенька. — Ты это всерьез?

Настенька сама о себе говорила не раз: «Я — простая русская баба, из-под Ярославля…»

И, как всякая русская, деревенская баба, сама никогда не пьющая, она сочувствовала Арнольду, непритворно жалела его, непутевого, даже всплакнула, услышав решение Вероники — расстаться с Арнольдом.

Она попыталась было уговорить Варю — повлиять на Веронику, пусть хорошенько подумает, прежде чем решать такой жизненно важный вопрос, Варя наотрез отказалась:

— Это дело Веронички (она привыкла звать Веронику только так — Вероничка), не нам ее переубеждать и уговаривать…

И вскоре Арнольд исчез из дома, исчез, как не было его никогда, забрал немногие свои вещи, попрощался с Вероникой, с Настенькой, Настенька заплакала, обняла его на прощанье, у Вероники — ни слезинки в глазах, молча протянула ему руку.