От мужского лица (сборник)

Может быть, конечно, всё это мои домыслы, но, согласитесь, через совпадения такого масштаба всегда проглядывает некоторый смысл. И что вы скажете о том, что символом Шута является Душа, которую он же и отменил, а? Или то, что создатель Информационных Потоков «не умеет рассчитывать последствия»? То-то… Вот с того времени и разладилось у меня в голове.

Дело ещё в том, что каждый раз, когда Шута транслировали во все Информационные Потоки одновременно, увеличивалось количество самоубийств, статистически зафиксированных в период Трансляции. Даже мне — рядовому сотруднику — это было известно. Что-то здесь не так.

— Если тебе будет не очень хорошо — просто возьми меня за руку.

— А если тебе самому будет нехорошо? — в Машином голосе на секунду промелькнула нотка отчаяния.

— За меня не беспокойся, — ответил я, выковыривая из пачки очередную сигарету. — Я привык.

— Как это привык?

— Да вот так. Временно переставляешь приоритеты — и дышишь глубже…

«У женщин более тонкая структура внутренней организации ассоциативных рядов» — это ещё в школе проходят, на курсах профпригодности. Более тонкая — и более ранимая, соответственно.

— Научу потом.

— Научи сейчас.

— Сейчас не успею. Просто возьми меня за руку. Если станет невмоготу, сожми её слегка.

Боковым зрением я уловил, что Маша смотрит на меня. А смотреть друг на друга в присутственном месте считалось недопустимым нарушением норм общественной морали. При этом если спутница, оголившись, водрузится на ваш член — это никого не побеспокоит. Даже внимания не обратят. «Живи по Правилам — и делай что хочешь» — вот он, их оптимальный баланс между свободой и зависимостью.

— Просто возьми меня за руку, — повторил я, не оборачиваясь. — Прямо сейчас.

Кажется, мои слова успокоили Машу.

— Ладно. — Её рука с осторожностью сначала коснулась, а потом крепко обхватила моё запястье.

До начала Трансляции оставалась пара минут. Шум, гам и треск, в которых с трудом угадывались мелодия и слова популярной в последнюю неделю песни, достиг такого уровня интенсивности — не путать с громкостью, — что сознание автоматически начало блокироваться.

В этот момент я вдруг почувствовал слабое давление в области запястья и повернул голову.

— Что случилось?

Её взгляд был немного испуган, но глаза почему-то светились глубокой радостью.

— Просто хотела проверить…

— Понятно, — сказал я, сразу отворачиваясь. — Это правильно. А радуешься-то чему?

— Как ты разглядел?

— По глазам… Они же — зеркало… — на мгновение я моторно задержал дыхание.

— Души — ты хотел сказать?

Я выдохнул и, не удержавшись, вновь посмотрел на неё. Вместо того чтобы усилиться, как я мог предположить, испуг, наоборот, исчез совсем.

— Мне мама рассказывала.

— О душе? — спросил я тихо и снова отвернулся.

— Какой же ты глупый… — только и успел я услышать в ответ. Началась Трансляция.

В первый момент хаос звуков, казалось, обрёл внутреннюю структуру — отдельные части пространства, сливаясь и уплотняясь, образовали новую материю — вибрацию, гул. «Так всегда…» — ещё успел подумать я, и сознание тут же заблокировалось окончательно, оставив бразды правления основным инстинктам.

Фантомаски преображались. Как будто огромные насекомые, они набухали, всасывая в себя через невидимые хоботки что-то бурое. Набившие оскомину сюжеты, как шелуха, осыпались с их раздувшихся туш, уступая место странным картинам. Которые, наверное, и можно было бы осмыслить, но заблокированное сознание воспринимало лишь эффект «уплотнения» пространства. Это ощущение, эволюционируя в безумной прогрессии, приближало нас к последнему скачку.

Последний скачок делал все зрительные, слуховые, обонятельные, осязательные и даже вкусовые ощущения консолидированными настолько, что ничто уже не оставалось вне восприятия Образа. Если бы вас потом спросили, видели ли вы или слышали Шута, подобный вопрос поставил бы вас в тупик. Потому что вы его не видели, не слышали, а также не щупали, не нюхали и не пробовали на зуб. Вы воспринимали Великий Образ. Воспринимали всем, на что были способны ваши жалкие тело и мозг.

