От сессии до сессии

Да ещё и ляпнула при кидрике, что все мне надоели, что прошу оставить меня в покое. Он же очень исполнительный, мой Рикки, и память у него феноменальная. Он мои слова мог даже не мысленно передать, а видением. Процитировать образом, так сказать. И тогда мой некромант, и без того больше пятнадцати лет пестующий в себе чувство вины, разумеется, понял всё по-своему, себе в минус. У-у!..

— Ну чтоу ты, Ваня, чтоу ты? — заботливо бормочет кот. — Ну, психану-улау, с кем не бываует. Только я тебяу пр-рямо сейчас никудау не пущу, так и знай. Хочешь ведь бежауть, пр-рощения пр-росить, да?

Судорожно вздыхаю. Так и есть. Только почему-то не могу дозваться Рикки.

— Узбагойсяу…

Несмотря на драматичность ситуации, не могу не улыбнуться сквозь слёзы.

«Бам!»

От двери доносится хлопок. Стреляет крошечная пушка. Рядом с дверным косяком выстраивается целый оркестрик из мышат. Тут всё по-взрослому: капельмейстер жезликом задаёт ритм, барабанщики отбивают дробь. Литавристы звонко хлопают медными тарелками. Трубачи выдувают какие-то пищащие звуки из труб и валторночек. И вся эта какофония очень напоминает какой-то залихватский марш для лилипутов.

«Бам!»

Ещё один выстрел.

Прицепив углы носового платка к бечёвке, натянутой вдоль дверного косяка, трое платочконосцев отступают, выстраиваются в ряд и, став на задние лапки, отдают честь. Четвёртый, ловко подтягивая бечеву, поднимает импровизированное знамя.

Невозможно удержаться от смеха.

— Вольноу, р-ребятушки, — снисходительно бросает кот.

В ответ ещё раз, будто прощаясь, бамкает пушечка, малыши салютуют нам, подхватывают инструменты и бодро маршируют к воротцам у самого плинтуса. Шмыг-шмыг — и вот уже нет никого.

— Р-развеселилась? — мурлычет Тим-Тим. — Пр-равильно, нечего слёзы лить! Я саум люблю пор-рыдать над хор-рошей истоур-рией, но тебе сейчаус это вр-редноу. И сломя голову никудау мчаться не нужноу, это тоже вредноу. Оставь своему Маге записочкоу. Я пер-редам.

— Можно? — радуюсь, как девчонка.

— Нужноу! — наставительно вещает он. — Не могу же я саум писать! У меняу, как ты понимаешь… — И хихикает. — … лапки!

Поспешно подсаживаюсь к столу, где уже поджидает блокнот на широкой пружинке и гелевая ручка. Почему-то зелёная. По виду — и то, и другое только что стырено с письменного стола моих девчат. Из нашего мира, это уж точно.

— Давауй, пиши! — торопит кот, запрыгивая на стол и подталкивая ко мне ручку. — Я, хоть и тр-ранслятор, а у меня свой р-резерв сил, скор-ро ничегоу пер-редать не смогу, устал. Самое главное пиши! Пер-реброшу — и выключусь на зар-рядку!

Самое главное? Только бы не запаниковать. Самое главное?

Вдруг кот подпрыгивает на месте. Выгибается дугой. Вдоль хребта проскакивает каскад искр.

— Скор-рее!

Вцепившись в ручку, я тупо гляжу на бумагу. Затем, спохватившись, черкаю два слова. Оборвав лист, протягиваю Тим-Тиму. И тот исчезает.

С моей запиской в зубах.

— Как же так!

В растерянности поднимаю взгляд на зеркало, будто пытаясь найти в нём ответ или самого посланника.

Рябь на поверхности исчезает. Дрогнув, как гладь воды после падения камня, изображение выравнивается, и вот уже я вижу конюшню Торресов, один из денников, где мечется, пугая конюхов, знакомый чёрный жеребец, купленный нами с Элли на ярмарке русичей. Волнистая грива растрёпана, глаза дико косят, он фыркает, отпрыгивает от людей, пытающихся его успокоить…

— Тиш-ше, — спокойно говорит Мага. В его руке — половинка румяного яблока. — Всё хорошо. Пойдём со мной, я отведу тебя к новой хозяйке.

