Отбившийся голубь. Шпион без косметики. Ограбление банка

А мог ли я? Был ли способен подкатиться к Хло вчера ночью? Я до сих пор не знал со всей определенностью, что она имела в виду. Она вполне могла (женщины есть женщины) иметь в виду, что ожидала поползновений с моей стороны и была готова дать мне отпор. Не то чтобы хотела этого, а просто учитывала такую возможность и почувствовала себя оскорбленной, когда ничего подобного не произошло.

Теперь она возилась в мойке, гремя кухонной утварью Арти и грозя вот–вот расколотить всю посуду.

Что же я мог ей сказать?

Я решил попробовать.

– Извини…

На это ответа не последовало.

Я встал и подошел поближе, хотя и не совсем вплотную.

– Хло, – сказал я ее спине. – Мне правда очень жаль.

По–прежнему никакого ответа. Похоже, она решила перемыть всю посуду в раковине, не ограничиваясь своей чашкой и тарелкой, испачканными за завтраком.

– То, что я сделал… вернее, то, чего не сделал… или чего не попытался сделать… Это не потому, что я сноб, правда. Это потому, что я болван. Я сделал это… вернее, не сделал… то есть, не попытался сделать… по неведению своему.

Она повернулась ко мне. Руки ее по самые локти были в мыле. Хло одарила меня взглядом, который был холоден и колюч, как ноготь на стопе пещерного человека.

– И ты еще смеешься надо мной?

– Смеюсь над тобой? Господи, Хло, я просто пытаюсь…

– Смеешься, смеешься. – Хло погрозила мне мыльным пальцем. – Вот что я скажу тебе, Чарли Пул. Кто ты такой, чтобы кичиться высокой нравственностью?

Ты – мелкая сошка из преступного мира.

– Эй, что ты хочешь этим сказать? Мелкая сошка из преступного мира! Я не…

– Именно так. Ты работал в баре в угоду подонкам общества, ты хранил их свертки и кульки и помогал преступникам уклоняться от уплаты налогов.

– Да я даже не знаком с преступниками! Мой дядя Эл…

– Ни слова о твоем дяде Эле! – Хло уже успела стряхнуть с пальца почти все мыльные пузыри. – Я говорю о тебе, Чарли Пуле. Думаешь, ты можешь запросто сказать – никого я не знаю, это все дядя Эл? Думаешь, ты можешь запросто сказать: «Это не я, Хло, я всего лишь работаю там, для меня это не вопрос нравственности?» Нет, не можешь, потому что это речи в духе Адольфа Эйхмана – вот что это такое. И, думается, мне нет нужды делиться с тобой своим мнением об Адольфе Эйхмане.

Я начинал сходить с ума. Адольф Эйхман! Попробуй–ка, скажи ей, что она раздувает из мухи слона.

– Послушай, – сказал я, – говорить об…

– Довольно с меня разговоров, – заявила Хло и опять повернулась ко мне спиной. Бултых! Ее руки погрузились в воду.

– Не пора ли тебе в путь? – спросила Хло, не прерывая мытья. – Ты должен найти своего дружка Махоуни, не забыл?

Я искоса посмотрел на ее спину.

– Ты со мной не пойдешь?

– У меня – своя жизнь, – сказала Хло мойке. – Сегодня я должна ехать к моей Линде. Кроме того, надо заглянуть домой, узнать, нет ли почты.

– Стало быть, – молвил я, – ты со мной не идешь.

– Нет. Я с тобой не иду.

– Ну что ж, – пробормотал я, – в таком случае, никуда ты со мной не пойдешь.

Она не ответила. Сочтя молчание Хло верным признаком того, что она никуда со мной не пойдет, я пошел в спальню, чтобы забрать свою рубаху, у которой был такой вид, будто ее выстирали в чернилах фирмы «Брэндэкс».

Нет. Просто она была слишком грязная. Я покопался и откопал чистую белую сорочку Арти. Она оказалась вопиюще мала мне, но я не стал застегивать ворот, а рукава закатал до локтей, чем придал себе весьма приличный вид.

Кроме рубашки, в платяном шкафу нашелся черный плащ, который, наверно, был велик Арти, потому что на мне сидел как влитой. Я заметил, что поначалу плащ был снабжен подкладкой на застежкам, которую впоследствии сняли, так что, возможно, именно поэтому плащ и пришелся мне впору: с теплой подкладкой он был бы впору не мне, а своему владельцу. Особенно, если владелец надел бы под плащ еще и костюм или куртку.

Маленький пистолетик я запихнул в карман плаща, а большой решил оставить. Собравшись, вернулся в гостиную. Теперь Хло стояла у окна, курила очередную сигарету и угрюмо смотрела на улицу.

– Ну, я пошел, – сказал я.

– Прощай.

Вот как? Да чего же ей от меня надо? Я уже раз извинился, хватит. Да и обида из–за Эйхмана еще не улеглась.

– Прощай, – ответил я.

Я был уже в дверях, когда она сказала:

– Глупец.

Я остановился.

– Что?

– Ты даже не знаешь, наблюдают они за квартирой или нет. Ты даже не потрудился сперва выглянуть в окно.

Она была права, я совсем позабыл о Траске или Слейде. Но я лишь сказал:

– Если они еще там, я вернусь.

Хло покачала головой.

– Их там нет, – проговорила она деланно–утомленным голосом, словно давая понять, что больше не в силах выносить мое присутствие.

Что ж, взаимно.

– Большущее спасибо, – сказал я. – До свидания.

Я вышел и прикрыл за собой дверь.

Да, верно, Траск или Слейд убрался. Стоя перед домом, я видел пожарный гидрант на той стороне улицы. Он блестел в лучах полуденного солнца. Я спустился с крыльца и, повернув налево, зашагал к Западной четвертой улице.

Я не стал поднимать голову, чтобы посмотреть, стоит ли Хло у окна гостиной.

Я был один.

***

Вы можете подумать, что ресторан на Большом Центральном вокзале очень хорош. Достаточно посмотреть, сколько поездов собралось перед входом. Но собрались они напрасно.

А может, это я, а не ресторан, был повинен в том, что любая пища, которую я брал в рот, имела вкус песка. Понимаю, что я был вконец измотан, а голова, которая не варит, – главная причина несварения желудка.

Разброд в моих мыслях был связан с двумя совершенно разными людьми Хло Шапиро и Патриком Махоуни. Я по–прежнему безумно злился на Хло, но в то же время меня никак не оставляло вчерашнее желание, да и от перспективы продолжать свою одиссею без нее становилось не по себе. Но прежде всего этот налет неопределенности. Я до сих пор не совсем понимал, что же было у Хло на уме. Что касается Махоуни, то я жаждал встречи с ним приблизительно в той же мере, в какой хотел бы избежать ее. Если вы помните старого безумного марсианина Вольто, который правой рукой подтаскивал к себе людей, а левой отпихивал их прочь, вам станет понятно, как я воспринимал Патрика Махоуни, помощника старшего инспектора.