Но что-то пошло не так. Вместо скачка, в качестве последнего воспоминания оставлявшего обычно нечто похожее на звук рвущейся от чрезмерного натяжения плёнки, у меня произошла резкая разблокировка сознания. И первое, что я увидел, точнее, на что оказался направлен мой взгляд, была непонятная сцена ближайшей ко мне фантомаски: какое-то странное пятнистое животное огромными скачками догоняло другое — полосатое. «Почему я вижу это?…» — вторая мысль была прервана странным ощущением в области запястья. «Ты тоже это видишь?»… — «Это я говорю?» — «Посмотри на меня, посмотри на меня, посмотринаменя…»

— Посмотри на меня! — Машин голос, как неожиданная вспышка света, окончательно выкинул меня на поверхность привычного восприятия.

— Что случилось?

— Чудо.

— В смысле?…

— Оглянись! — Я медленно повернул голову — мимо проходил официант.

— Позвольте… э-э, — привычным жестом вскинулась рука.

Не меняя улыбчивого выражения лица, тот, чуть не задев моё кресло, невозмутимо проследовал к другому столику. Там сидела компания — двое юношей со спутницами. Они весело засмеялись, когда один из них что-то сказал подошедшему официанту. Ещё ничего не осознавая, я встал и подошёл к ним.

— Что случилось? — Никто даже не посмотрел в мою сторону. «Что происходит?» — задавал я один и тот же вопрос, обходя в зале столик за столиком. Меня заклинило, я чувствовал, что набухаю изнутри… И неизвестно, чем бы это всё кончилось, если бы Маша не вернула меня на место.

— Успокойся, прошу тебя.

— Что происходит? — не унимался я.

— Я потом тебе расскажу.

— Да что происходит-то, объясни мне наконец!

— Не кричи. Ничего особенного не происходит, — спокойно сказала Маша, сделав упор на «ничего особенного». — Идёт Трансляция. А мы… Мы почему-то выпали. Вот и всё.

— Что значит выпали?

— Выпали — значит выпали! Не могу пока объяснить почему, но почти уверена, что каким-то образом мы помогли друг другу. Мы были вместе, как бы заодно, и…

— Ты хочешь сказать, что Трансляция продолжается? — я не слушал её.

— Да, продолжается.

Смысл Машиных слов с трудом доходил до меня. И сознанием на какой-то миг вновь овладел полуживотный спазм — быстро оглядевшись вокруг и не уловив в поведении людей ничего странного, я резко поднялся из кресла и стал размахивать руками. Потом громко крикнул и легонько заехал в ухо возвращавшемуся от столика с молодыми людьми официанту… Ничего не произошло… Меня никто не замечал! «Ничего особенного… Ничего особенного…» За исключением того, что я, видимо, оставался для всех как бы за гранью восприятия! Меня не было!

— Хватит хулиганить, посмотри лучше на то, что стало с фантомасками! — Машин голос снова вернул меня на место.

Действительно, стробоскопический эффект исчез. А вместо привычно-разрядной рекламы фантомаски показывали непонятные картины. Вот на одной из них человек руками, обёрнутыми во что-то, бьёт по лицу другого — и у того из разбитого носа и рассечённой брови хлещет кровь… На соседней — бородатый человек в окровавленных тряпках вместо одежды, стоя на коленях, о чём-то просит другого, стоящего перед ним и смеющегося человека, потом тот, что смеялся, достает из-за пояса большой тесак и одним ударом разносит просящему голову чуть ли не пополам… На следующей — молодые люди — мужчина и женщина, обнажённые, если не считать головных уборов — у него шляпа странного вида, а у неё накидка, прикреплённая к волосам обручем, — стоят на коленях у какого-то позолоченного сооружения и улыбаются, а потом они же занимаются сексом на фоне крупно написанного на стене ярко-алой краской слова «любовь»…