От счастья не убежишь

– Он знал, где она?

– Видимо, да. Мне кажется, раскаяние придало ему сил. До последнего вздоха он умолял Стефани найти Элизабет и разделить с ней богатство Скоттов.

– Он думал, что Элизабет в Вайоминге?

– Так он сказал. Как только отец умер, Стефани собралась в дорогу. Мы с Орсоном считали, что она просто... немного переутомилась. – Нэнс опустила глаза и принялась рассматривать свои руки. – Боюсь, мы были слишком самонадеянны. Решили, что знаем, что ей нужно, лучше ее самой.

И Нэнс рассказала обо всем, что случилось после смерти Эштона Скотта. Коула охватил острый стыд. Почему он так легко поверил клевете? Теперь он словно своими глазами видел, как спешит Стефани исполнить волю отца, как спорит с не в меру заботливыми друзьями. Неудивительно, что ее преследовали кошмары. Она ничего не помнила, но подсознание сохранило память о неисполненном долге и незаслуженной обиде.

– Мы ужасно досаждали Стефани, – продолжала Нэнс, – но все же она не хотела, чтобы я волновалась, и написала мне записку, что уезжает в Вайоминг. – Нэнс вздохнула. – Я запаниковала. Мне казалось, что она поступает безответственно и...

– Бесчестно! – вдруг подхватил Коул. – Так вы – Нэнс! Мы нашли вашу записку у нее в вещах, когда привезли ее на ранчо. Я часто думал, что бы могла значить эта фраза.

– Боюсь, я неправильно выбрала слово. Впрочем, все это было ни к чему. Она получила мою записку по дороге на вокзал и прочла уже в поезде. – Нэнс вздохнула. – Орсон сел на следующий поезд и догнал ее недалеко от Конского Ручья. Он настаивал, чтобы Стефани вернулась домой. Она сказала, что подумает. Конечно, она не собиралась возвращаться и при первой же возможности сошла с поезда... Остальное вы знаете лучше меня, хотя она мне все рассказала.

– Все?

Нэнс залилась краской и опустила глаза.

– Вижу, что все, – ухмыльнулся Коул. Затем он прищурился: – И почему же Орсон так не скоро ее нашел? Он, что, не искал?

– Конечно, искал, но он не знал, где Стефани сошла с поезда. Он забыл об этой остановке вне расписания. Орсон искал сам, потом нанял детективов и послал их во все города в радиусе двухсот миль от Конского Ручья. Но никто ничего не знал ни о Стефани, ни о Элизабет.

– Потому-то я и не поверил ее истории. В поселке никогда не было ни одной Элизабет, по крайней мере на моей памяти.

– Верно. Стефани не знала ее правильного имени.

– Она не знала, как зовут родную сестру? – нахмурился Коул.

– Как ни странно, да. Видите ли, найдя отца, Элизабет выяснила, что имя у нее двойное и мать называла ее вторым. Чтобы порадовать отца, она взяла себе первое имя и его фамилию. – Нэнс помолчала, набираясь храбрости. – Маргарет О'Рейли.

– Господи! Мегги?! А Стефани – «малышка Анни», ее сестра?!

Нэнс кивнула.

– Элизабет называла сестренку Анни.

– Боже мой! Мегги так надеялась, что они когда-нибудь встретятся. – Он схватился за голову. – Мне и в голову не пришло, что она наконец приехала.

– Ну, откуда вы могли знать? – Нэнс позвонила, и Джеймс явился необыкновенно быстро, словно стоял за дверью, готовый в случае чего прийти на помощь. – Джеймс, пожалуйста, принесите мистеру Кентреллу бренди.

Джеймс посмотрел на потрясенного ковбоя и вместо бренди налил ему стакан шотландского виски. Коул не глядя взял стакан.

– Спасибо, – пробормотал он.

– Что-нибудь еще, мадам?

– Да. К обеду нужен третий прибор. И, пожалуйста, пусть подготовят голубую комнату.

– Я присмотрю.

Коул, белый как мел, большими глотками пил виски. Казалось, он ничего не видит и не слышит. Нэнс молчала, опасаясь его беспокоить. Наконец он поднял глаза.

– Как получилось, что вы вышли замуж за жениха Стефани и живете в ее доме?

– Я понимаю, это выглядит очень странно, – вздохнула Нэнс.

– Чертовски странно, провалиться мне на месте! И вы так и не объяснили, где она.

Нэнс смущенно кашлянула.

– Боюсь, я не вправе рассказать вам все остальное.

– Почему же? – насмешливо спросил Коул. – Вы только что поведали, что я спал с сестрой моей покойной жены. Что же может быть страшнее?

Нэнс покраснела до корней волос.

– Нет, нет, не в этом дело. Стефани настаивает, чтобы мы с Орсоном больше не вмешивались в ее жизнь. Поэтому, возможно, я не имею права рассказывать.

– Вам виднее, – ответил он с глубоким вздохом. – Тогда, в последний день, я поступил с ней жестоко. Она металась, словно зверек в ловушке, швыряла мне в лицо мои же слова. Тогда я сказал, что не хочу ее больше видеть, и она вдруг умолкла. – Он запустил пальцы в волосы. – Я поскакал прочь, а она стояла и смотрела мне вслед. Глаза у нее были огромные и полные слез. Я никогда ни у кого не видел таких горестных глаз. Стояла и смотрела... И эта картина преследует меня день и ночь, вот уже три месяца.

Несколько минут оба молчали. Коул так искренне раскаивался, что Нэнс стало его жаль. Да, он заставил Стефани страдать, но не меньше выстрадал и сам. В этот миг Нэнс приняла решение: надо выложить ему всю правду – до донышка.

– Мистер Кентрелл, не хотите ли еще выпить?

– Это я уже испробовал, – печально ответил Коул. – Не помогает. Все лето я не расставался с бутылкой, – но пьяным тоже снятся сны. Я называл ее бессердечной стервой и все равно не мог разлюбить.

– Вот-вот, и со Стефани было то же самое.

Две недели она вообще ни с кем не разговаривала. И вдруг приглашает меня пройтись по магазинам и говорит, что решила забыть прошлое и начать жизнь сначала. Вы не представляете, как я обрадовалась! Она была совсем такая же, как раньше. И когда она сказала, что у нее есть дело к Орсону, я ничего такого не подумала. Но едва мы вошли в кабинет, она вдруг переменилась. Я никогда не видела ее такой... ну, такой безжалостной.

И Нэнс рассказала, как Стефани насильно продала Орсону акции. Глаза у Коула заблестели от удовольствия.

– Хотел бы я на это посмотреть!

– Да, это было зрелище! Хотя я, честно говоря, особого удовольствия не получила. Наконец Орсон напомнил, что, если бы не его вмешательство, она всю жизнь сидела бы в глуши и не знала, кто она такая. А она смотрит ему прямо в глаза и говорит: «Вот было бы счастье!»

Коул удивленно расширил глаза.

– Но ведь ее угнетала потеря памяти!

– Может, и так, мистер Кентрелл, но она сама мне говорила, что это были счастливейшие десять месяцев в ее жизни. И она очень изменилась. Раньше она не смогла бы так положить Орсона на лопатки.