От отца

У ворот остановился кеб, из которого вышла дама в бордовом платье с глубоким лифом и длинным шлейфом, в черной шляпке с перьями, черных ажурных перчатках и с кружевной черной парасолью. Ее сопровождала еще одна дама, возможно, горничная леди, одетая в скромное серое дорожное платье и серую шляпку с синими искусственными цветами. Хотя Кэтрин не накрасила губы и постаралась одеться как можно более благопристойно, но когда дама в бордовом проходила, а точнее, чинно и медленно проплывала мимо (еще давно Молли рассказывала, сколько на них всего надето, и получалось, что быть недамой не так уж и плохо, потому что одежды на этих высоконравственных мамашах всегда столько, что можно одеть трех, а то и четырех таких, как они с Кэтрин), она скривилась, отвернулась и довольно громко сказала спутнице: «Неужели уже они и здесь работают? Скорее отсюда! Какой позор!» И впервые Кэтрин мысленно с этим согласилась.

Юджиния вернулась домой в начале пятого, резкая и раздраженная. Она схватила колокольчик, вызвала к себе мисс Флинт, исполнявшую обязанности домоправительницы, и строго спросила, почему в зале до сих пор не расставлены свечи, кто из прислуги сегодня так плохо натер полы и почему не украшены аллеи. Также она распорядилась подать чай. «Нет, все-таки воспитание играет огромную роль! Кто бы мог подумать, прождала эту наглую особу три четверти часа! И это достаточное основание полагать, что она просто хочет меня шантажировать, а моему отцу не в чем себя упрекнуть! Пусть только попробует еще раз мне написать! Надеюсь, сегодня Майкл не забудет про гостей и явится вовремя!»

Ночью, после того как довольные и расслабленные, расплатившись с жертвами общественного темперамента – милыми, но погибшими созданиями, – клиенты разошлись по законным супругам, а труженицы сердца, поужинав рыбой и картошкой и запив это порядочным количеством эля, посплетничали о том, какую фигуру сегодня заказывал дикий Барни и сколько ударов девятихвосткой потребовал кавалер ордена Глупцов (так они называли между собой Майкла), Молли спросила про дело. Кэтрин, повертев в руках полупустую бутылку из-под имбирного эля, со смехом сказала: «О, наша образцовая мать семейства не пришла, я прождала ее целый час». И удивилась, как легко она впервые соврала Молли.

P. S. Меня зовут Юджиния. Меня зовут Кэтрин. Меня зовут Надежда. Все это произошло со мной, кроме, может быть, заячьей губы. Но с другой стороны, у всех есть своя заячья губа, ахиллесовой розовой пяткой или скелетом английского бульдога торчащая из бельевого армуара. Есть она и у Оли. Думаю, что ее жизнь могла бы быть совсем другой, как и у Кэтрин, но когда рядом есть та, которая помогает выливать помои, отбивает от старших, учит, как лучше щипать паклю и собирает для тебя окурки, болит не так сильно. Или это только кажется? Все-таки сестринство – родство или соседство? Наверняка и то и другое. Я не знаю, потому что меня зовут Юджиния, потому что меня зовут Кэтрин, и граница между ними сдвигается быстрее, чем догорает окурок в дедушкином мундштуке, чтобы на следующее утро снова стать пропастью в Чеддерском ущелье. Его распахнутые, плохо различимые в темноте края никогда не сойдутся, но, хорошо просматриваемые при дневном свете, будут вечно стоять лицом к лицу, соединенные похожим на заячью губу неровным изгибом горного серпантина.

Конец ознакомительного фрагмента.