От заката до рассвета
Шрифт:
— Это откуда такая уверенность? Пан Рогожа бы с тобой не согласился.
— Пану Рогоже каждая тень Баюном кажется, — покачал головой Кречет. — Он уж с полгодика бродит и злым глазом поглядывает на всех подряд, кто только не проедет мимо наших хуторов. Особливо много «баюнов» в шинке обитает, куда Рогожа тоже заскочить не дурак. Горе у него, пан, большое горе! Сына у него бандиты сгубили, вот он и мечтает с энтими душегубцами поквитаться. По правде сказать, мало найдется в округе хлопцев, которые никак не пострадали от ватаги Баюна. У каждого к нему есть счеты.
— Даже у тебя?
— Даже у меня, это ты правильно заметил, —
— И ты хочешь, чтобы я помог вам отомстить за нее, я правильно понял?
— Да, — сказал Кречет после небольшой заминки. — Не только за нее, но и за всех невинных людей, которые попались Баюну на пути. Неволить тебя я не буду и если ты откажешься наотрез — пойму. Дело это опасное, леса тут непроходимые, болотистые и полнятся самыми разными напастями и без баюновой банды. Но я прошу проехаться с нами хотя бы до острога пана воеводы — послушать, что звери эти творят на Пограничье, глянуть на плоды рук того зла, с которым мы тут сражаемся. Пан воевода не обидит — нынче он все отдаст, только бы мы принесли ему голову Баюна на блюде. У него самого есть сокровище — панночка Божена, которую он хранит как зеницу ока, но все равно страсть как боится за ее судьбу. Не так давно пришлось ему схоронить жинку свою и с тех пор он никак в себя прийти не может.
— Тоже вина разбойников?
— Нет, тут другие причины, но уж очень любил ее воевода. Вот смерть жинки его и надломила. Стар он стал, хоть и все еще в силе. Но из дома своего почти не показывает нос. Если что случиться еще и с дочерью Боженою, быть беде. Нет больше силы на пограничье, которая способна сдержать не только свирепую разбойничью мразь, но и степняков, шатранцев. Когда-то мы с воеводой хорошенько надрали им зад и выгнали их полчища с Пограничья, которое они топтали много лет, уводили людей в полон, насиловали, убивали и творили прочие мерзости. Время было страшное, пан. В народе те годы называют просто — Запустением, ибо не рожала тогда земля ни колоска. Сохрани Спаситель, если орда снова решит занять эту землю, а руки у нас обрублены по локоть силами Баюна и его банды.
— Хорошо. Если ты просишь, то мы сможем задержаться у вас ненадолго. Возможно, воеводу беспокоят не только бесчинства разбойников, а еще есть какие напасти, за которые он готов заплатить.
— Благодарю!
— Но у меня есть условие.
— Слушаю.
— Тот мальчишка, которого я утром поймал в лесу…
— Милош. Но мы зовем его Бесенок.
— Он самый. Конокрадство это конечно тяжкий грех, но…
— Жалеешь его? Боишься, что мальчонку ждет виселица? — хохотнул Кречет. — Этому паскуднику, конечно, не помешает хорошая взбучка, чтоб на всю жизнь запомнил, как лошадей у опекуна красть, но вешать малыша я бы не стал. Тяжело ему живется, сиротке, как ни крути, а Горюн человек… своеобразный.
— Кузнец?
— Да, тот молчун, чью кобылу и стянул маленький негодник. Руки у него золотые, но людей к себе он от чего-то
не подпускает, даже товарищей у него считай нету, только знакомцы-собутыльники, когда он завернет в шинку, и то по два раза он ни с кем не пьет. Вот и живет он, бедняга, один-одинешенек на отшибе, холостой, и это на третьем десятке! Ну, я подумал, и отдал ему в ученики мальчонку. Его мамка померла уже годиков десять как, и оставила его совсем одного. Думал, двум этим одиноким сироткам хотя бы друг с другом будет не так грустно: Горюн бы учил пацана ремеслу, а тот ума разума набирался, — всяко лучше обоим, так я думал… А чего ты о нем разговор-то завел?— Хотел забрать пацана с собой, раз тут ему тяжко.
— С собой? — удивился казак. — Зачем тебе?
— Отвезу его в одно место, где много таких, как они. Как они с Гришем, я имею в виду.
— А, собираешь сирот?
— Вроде того…
— Ну, — почесал Кречет затылок. — Судьбу Бесенка будет решать пан воевода, хотя в его теперешнем состоянии он как пить дать повесит мальчонку, и слушать не будет. Даже и не знаю… Разумею, если мы таки сладим с Баюном, то воевода тебя не только озолотит, но и закроет глаза на грехи этого бедного мальчика.
— Хорошо, — вздохнул Каурай. — Тогда прокатимся с вами до воеводы. Ты кстати, моего «бесенка» не видал?
— Его Малашка гоняла с поручениями. Не потеряется. Я распоряжусь, чтобы его положили на кухне, поближе к печи.
* * *
— Эй…
— Чего?
— Ты спишь?
— Да. А ты нет?
— Нет, Гриш, я теперь никогда не сплю…
Игриш открыл глаза и сначала совсем не узнал Маришку. За каких-то несколько недель, прошедших со дня их разлуки, она выросла — стала выше, сильнее и побледнела до хрустального блеска. Их лица почти соприкасались, так что Игриш мог рассмотреть каждую черточку на ее изменившемся лице.
Она сделала легкий шаг назад, и подошла к стойлу с Красоткой. Блеск ее ослепительно белой кожи тускнел только на кончиках пальцев, губах и ступнях. Они были абсолютно черными.
— Берегись! — выпалил Игриш, но Маришка только улыбнулась своей прежней веснушчатой улыбкой и смело погладила спящую лошадь по морде. Та даже не вздрогнула в ответ на прикосновение незнакомой руки, продолжив смотреть свои лошадиные сны, где живет много маленьких Игришей, которые почти никогда не уворачиваются в ответ на ее «поцелуи».
— Я уж подумала, что ты совсем забыл свою любимую сестренку…
— Нет… — покачал головой Игриш. — Я помню. Это же сон, верно?
— Сон? — удивилась она. — Разве ты хочешь видеть меня лишь во снах?
— Нет… Но ты часто приходишь ко мне во сне.
— Увы, Игриш… Я бы желала приходить чаще, но теперь у меня совсем нет времени на грезы. Хотя… я бы хотела, чтобы ты мне снился.
— Мои сны… Они больше похожи на кошмары, чем на воспоминания о прошлом.
— Разве наше прошлое не было сплошным кошмаром?
— Нет. По крайней мере, по сравнению с тем, что с нами происходит теперь, то время было очень счастливым.
— Ох, маленький-глупенький Гриш, — покачала она хрупкой головкой, почти стеклянной. — Ты, наверное, совсем забыл, какими несчастными мы тогда были. Как не находили себе места в той забытой всеми богами деревеньке, где даже собственные тени были нам чужими. Когда мамы с папой не стало, помнишь сколько нам пришлось перенести тягот, прежде чем эти… люди пришли к нам за помощью?
— Ты хотела сказать, к тебе?