Отчаяние

Первый десяток попыток не удался. Минут десять – пятнадцать ушло на мучительную возню в темноте, когда мы снова и снова возвращались на исходные позиции, пытаясь найти способ встать, при котором наши общие путы постепенно сползали бы вниз. Ни дать ни взять – игроки-соперники в каком-то каверзном бессмысленном шоу. К тому времени, как сеть коснулась пола, лодыжки у меня совсем онемели. Я сделал несколько шагов и едва не рухнул. Ухо уловило слабый звук скользящих по пластику ногтей: Кувале уже развязывал(а) себе ноги. Мне по возвращении в трюм связать ноги никто не удосужился. Разминаясь, я прошагал в темноте несколько метров, поддерживая, пока окончательно не выветрилась, иллюзию свободы.

Повернув обратно, я подошел к Кувале и склонился так низко, что стали видны белки глаз. Он(а) приложил(а) палец к моим губам. Я согласно кивнул. Пока, похоже, нам везет – никакой инфракрасной камеры и в помине нет, – но могут быть звукозаписывающие устройства, и, откуда нам знать, что за хитроумная программа нас подслушивает.

Кувале встал(а) и в тот же миг пропал(а) из виду: футболка после долгого пребывания в темноте уже не светилась.

Временами поскрипывали подошвы промокших ботинок; видимо, кружит по трюму. Ума не приложу, что он(а) рассчитывает найти. Какую-нибудь брешь в корпусе? Быть не может. Я стоял и ждал. Снова на полу чуть забрезжила полоска света. Рассвет. Значит, на палубе скоро появятся люди.

Я услышал приближающиеся шаги. Кувале нащупал(а) мою руку, взял(а) за локоть. Я прошел следом – к углу трюма. Он(а) прижал(а) мою ладонь к стене примерно в метре от пола. Так вот что он(а) обнаружил(а)! Что-то вроде прикрытого защитным кожухом приборного щитка – небольшая пружинная дверца, заподлицо утопленная в стену. Когда нас опускали в трюм, я ее не заметил, но ведь стены все заляпаны – отличный камуфляж.

Я обследовал открытый щиток на ощупь. Так, электрическая розетка. Два нарезных металлических фитинга, каждый сантиметра два в диаметре, под ними – рычажки расходомеров. Что бы через них ни подавалось – или ни откачивалось, – особой ценности для нас они явно не представляли. Разве что Кувале задумал(а) затопить трюм, чтобы мы могли всплыть к люку?

Я едва не пропустил его. У самого края щитка, справа – круглый, с тонким ободком разъем, диаметром миллиметров пять-шесть, не больше.

Разъем оптического интерфейса.

Соединенный с чем? С бортовым компьютером? Если первоначально судно было предназначено для грузоперевозок, возможно, отсюда с помощью портативного терминала загружали инвентаризационные данные. Особых надежд питать не приходилось: вряд ли на арендованном антропокосмологами рыболовецком судне такая система может быть пригодна для чего-нибудь еще.

Я расстегнул рубашку, одновременно вызывая Очевидца. Его программа включала простенькую опцию – «виртуальный терминал», которая позволяла мне просматривать все вводимые извне данные, и заменяющее клавиатуру мимическое устройство ввода. Я вынул из пупка заглушку порта и встал, прижавшись к стене, пытаясь соединить разъемы. Двигался я неуклюже, но после упражнений по выскальзыванию из рыболовной сети новая задачка оказалась совсем легкой.

Все, что мне удалось добыть, – обрывок какого-то случайного текста, а потом – сигнал от самой программы: «Ошибка!» Запрос она получила, но данные оказались зашифрованы до неузнаваемости. Оба порта представляли собой разъемы, предназначенные для подсоединения к гибкому коннектору. Одинаковые защитные ободки не давали состыковать разъемы вплотную – фокусы лазерных фотодетекторов все никак не совмещались, расходились на какой-то миллиметр.

Я отступил назад, стараясь не выдать своего разочарования. Кувале вопросительно тронул(а) мою руку. Я поймал ладонь, лежащую у меня на руке, и положил себе на лицо, покачал головой, затем повел ею к моему искусственному пупку. Кувале похлопал(а) меня по плечу. Ну ничего. Я понимаю. Все-таки мы попытались.

