От мужского лица (сборник)

— Что-то мне подсказывает, что этого не произойдёт.

— Что ты имеешь в виду?

— А не найдётся ли у тебя чего-нибудь… — вдруг приподнявшись в кресле и подсунув лодыжку под колено другой ноги, сказала Маша — …чего-нибудь, кроме сигарет?

— Кроме сигарет? — не понял я.

— Ну, не разочаровывай меня! Чтобы у такого ренегата-тугодума как ты не нашлось, чем бы угостить женщину?

— А-а… — насчёт тугодума, получалось, она была права.

Дело в том, что употребление естественных стимуляторов — в частности, алкоголя — допускалось только в публичных местах. Розничная торговля спиртным «навынос» была сначала ограничена, а потом и вовсе прикрыта ещё лет триста назад. Они тогда чего только не напридумывали под девизом «Открытость во всём!». Анонимность как факт была исключена из жизни. Впрочем, как я теперь догадываюсь, задачи у них были совсем другие. Посему как «факт» она, может быть, и ушла, но неприятные ощущения почему-то всё равно остались.

Суррогатные напитки, конечно, можно было найти всё на том же чёрном рынке. Но, во-первых, как и за всё, приобретённое там, приходилось расплачиваться услугами разного рода, обычно связанными с информацией, — последние наличные деньги-то помахали миру ручкой пять столетий тому как — это любой знает из курса всё той же их Естественной Истории. А во-вторых, «менялы» особо не утруждали себя борьбой за качество. Их, конечно, можно было понять, но всё же. Так что одно дело время от времени приобрести «паука» или ещё какой-нибудь полезный прибор, а другое — регулярно отовариваться. Эдак вся жизнь будет отработкой еженедельных, а у кого — и ежедневных доз.

Но мне в этом смысле повезло. Мой «меняла» — высокий угрюмый старик — сам был любителем «закрытого» употребления. «Не понимают они ничего в людских делах. В ихних бедламах рафинированно накачиваться, чтобы потом какое-нибудь пугало автоматическое тебя будило, — это одно. А у себя в номере, в тишине, «кондовенького» за «Всё про всё!» и за «Шут их подери!» — совсем другое дело», — частенько говаривал он, когда мы с ним под шумок принимали по глотку неплохо очищенной жидкости. «И что может быть лучше приятной беседы на закуску?!» Я по мере надобности с осторожностью делился с ним своими мыслями, старательно избегая слова «информация», от которого его начинало трясти. Странный был вообще старик. Больше всего интересовался, что новенького мне удавалось выкопать в файловой библиотеке о древней жизни, ибо я как аналитик статистического отдела всё же имел некоторые преимущества в доступе к подобного рода данным. Так что каждый раз, когда я слышал от него скрипучее «Чё новенькаго-то?», то уже не сомневался, о чём идёт речь.

В общем, наши «деловые» отношения можно было даже назвать приятными. Хотя, сойдясь с ним в хитросплетениях взаимных услуг чёрного рынка, я и не предполагал тогда, что всё это была хорошо продуманная система. И название у неё было, как и для всего у них, — СПК — Система Провокационного Контроля.

Только узнал я об этом позднее, обнаружив однажды в Транспочтовой камере своего номера ящик спиртного отличного качества и несколько листков бумаги, на которых корявым почерком кратко были изложены цели и стратегия СПК. То, что письмо было без обращения и без подписи, — это понятно, — всегда можно сослаться на ошибку Центрального Коммутатора. Но как старик смог отправить мне всё это по официальным каналам, я даже предположить не мог. До сих пор не понимаю. А сам старик исчез. От того запаса, что он прислал мне тогда, ещё оставалось пять литровых бутылей, так что я пока не озабочивался его пополнением. Вот что меня действительно расстроило, и расстраивает по сей день, так это то, что я даже имени его не знал. Старик и Старик. Впрочем, более тягостных ощущений в связи с его исчезновением у меня почему-то не возникало. Вместо этого на ум всё время приходила одна и та же фраза: «Меняю славу на вечность», которую он произносил к месту и не к месту. «Я же «меняла», — объяснил он мне как-то в начале нашего знакомства, — люди сразу должны это понимать».

— Давай выпьем сначала за Старика, — доставая литровую пластиковую ёмкость и наливая по глотку в стаканчики, сказал я. — Потому что если бы не он, то… — я задумался на мгновение. — То выпить нам сейчас точно было бы нечего.

— А кто этот старик?

— Старик?… Старик — это грустный образ, растаявший среди прочих. Зато от него осталось наследство в виде нескольких бутылок отличного средства для «закрытого» употребления.

— Ну что ж… за печальный, но весьма практичный образ.

— Да уж… — и вспомнив, добавил тихо: — Славу на вечность… — Мы выпили.

— Что ты сказал? — спросила Маша, возвращая мне стаканчик.

— Я спросил, что ты там говорила о семье?

— О семье? Разве? — В её тоне замелькала так хорошо знакомая мне ирония. — Может, ты мне расскажешь?

— О «контрактниках»?

Дело в том, что «контрактниками» называли официально зарегистрированные супружеские пары. Происхождение термина очевидно из его собственного значения.

