От неолита до Главлита

Далее события в повести развиваются так. В город приходят фашисты. Учитель Александр Петрович Грандт, пытавшийся с помощью стихов Гумилёва «духовно растлить» своего ученика, оказывается, естественно, фольксдойчем, потомком немецких баронов. Он тотчас же начинает служить оккупантам, издавая и редактируя антисоветскую газету «Новый путь». Затем он становится бургомистром, организатором еврейского гетто. Название повести не случайно: под звуки «Турецкого марша» Моцарта, кощунственно превращённого сентиментальными «эстетами»-палачами в погребальный, производятся массовые расстрелы… Судьба всё-таки зло подшутила над Грандтом. Искусный художник-гравёр, услугами которого пользовались подпольщики для подготовки фальшивых аусвайсов, сооружает по их просьбе поддельный документ, подброшенный затем некоему Родько, недругу Грандта, но также служащему фашистам. На его основе Родько и посылает донос в гестапо, в котором утверждает, в частности: «В наши железные колонны, сплочённые и ведомые фюрером, прокрался иудо-большевистский враг. Имя его — Александр Петрович (он же — Исаак Пейсахович) Грандт», он-де занимается укрывательством евреев и другими «преступлениями против Рейха». Гестаповцы поверили этой подделке: Грандта вешают посреди центральной площади города.

Несколько слов об авторе этой повести. Александр Петрович Тверской родился 12 апреля 1924 года в Витебске (очевидно, город Витязь образован по некоторому созвучию), окончил там среднюю школу, затем принимал участие в Великой Отечественной войне, награждён медалями. В 1956 году окончил филологический факультет МГУ, в 1960-м принят в члены Союза советских писателей.

Любопытные сведения о Тверском сообщает в журнале еврейских общественных организаций Белоруссии «Мишпоха» его одноклассник Борис Гинзбург, вместе с ним окончивший в 1941 году витебскую школу. Он рассказывает, что А. Д. Тверской часто приезжал из Москвы в Витебск, собирая материалы для своей книги и беседуя со многими людьми, перенёсшими здесь период оккупации, с бывшими партизанами и подпольщиками, знакомился с архивными материалами. Прототипы героев книги довольно легко угадываются, хотя и выведены под другими или слегка изменёнными именами. В частности, учителем истории в те годы действительно был Александр Львович Брандт: в повести изменены только отчество и первая буква фамилии. «Почти вся его предательская деятельность передана точно, — пишет Гинзбург. — В годы войны он добровольно пришёл на службу к фашистам. Стал редактором их газетёнки. Писал подобострастные статьи о новой власти. С гневом обличал то, о чём с восторгом отзывался в предвоенные годы. Газета была „нашпигована“ антисемитскими пасквилями. Брандта убили в городе партизаны» [183] .

183

Гинзбург Б. Турецкий писатель из… Витебска // Мишпоха. 2003. № 14.

Впрочем, далеко не всегда попытки обмануть цензуру увенчивались успехом. Цензор журнала «Аврора» в 1972 году обратил внимание на «тенденциозную» и «подозрительную» подборку в нём имён знаменитых русских поэтов. Но самое большое неудовольствие цензора вызвала попытка «скрытого цитирования» стихов Гумилёва в 3-м номере журнала. «Вот очерк Г. Балуева „Следы на Устюрте“, — замечает цензор, — рассказывающий о промышленной нови Узбекистана, в котором раньше „был только хлопок“, сейчас — „золото, газ, нефть…“ И московский геолог Ольга, вдруг ни к месту цитирующая Гумилёва:

Мы рубили лес, мы копали рвы, Вечерами к нам выходили львы, И в стране озёр пять больших племён Слушались меня, чтили мой закон

(„Аврора“, № 3, стр. 59)» [184] .