Сердце моё пропускает удар. Трудно устоять под этими чарующими модуляциями в голосе. Маркос дель Торрес — некромант. Он умеет говорить. Умеет подчинять, и не только живых, и не только людей…

Но не ломать. Не гнуть под себя.

Ты почти прав, Тимыч. Сегодня я и впрямь сбежала. Но если бы не мой поступок — как знать, когда бы ещё Мага решился порвать с отцом? Себе, конечно, я этот подвиг не приписываю: подобные решения вызревают долго, болезненно. По-видимому, Мага почти «созрел». А я, скорее всего, своим протестом подтолкнула его к объяснению. Так что нет худа без добра.

— Тише, красавец…

Вытянув шею, жеребец принюхивается к подношению. Кажется, даже я чувствую бесподобный яблочный дух.

Шажок. Другой. Шорох соломы. Перестук копыт. Аппетитное хрумканье.

— Молодец, мальчик. Ещё? Угощайся. Прости, что до сих пор не называю по имени. Тебе его подарит хозяйка.

— Брат, смотри, что это у него? — встревает Николас. — Там, под седлом! Посмотри сам, я пока не подхожу!

Из-под луки седла белеет какой-то клочок. Осторожно, чтобы не спугнуть коня, мой некромант протягивает руку, вытаскивает и неловко — в правой руке у него очередной вкусный кусочек — разворачивает. Его лицо светлеет. На миг прикрыв глаза от облегчения, он быстро прячет записку в карман. Через плечо сообщает брату:

— Всё в порядке. Теперь — в порядке.

Занавес.

Вместо зеркала — окно с темнотой ночного леса и первыми звёздами. В комнате пусто: ни кота, ни его забавных помощников. Тускнеет огонёк в лампе, напоминая: спать пора, утро вечера мудренее! Лёгкий толчок в животе как бы присоединяется, напоминая: мама, у тебя режим!

Да, надо поспать.

Всё будет хорошо. Это так же верно, как те два слова, что прочёл сейчас мой мужчина:

«Я вернусь».

***7.2

…И всё же не так-то просто заснуть, когда в голову лезут всяческие вредные мысли. Когда ещё не мешает, но уже создаёт определённый дискомфорт растущий живот, и приходится подпихивать под себя со всех сторон подушечки, чтобы удобнее угнездиться. А главное — нет рядом тёплого, как печка, большого, согревающего, обнимающего мужского тела, к присутствию которого успела привыкнуть. К хорошему вообще быстро привыкаешь.

Вот странно: вроде бы мы с Магой личности зрелые, обоим за сорок, а ведём себя порой как зелёные молодожёны. Должно быть, сказывается, что друг о друге мы знаем крайне мало. В сущности, как долго мы были вместе? Неделю при первом знакомстве, да три с небольшим месяца здесь, в Гайе. А сколько времени ушло на расшатывание стены из непониманий, предубеждений, неприятия! Сколько нового мы открыли! Ведь, если подумать, много ли узнаешь о человеке за неделю, тем более романтическую, а значит, очень специфичную? Что-то о привычках в быту, весьма обширно и с применением на практике — об эротических предпочтениях, поверхностно — о характере, учитывая, что в первые дни знакомства каждый старается показать себя с лучшей стороны, а уж если наступает пресловутое «потом» — отпускает вожжи не сразу, и лишь со временем проявляется, как есть. И уж совсем чуть-чуть, как бы походя проскакивают сведения автобиографического порядка. Поскольку далеко не всегда они интересны в бурно развивающемся курортном романе.

А вот когда (или если) начинается серьёзная совместная жизнь с её буднями и притирками друг к другу…

Н-да. Всё сложно. И даже наша с Магой зрелость не избавляет от недопониманий и иже с ними. Впрочем, тут сразу и не скажешь, что лучше: гибкое мышление молодости или опыт и рассудительность поколения постарше. А мы с моим мужчиной, кажется, уже «поколение»…

И мне его не хватает. Моего мужчины. Прямо сейчас.

Но в чём-то я согласна и с Тим-Тимом. Не надо пока никуда лететь сломя голову, тем более в ночь. Раз уж дорвалась до свободы — остыть, успокоиться… и в самом деле отдохнуть.