Периоды так называемых «матриархатов» и «патриархатов», циклично сменявших друг друга, канули в прошлое. Ещё остававшиеся на памяти человечества последствия демографического взрыва напрочь вытравили из истории и даже из мифологии сказания о последних романтиках. Методология разумно довершила «естественный» ход событий — о продолжении рода и совместном временном существовании с каких-то пор стало проще договориться. На первое место в институте брака вышел Контракт. Пока всё устаканивалось, мнения и пожелания сторон ещё как-то принимались в расчёт. Но потом, как обычно, была найдена универсальная форма, учитывающая все мыслимые и немыслимые ситуации, удовлетворяющая любые запросы. УБК — Универсальный Брачный Контракт. Срок действия которого ограничивался возрастом СНП отпрыска. Отдельно, конечно, оговаривались ситуации, когда пара желала завести второго ребёнка. Но о таких случаях сообщали, как о сенсационных, потому что пойти на это могли только известные, то есть очень богатые люди. И на первого ребёнка лицензия стоила немало. Обычным людям, желающим обзавестись вторым, пришлось бы заложить имущество, себя, и всех своих родственников, включая первого ребёнка. Так Закон боролся с последствиями демографического взрыва, чуть не погубившего на Земле всё живое. Да, к слову сказать, вообще мало кто заводил детей. С какого-то момента появилась мода на так называемые «свободные пары». Для таких в Закон внесли поправку, снизив срок Контракта до условных трёх лет. С точки зрения Методологии — оптимальное время для удовлетворения всех сексуальных притязаний партнёров друг к другу. И всё чаще ходили слухи, что они готовятся внести изменения, уменьшающие этот срок до полутора лет.

— Ну, если семья в твоём представлении — это Контракт, то давай о нём.

— Мне понятен твой сарказм.

— Если бы он был тебе непонятен, меня бы здесь и не было. Такая мысль тебе в голову не приходила?

— Приходила… похожая.

— Если два разнополых ренегата оказываются в одно время в одном месте — это значит, что они встретились для чего-то большего, чем просто сказать друг другу «Здрасьте!», тебе так не кажется? Или ты считаешь, как и все, что между мужчиной и женщиной нет и не может быть ничего, кроме рассчитанной ответственности перед человечеством за лимитированное продолжение рода и совместного бюджета на срок, определённый Законом?

— Никогда я так не считал.

— «Никогда» — слишком вызывающее слово.

— Слово как слово. Ты просто придираешься.

— А тебе было бы больше по нутру, если бы я напоминала мирно жующую… ой, прости, пьющую корову, которых никто из нас в глаза не видел, кроме как на ярлыках полуфабрикатов еды?

— Я этого не говорил.

— Как ты думаешь, есть ещё где-нибудь настоящие живые коровы?

— Понятия не имею.

— Но ведь они были?

— Ну разумеется.

— Разумеется — для тех, у кого разум имеется! Ладно. Не обижайся. Не в коровах дело, а в том… — Маша запнулась, как бы остановив сама себя. — А в том, чтобы выпить ещё по стаканчику твоей волшебной эссенции.

— Разумеется, — слегка передразнивая, но с улыбкой, сказал я и потянулся за бутылью.

— На самом деле мне очень хочется, чтобы ты услышал мамину историю. Она рассказывала её долго. Иногда возвращаясь к каким-то деталям, если я просила, иногда перемежая с воспоминаниями о своих собственных детских ощущениях. Часто отвлекалась. Кое-что я даже спустя несколько лет записала по памяти… — Маша замолчала, задумавшись.

Я подал ей стаканчик — и мы выпили в тишине.

— Жаль, что я не могу повторить тебе всё слово в слово, чтобы ты понял, что я чувствовала тогда каждый вечер, лёжа с мамой под одеялом.

— Я пойму.

— Хорошо. — Она закурила. — Тогда слушай. Я расскажу всё, что помню…

Рассказ первый

«В далёкие-далёкие времена стоял на Земле Город. В том Городе жила девушка. И звали её Маша… Точно как тебя и меня. Не знаю, почему уж так вышло, но это не важно. Она была немного старше тебя и немного младше меня, но такая же красавица и умница, как мы с тобой.

И было так, что Город, в котором жила Маша, не занимал всю Землю, как сейчас, а лишь небольшую её часть. И если бы кто-нибудь решил не останавливаясь пойти пешком, то обязательно добрался бы до места, где Город заканчивался. А если бы он решил идти дальше, то дошёл бы до места, где начинался другой Город… Если бы… Если бы…

Да, да. Давным-давно, в стародавние времена, стояли на Земле недалеко друг от друга два Города.

Не удивляйся, просто это действительно было очень давно. А в те далёкие времена многое было не так, как сейчас. Людей было поменьше. Дома были пониже. Солнце светило ярче, и маленьким девочкам, таким, как ты, было веселее. В общем, прекрасная могла бы быть жизнь у людей, если бы не одно обстоятельство — в Городе, где жила Маша, всё время дул сильный ветер. Дул, никогда не утихая, ни днём ни ночью. И что самое поразительное — никогда ветер не менял своего направления: всегда дул с севера на юг.