Я стоял у щитка, привалившись к стене. Пришло в голову, что, скрой я признание антропокосмологов, обвинить могут «Ин-Ген-Юити». Если уже после убийства Элен У со товарищи, скрывшись, попытаются взять ответственность на себя, вероятнее всего, их воспримут как невесть откуда взявшихся чудаков. Об антропокосмологах никто и слыхом не слыхал. Стало быть, убийство Мосалы может прорвать бойкот.

«Это было бы то самое, чего она хотела», – едва не произнес я вслух неотступно звенящие в мозгу слова; такое утешительное, такое логичное оправдание!

Я отстегнул ремень и вонзил язычок пряжки в живот около пупка. Стальной имплант окружал тонкий слой противоинфекционной биоинженерной соединительной ткани; от звука рвущегося коллагена бросило в дрожь, но боли не было: защитный слой лишен нервных окончаний. Еще сантиметра два вглубь – и я наткнулся на металлический выступ, фиксирующий порт на месте. Я отодвинул ткани от цилиндра и сумел просунуть язычок дальше за край выступа.

Словно сам себя оперирую доморощенными средствами: на семь-восемь миллиметров увеличиваю имеющееся в брюшной стенке отверстие. Тело сопротивлялось. Я настаивал, пробираясь под выступ, пытаясь высвободить его, а от поврежденного участка уже несся шквал химических сигналов бедствия, призывая на мою голову немилосердный нагоняй и дозу анальгетиков в придачу. Кувале стал(а) помогать, растягивая отверстие. Когда теплые пальцы коснулись шрамов от порезов, которые я нанес себе тогда, при Джине, у меня началась эрекция; ну до того некстати – я едва не расхохотался. Глаза заливает пот, в пах струится кровь – а тело, не желая ничего замечать, требует своего, и все тут. И, положа руку на сердце: захоти Кувале, я с упоением улегся бы на пол и занялся любовью – каким угодно способом. Лишь бы сознавать, что мы слились воедино.

Но вот из брюшины, волоча за собой скользкий от крови коротенький волоконный световод, появился стальной цилиндр. Я повернулся и сплюнул заполнившую рот кислоту. По счастью, этим все и обошлось – меня не стошнило.

Подождав, пока пальцы перестанут дрожать, я вытерся рубашкой и отвернул целиком весь торцевой узел, обнажив порт. Смахивало даже не на фаллопластику, а, скорее, на обрезание – столько мук ради проникновения на лишний миллиметр. Я сунул в карман металлическую «крайнюю плоть», отыскал на стене разъем и попробовал снова.

Перед глазами вспыхнули крупные яркие бело-голубые буквы; ослепить не ослепили, но в шок повергли:

Морской флот Мицубиси Шанхай Модель номер LMHDV-12-5600 Опции на экстренный случай:

Р – запуск сигнальных ракет М – включение радиомаяка

Я перебрал все возможные команды выхода, чтобы добраться до более развернутого меню, – но это он и был, полный каталог. Воображение, которому я не смел дать волю, рисовало блистательные картины: вот я подсоединяюсь к главному бортовому компьютеру, тут же получаю доступ к сети, отправляю записанную ночью исповедь антропокосмологов в два десятка надежных мест, одновременно рассылаю копии всем участникам эйнштейновской конференции. А передо мной – всего лишь примитивная аварийная система сигнализации, возможно, предусмотренная первоначальной конструкцией в соответствии с требованиями техники безопасности и забытая за ненадобностью впоследствии, когда новые хозяева оснастили корабль современным коммуникационным и навигационным оборудованием.

Забытая – или отключенная?

Я подал мимический сигнал – М.

По виртуальному экрану поплыл текст простейшего сигнала бедствия. Сообщался номер модели, серийный номер корабля, широта и долгота (если я правильно помню карту Безгосударства, мы, оказывается, ближе к острову, чем я думал) – и что «выжившие» находятся в «основном грузовом трюме». Внезапно закралось подозрение, что, потрудись мы обыскать остальную часть трюма, где-нибудь наткнулись бы на другой щиток со скрытыми под ним двумя красными кнопками с кулак величиной, надписанными РАДИОМАЯК и РАКЕТЫ; но думать об этом не хотелось.