Хотя имя Гумилёва в очерке и не было названо, цензор, однако, распознал хитроумную уловку автора, процитировавшего шестую и девятую строфы из стихотворения «У камина», помещённого впервые в сборнике 1912 года «Чужое небо». В очерке Германа Балуева геолог Ольга, летевшая вместе с автором на самолёте, рассказывает ему о своей судьбе, о том, что когда-то она училась музыке, очень любила и сама сочиняла стихи: видимо, в этом месте она и продекламировала приведённые цензором строчки, отсутствующие в опубликованном тексте. Другой бы не обратил внимания на эти вполне невинные с идеологической точки зрения строки, но наш цензор, получивший университетское образование и почитывавший, как мне известно, и самиздатского Гумилёва, не только распознал подлинное авторство, но и увидел в них попытку «скрытого цитирования» и нежелательной пропаганды творчества гонимого поэта. Цитируемые строки были изъяты из очерка. Редакция уже успела к тому времени «проштрафиться». Главный редактор был снят с работы. Пикантная деталь: постоянно курировавший «Аврору» цензор Ленгорлита, тот самый, который опознал Гумилёва, был назначен заместителем главного редактора (!).

184

ЦГАЛИ СПб. Ф.359.Оп.2.Д.106.Л.87

Но не все цензоры были так образованны и проницательны, благодаря чему и удавалось иногда успешно процитировать стихи Гумилёва, не называя при этом имя автора. Таким был, должно быть, цензор «Молодого Ленинграда», альманаха за 1964 год. К счастью, он не обратил внимания на такой пассаж в очерке И. А. Муравьёвой «Чтобы вулканы не погасли», посвящённом жизни и трудам вулканологов Камчатки. Возвратившись из экспедиции на базу, они, смеясь, рассказывают о всевозможных своих приключениях, в том числе о молодом вулканологе Виталии, решившем съехать вниз по «снежнику», громко декламируя при этом: «И умру я не на постели, / При нотариусе и враче, / А в какой-нибудь дикой щели…» — и с этими словами он проваливается под снег (с. 101). Эти строки из стихотворения 1918 года «Я и вы», вошедшего в книгу Гумилёва «Костёр», не были распознаны цензором и благополучно проскочили в альманахе.

Остроумна уловка известной певицы Елены Камбуровой, выступавшей с песнями на стихи поэтов Серебряного века. Порою ей приходилось скрывать подлинные имена авторов текста, в частности — поэтов-эмигрантов. Гумилёва удалось спеть на концертах (главным образом, в провинции) лишь благодаря тому, что автором текста неизменно объявлялся «Анатолий Грант». Под этим псевдонимом поэт действительно выступал, но один-единственный раз, да и то подписав им не стихи, а прозу — неоконченную повесть «Гибели обречённые», опубликованную в русском журнале «Sirius» (Париж, 1907, № 1). Читатель самиздата мог узнать об этом псевдониме из стихотворения Черубины де Габриак «Памяти Александра Гранта». (Интересно, знал ли о нём А. Д. Тверской, выбирая имя для героя своей повести?) Е. Камбурова рассказывает (интервью по радио), что просвещённые слушатели, любители Гумилёва, иногда «поправляли» её, указывали на «ошибку», не догадываясь, что сделано это умышленно — для того чтобы провести цензоров и чиновников Министерства культуры, утверждавших программу её концертов.

Был ли доктор Ватсон в Афганистане?

Под новый 1980 год в Афганистан был введён «ограниченный контингент» советских войск с целью «оказания братской помощи». Информация об этом подвергалась жесточайшему дозированному контролю. Характерен в связи с этим такой эпизод. Через полгода, летом 1980 года, по Москве пронёсся слух о том, что уже снятый многосерийный телефильм по книге Артура Конан Дойля «Записки о Шерлоке Холмсе» запрещён, «положен на полку», создателям его объявлены выговоры за то, что они пытались протащить на экраны идейно-порочное произведение [185] .

