Отдел дознания
Шрифт:
— Александр Александрович, вы совесть то имейте, у вас группа по «тяжким» по жизни в любимках ходила, вы их постоянно в розовые попки целовали…
— Они, Громов, результат давали…
— Так я и говорю, результат давали, работали день и ночь…
— Да, Громов, они работали! — начальник розыска, потеряв контроль от перевыполнявших его эмоций, застучал крепким кулаком по столу: — Они пахали, а ты…
— Ну что я? Что я? Я в последний день учебного отпуска заехал в Старостинский район, там встретил двух ребят из тяжких, они меня припросили их довезти до парка, типа пикник устроить, а то типа, на природе не бываем, а потом я очнулся от того, что Вареник
— Олег Владимирович, я не знаю, что там по телевизору показывали, к сожалению, не смотрел… — начальник уголовного розыска обличающе тыкал в мою сторону пальцем: — Но, я считаю, что Громов натуральный псих и из зависти топит моих лучших оперов, которых вы прекрасно знаете!
— Вот я, о чем и говорю! С чем я должен был и к кому подходить?! — я откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди.
— Так, оба сели и успокоились, а ты Александр Александрович, не ори тут
понапрасну, этот у тебя тоже результат дает, я результаты помню. — Дронов устало потер лицо ладонями: — Ладно, Павел, времени мало, говори, какие у тебя есть доказательства.
— Вот список. — я раскрыл блокнот на нужной странице: — Эти типы, наркоманы, с нашими операми работали. Этот в больнице лежит…
— А эти двое почему зачеркнуты? — майор Окулов ногтем подчеркнул вымаранные записи.
— Они умерли, передоз случился. Очень грустно.
— Громов, если это…
— Да вы что такое говорите, товарищ майор? — я приложил ладонь к сердцу, стараясь быть максимально убедительным: — Они же свидетели, их расколоть, сами знаете, легче легкого. А бы их, наоборот, берег.
— И это все, что у тебя есть?
— Вы с этого начните, для начала. Вот это, кстати, их связь, его брат на карьере взрывником работает. Я, как на него вышел, сразу от Вареника по голове и получил.
— Олег Владимирович, я, все-таки считаю, что Громов сейчас сводит счеты. Один из этих, так сказать, связей, сейчас в больнице лежит, потому что Громов его подстрелил, и на Громова обличающие показания дает. Так опера из тяжкого оперативно сопровождали расследование уголовного дела по превышения полномочий со стороны Громова, вот и вся связь. У меня, товарищ полковник, тоже таких связей полно.
— Знаешь, Саша, вот ты в опера своего пальцем тычешь, во всех грехах его обвиняешь, а ты мне докажи, что он такой мудак.Тебя сейчас, кроме него и тяжких сколько оперов «живых»? Человек десять будет? Вот ты их собирай и по этому списку все пусть работают. А в девять часов вечера ты мне результаты работы и доложишь. Только давай сразу договоримся — если ты придешь и мне скажешь, что бред этого опера не подтвердился, я хочу лично с этими наркоманами пообщаться, стариной тряхнуть. И, кстати, а где сейчас опера группы тяжких? Ты что, считаешь, что мы с тобой здесь, все спокойно, и можно историю забыть? Нет, Саша, у нас с тобой в кабинетах телефоны разрываются и до шестнадцати часов вечера я хочу твоих лучших оперов видеть у себя в кабинете, с объяснительными в руках.
— Кстати, Громов. –начальник повернулся ко мне: — А сколько долларов там у тебя было, а то я не разглядел.
— Тысяча долларов, в десяти упаковках по сто штук в каждой. Судя по видео, следователь, Варенников и Плотников взяли по сто долларов, а Конев — двести.
— Ты что, хочешь сказать, что они из-за ста долларов в эту историю встряли? Тьфу ты, прости Господи. — полковник Дронов замотал головой.
— Ну почему из-за ста долларов? Еще мне товарную партию «герыча» подбросили
и пистолет…— Кстати, товарищ майор… — обернулся к Окулову: — Вы же доказательства хотели. Наверное, вам еще и эксперты звонят, рассказать где этот пистолетик отметился. Вот вам и доказательства будут.
— Вообще это ничего не доказывает, я уверен, что они его нашли…
— Саша, ну ты, блин, дурак что-ли? — не выдержал полковник: — Ты, с такой позицией, еще умудришься вместе со своими гавриками за решетку сесть, за компанию. Ты что их так яро защищаешь? Сейчас думать надо, как свои задницы спасти… Кстати, а ты с этой, со следователем Викторией, разговаривал?
— Нет, товарищ полковник. — начальник уголовного розыска обеспокоенно зашевелил четными усами: — Я, когда приехал, ее уже в больницу увезли, а потом я посчитал, что следствие прокурорское разберется…
— Вот, ты не разговаривал, а я говорил, и я тебе Саша однозначно скажу — что она ничего не помнит, девочка врет мучительно и неумело, и нам, Саша, наверное, придется еще и с этим вопросом тщательно разбираться — кто нашего следователя уговорил память потерять в таком резонансном деле…
— Товарищи начальники… — в кабинет заглянуло унылое лицо следователя Кожина: — Вы уже закончили, а то я больше курить не могу. И мне шеф сказал Громова допрашивать…
— Пойдем, Александр Александрович, с прокурором еще вопросы порешаем, не будем хозяина задерживать. — полковник Дронов подхватив начальника розыска и повлек его на выход.
— Ну что, Женя, что там решили? — мне уже крайне надоел этот уютный кабинет, хотелось, чтобы все закончилось, хоть с каким результатом — заряд в батарейке закончился.
— Решают еще. — Кожин неопределенно махнул рукой: — Ты только никому…
— Не рассказывать, как я подставил следователя Прокофьеву по твоей просьбе под статью? — я наклонился и зашептал прямо в побледневшую физиономию Евгения: — Честное пионерское, никому не расскажу.
— Бля, Паша, прекращай так шутить, да еще и в кабинете…
— Женя, неужели вас тоже подслушивают? — я испуганно прикрыл рот ладошкой: — Какой ужас.
— Ладно, давай, допрашиваться. — Следователь открыл мое дело: — Фамилия, имя, отчество, дата и место рождения, адрес места жительства и образование…
Судя по всему, прокурор еще не определился с моей судьбой, поэтому, меня допросили, как свидетеля, но, на всякий случай, дали подписать бланк, по которому меня признали потерпевшим и гражданским истцом, а я дал показание, что тысяча долларов для меня является суммой значительной, что это наследство, оставшееся после матери моей дочери, оставленное «на прожитие», а сумма ущерба для меня значительная, так как пятьсот долларов составляют примерно три с половиной моих месячных зарплат. Так же я просил вернуть мне изъятые следователем официально пятьсот долларов, так как к вменяемому преступлению они никакого отношения не имеют. Потом я сожрал у Жени пачку печенья из тумбочки, потому что, уже вторые сутки, у меня в желудке, кроме чая, ничего не побывало, а Кожин, гад, хихикая, сказал, что печенье «Юбилейное» принадлежит не ему, а следователю Прокофьевой Ирине Евгеньевне, на что я совершенно искренне сказал, что мне совершенно по фигу на это обстоятельство. А потом меня отпустили, заставив подписать обязательство о явке по первому вызову следователя и выгнали на улицу. Проходя по коридору, я увидел, через открытую дверь, уныло сидящую на стуле, Прокофьеву Ирину Евгеньевну. Она глядела на меня абсолютно пустым, мертвым взглядом, а секретарь прокурора — осуждающим.