От заката до рассвета

— Ну, раз вашенский, то и забирайте его ко всем чертям, — проговорил Каурай и толкнул чертенка казакам. — А моего пострела давайте сюда!

Однако чертенок не пробежал и пары шагов, как хлопнулся оземь — охнул, поднялся на колени да так и остался сидеть, затравленно озираясь то на компанию казаков, то на своего пленителя.

— Не можно, мил человек, не можно! — покачал головой усач-атаман. — Сначала расскажешь, откуда у вас наша лошадь!

— На дороге встретили. Забирайте обоих. Мне чужого не надо.

— Не верю я, что лошадь можно просто так на дороге… встретить! Уж не брешишь ли ты, мил человек?

— Зачем мне врать? У меня и своя кобыла есть, и получше вашей.

Красотка махнула гривой и фыркнула, подтверждая слова хозяина.

— Да уж. Коняга хоть куда. С характером! — хохотнул толстый казак, и его товарищи недружно рассмеялись, памятуя какую взбучку им устроила эта «коняга».

— Бесенок? — из толпы вышел Рогожа и подошел к чертенку, который все еще сидел посреди дороги. — Ты чего это так далеко от хутора забыл? А если тебя тут баюновы разбойнички сцапают?!

— Я… это… — только и смог проговорить чумазый мальчишка, сглотнул и затих.

— Убечь хотел, паршивец, — покачал головой усач-атаман. — Вот погоди, как я тебя отделаю! Мало нам бед да несчастий?! Это ты лошадь украл?

Мальчишка только надул желваки и промычал что-то нечленораздельное.

— А? Не слышу! Горюн, тащи его, дурак, твой это ученик, так его и растак! — крикнул усач-атаман, выглядывая Горюна за спинами казаков.

— А чего я-то? — промычал тот. — Привязанный он что ли?

Мокрая глыба Горюн вышел из толпы и, понурив голову, зашагал к Бесенку. Но не успел он приблизиться, как мальчишка пружиной взвился на ноги и бросился обратно — в лапы к прежнему одноглазому мучителю, но снова хлопнулся в пыль и растянулся у его сапог. Горюн поглядел на обоих грустным, тяжелым взглядом, сплюнул и махнул лапищей:

— Мне таких подмастерьев и даром не нать… В мешке его место.

— Не надо в мешок! — отчаянно закричал мальчишка, ползая в пыли. — Не хочу!

— Замолкни, щенок, мало видать тебя пороли! — ощерился усач-атаман и ткнул пальцем в Каурая. — Ты!

— Я.

— Ежели ты Каурай, то я зовусь Кречет, — представился он. — Не знаю уж, с какими ты сюда помыслами пожаловал, мил человек, но у нас тут баловать не можно. Мы и так хапнули лиха с горкой. Посему пришлым угождать да пестовать их не намерены. Откуда и зачем?

— Я опричник, а тот мальчишка — мой спутник, Игриш. Рассчитывали на приют. За деньги.

— Опричник что тот же разбойник, эвон какая рожа расписная! — махнул на него нагайкой бородатый Рогожа. — Небось заодно с душегубцем Баюном они. Только расспросить дай, где их атаман прячется… Потом уже в мешок и в омут, и вся недолга!

— Плохая идея, — покачал головой Каурай, распустил ремень, пересекающий нагрудник, и схватился за рукоять меча. — Или, может быть, ты сам хочешь сунуть меня в мешок?

— А ну, хлопцы, окружайте его, паскудника! Я из-за его дьявола насилу из воды выбрался, пропади он пропадом!

Хоть Рогожа и не на шутку раззадорился, однако хлопцы замялись и не спешили грудью бросаться на меч одноглазого. В отличие от них, облаченных в зипуны и кольчуги, Каурай был закован в настоящие доспехи с клепаными наплечниками, наручами и парой поножей. Игриш не сомневался, что случись им схватиться, то казаки таки одолеют одноглазого, но половина точно поляжет, сраженная его длинным клинком. А это, как выражался Кречет, не можно.

— Остынь, дядька, не нагоняй лиху, — выступил вперед молодой черноволосый казак, блестя крупными зубами из-под поникших усов. Из шапки он все выжимал воду и не спешил нахлобучивать на всклокоченную голову с длинными кудрями до плеч. — Глядь, на поясе у него и впрямь черепушка болтается. Всамделишный опричник он!

Казаки пригляделись к Каураю — и в самом деле, под плащом у него покоился собачий череп. Следом их взгляды перетекли ему за спину, и все принялись заинтересовано разглядывать жуткую рогатую голову какого-то гигантского лося, которого они только что притащили из лесу.

— Отведем его к пану воеводе, — пожал плечами юный Ранко, — он и решит, куда его — на постой или на плаху!

Все одобрительно забубнили — эта идея понравилась казакам куда больше, чем риск скрещивать оружие с хозяином столь злющей кобылы.

— На плаху это без меня, — покачал головой Каурай. — Думалось, что местные куда более гостеприимны и хватаются за ножи только после третьей чарки.

— Не те уж времена, — сплюнул усач-атаман, назвавшийся Кречетом. — Как заполыхало у соседей, уж не продохнуть от татей всех мастей: разбойников, убийц, дезертиров и… конокрадов!

На последнем слове он особенно сильно сжал пальцы вокруг руки Игриша, что тот вскрикнул.

— Мы не крали твою лошадь, пан Кречет, не нагоняй напраслину, — нахмурился Каурай. — И мальчишку мы вашего не трогали. Почти.

— Может быть, — кивнул Кречет. — Но отпустить вас по добру, по здорову это тоже не можно. Пес знает — может, вы и вправду лазутчики Баюна? Сделаем так, как предложил Ранко: отведем к пану воеводе. А он решит, что с вами делать. Давай сюда меч!

— Меч? — вскинул брови Каурай. — Ты верно шутишь, пан Кречет?

— Нисколечко, мил человек! Вооруженного я до пана воеводы не поведу. Так что придется тебе ненадолго расстаться со своим оружьем. Извиняй, но таков порядок!

— Попробуй забери, пан Кречет.

Он снял ножны со спины и положил ладони на гарду меча, размерами превышающего рост доброй половины из казаков. — Но не думай, что я отдам его так запросто.

Кречет однако не сделал и шага, чтобы попытаться отобрать клинок, да и свою саблю не торопился выхватывать — все стоял нахмурив лоб и поглаживая свои длинные усы.

— Ну что же вы стоите, трусы? — не выдержал Рогожа, осматривая притихшие ряды казаков. — Он всего один! Чего уже в штаны навалили?!

— Нечестно это как-то, пан Рогожа… — забубнили и зачесали головы казаки. — Всем на одного набрасываться — нет в этом чести! А можа и вправду, невиновный он.

— А когда такие, как он, тати Баюнские, хаты грабили да жинок ваших насильничали, была в этом честь?

— Ну… — пробежал вздох по рядам казаков. Сердце Игриша тоже сделало кувырок и затихло при этих словах.