185

Подробнее об этой истории см. очерк Владимира Войновича «Главный цензор» из книги «Антисоветский Советский Союз» (Малое собрание сочинений. В 5 т. Т. 4. М.: Фабула, 1994. С. 159–165).

Какую же крамолу обнаружили цензоры в произведении, которое до того беспрепятственно переиздавалось в СССР? Как выяснилось, содержалась она уже в первых кадрах первой серии. «О, — говорит Шерлок Холмс доктору Ватсону, с которым они только что познакомились, — я вижу, что вы были в Афганистане». В ответ на изумлённый вопрос доктора: «Как вы догадались?» — Холмс подробно объясняет суть своего «дедуктивного метода». У Ватсона южный загар, военная выправка, повреждена левая рука и т. п.: «Где в тропиках английский доктор мог получить такую рану? Конечно, в Афганистане». Такой пассаж в глазах контролёров сразу же стал злободневным и «совершенно непроходимым». Создатели фильма тщетно пытались преодолеть вето цензоров. Наконец после долгих переговоров те немного остыли и, пойдя на компромисс, разрешили переозвучить крамольное место. Шерлок Холмс теперь говорит: «Я вижу, что вы приехали из одной восточной страны». Так эта фраза звучит и сегодня при показах фильма по телевидению, хотя Главлита давно уже нет, а в Афганистане гибнут уже не советские солдаты.

Замечу, кстати, что «табуированная» тема войны в Афганистане крайне медленно и неуверенно проникала в печать даже в годы начавшейся через пять лет «гласности» и «перестройки». До 1987 года вообще запрещено было публиковать сведения о гибели советских военнослужащих в Афганистане; более того, на памятниках погибшим запрещалось упоминать об их гибели в этой стране. Лишь в апреле 1987 года решено было слегка приоткрыть завесу, издав такой циркуляр Главлита СССР:

«Указания всем Главкрайобллитам, редакторам районных, городских и многотиражных газет:

Разрешается публиковать:

— При соблюдении требований „Перечня сведений, запрещённых к публикации в открытой печати“ разрешено публиковать сведения о действиях ограниченного контингента Советских войск на территории Демократической Республики Афганистан: об отдельных случаях ранений и героической гибели советских военнослужащих при выполнении ими боевых заданий и о фактах награждения советских воинов за боевые подвиги, героизм и мужество, проявленные при проведении боевых действий, оказании интернациональной помощи Демократической Республике Афганистан; об увековечении памяти погибших (без указания их численности в масштабе от района, города и выше). Начальник Главлита СССР Болдырев» [186] .

186

ГАРФ.Ф.9425.Оп.2.Д.1006.Л.65

«О подготовке клопов к зиме». Экология и цензура

Чтобы сохранить спокойствие советского человека и не мешать ему строить светлое будущее, цензурные инстанции оберегали его от известий о стихийных бедствиях (ашхабадском землетрясении, например), ядерных катастрофах (на Южном Урале в 1957 году, преступное замалчивание в первые дни чернобыльского несчастья), испытаниях атомных и водородных бомб, утечке микробиологических и ядовитых отравляющих веществ и т. д. Экологическая тема всегда составляла тайная тайных, и эта дурная традиция, увы, длится до сих пор…

Публикуемые далее документы хранятся под грифом «секретно» или «ДСП» (для служебного пользования) в Государственном архиве Российской Федерации и Санкт-Петербургском архиве литературы и искусства. Они, как заметит читатель, настолько красноречивы сами по себе, что в особых комментариях не нуждаются.

В 1970 году, в связи с «особой важностью предмета», по всем отделениям Главлита было разослано «Распоряжение № 32-рс», согласно которому любая публикация на экологические темы должна была пересылаться в Москву в Главлит СССР. Только он мог дать (или не давать, что было чаще) разрешение на такого рода публикацию в местной печати. Документов, подобных приведённым ниже, в архивном фонде Леноблгорлита — десятки.