От мира сего

— Сегодня я буду ночевать у тебя, а не у мамы Кати, — решил Сережа. — Как ты смотришь на это? Согласна принять на ночевку?

— Что с тобой поделать.

Это был стиль, издавна принятый у них на вооружение: говорить обо всем шутливо, легко, стараться избегать острых углов.

Зоя Ярославна не хотела подавать вида, чтобы Сережа ничего не заметил, но сердце ее ныло по-настоящему: вот она и случилась, первая разлука с сыном. Сын уже вырос, уезжает далеко… Вырос? Да он же еще мальчик, совсем мальчик, вон какие у него детские руки, небольшие, загорелые, и пальцы такие трогательно короткие, и глаза доверчивые, наивные…

Нет, нельзя ничего говорить. А не то он обидится или рассердится. Они все в этом возрасте такие ранимые. Все мнят себя взрослыми, умудренными жизненным опытом и уж во всяком случае наверняка больше понимающими, что к чему, чем их старые, глупые родители. Что же, вот так вот он и уедет? Да, уедет. И от него подолгу не будет писем, и это будет так страшно, непривычно, вдруг и вправду с ним что случится, в конце концов, он же еще совсем небольшой…

Она думала, спорила сама с собой, возражала, соглашалась, опять спорила, а он ничего не замечал. Да и мудрено было бы заметить, ее лицо казалось внешне совершенно спокойным, даже невозмутимым.

Она всегда отличалась завидным уменьем владеть собой.

Какой-то человек сел рядом с Сережей. Вынул, отдуваясь, платок из кармана, Зоя Ярославна бегло взглянула на него, он тоже скользнул по ней взглядом. И вдруг оба сразу узнали друг друга.

Они могли бы жить бок о бок и не видеться годами, могли, находясь далеко друг от друга, увидеться нежданно-негаданно, как оно и случилось в этот жаркий летний день.

Случайность, недоступная человеческому пониманию, столкнула их в ту самую минуту, когда их встреча лицом к лицу оказалась неизбежной.

«Почему так случилось? — думала впоследствии Зоя Ярославна. — Почему нам суждено было встретиться впервые за шестнадцать лет здесь, в московском метро? Столько времени не видеться, ничего ровным счетом не знать друг о друге, и вдруг, нате вам, в метро, в одном вагоне, и места-то оказались, как нарочно, рядом…»

— Зоя, — сказал он, голос его не изменился, был все тот же, немного хриплый, как бы простуженный. — А ты нисколько не постарела!

— Вот еще, не постарела, — насмешливо протянула Зоя Ярославна. — Изрядно пооблиняла, сама вижу…

— Нисколько, — настаивал он.

— Ты всегда был на диво галантен, — сказала она.

— Выходит, ты еще помнишь меня?

— Как видишь.

Он наморщил лоб.

— Сколько же лет мы не виделись? Сейчас посчитаю, по-моему, лет двадцать, верно?

Зоя Ярославна совершенно точно знала, сколько лет им довелось не видеться, но спорить не стала. Двадцать так двадцать, пусть будет так.

Кивнула головой:

— Кажется, вроде этого.

Перевела глаза на Сережу.

Боже мой, как же они похожи! Только бы Сережа не заметил этого сходства, только бы не догадался.

— А кто это с тобой? Твой сын? — спросил Сережин отец.

— Сын, угадал.

— Взрослый парень какой, наверно, школу кончаешь?

Теперь он обращался уже к Сереже, пристально вглядываясь в него. Неужели догадался?

— Нет, я в девятом, перешел в десятый, — ответил Сережа.

— На вид ты выглядишь старше, — сказал отец.

Зоя Ярославна поняла: наверное, слова эти пришлись Сереже по душе, еще бы, ведь все они в эти годы спят и видят казаться взрослее, солиднее…

«И голос у них похожий, — подумала она, — интонация, тембр — просто одно и то же».

Да, недаром говорят, что гены — штука могучая и неистребимая!

Конечно же Сережин отец изменился. Синие, некогда яркие глаза потускнели, глубокие морщины пролегли на лбу. Шея изрезана складками, и кожа на руках уже старчески сухая, тонкая.

— Ты замужем? — спросил он, помедлив.

— Нет, — ответила Зоя Ярославна.

Он не стал больше ни о чем спрашивать.

Снова обернулся к Сереже:

— Кем бы ты хотел стать?

Зоя Ярославна настороженно ждала: что-то скажет Сережа? Может быть, скажет, что хочет стать геологом, как отец? Да еще добавит: никогда не видел отца, но хотел бы с ним встретиться — или еще что-нибудь в этом роде?

Однако Сережа словно бы и не расслышал этот вопрос. Он толком не разглядел знакомого своей матери. Мало ли сколько людей, хорошо и едва знакомых, встречалось им подчас!

Одних пациентов у Зои перебывало за всю жизнь чуть ли не целая тысяча. А полтысячи — наверняка!

Этот пожилой дядек задает ему банальный и, признаться, порядком надоевший вопрос: «Кем хочешь стать?»

Как часто Сереже приходилось слышать:

«Где ты учишься? Сколько тебе лет? Неужели? На вид можно дать куда больше!»

И уж само собой:

«Кем хочешь стать?»

Можно подумать, что он, Сережа, так вот сразу и выложит свои мечты и пожелания первому встречному.

— Кем? — повторил Сережа вежливым, равнодушно-умильным, как говорила Зоя Ярославна, голосом. — Право, я еще не успел решить…

Деланно-устало закрыл синие, поразительно походившие на отцовские, в темных ресницах, глаза.

Так они и расстались. Отец вышел первый на станции «Площадь Свердлова». Сперва протянул руку Зое Ярославне:

— Всего наилучшего тебе, дружочек…

— И тебе также, — ответила она.

Потом он протянул руку Сереже, две ладони с пальцами одинаковой формы, одна старая, другая молодая, гладкая, сошлись на миг в некрепком пожатии.

— Желаю тебе хорошо окончить школу…

— Спасибо, — сдержанно ответил Сережа.

Поезд помчался дальше. Зоя Ярославна глянула в окно, увидела: отец Сережи шагал по направлению к переходу, потом скрылся в толпе. Вот и все. Когда-то еще доведется им встретиться?..

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Возле больничного подъезда Вершилова ожидала сестра Ася.

— Я на минутку, — сказала торопливо. — К тебе не дозвонишься, а мне нужно знать срочно: пойдешь в театр? У меня два билета. Если ты не пойдешь, может быть, Лера?

Это была немалая уступка. Вершилов знал, она не любит его жену и, само собой, не испытывает никакого желания идти вместе с нею в театр.

— Я пойду, — сказал он, желая на всякий случай оградить сестру и жену от нежелательного для обеих общения друг с другом. — Кстати, не спросил, в какой театр и на какой спектакль?