Отдел по расследованию ритуальных убийств

Старинные часы на стене кабинета неспешно отсчитывали секунды, и лишь их равнодушное тиканье нарушало напряжённую тишину.

С улицы послышался еле уловимый шорох, и вскоре пробивающийся в окно кабинета слабый свет уличного фонаря, заслонила чья-то тень. Человек, заглядывающий в окно, не мог видеть оперативников, припавших к стене сбоку от него.

Глеб осторожно, очень осторожно придвинулся к окну и нашёл маленькую щель между раздвинутой занавеской и стеной. В неё был виден болтающийся на верёвке человек, весь в чёрном. Даже на глазах были тёмные очки, и это-то ночью!

Верхолаз несколько секунд вглядывался, что там, за стеклом? Затем, качнувшись, исчез. Глеб показал Михаилу Анисимовичу на стену, за которой была кухня, и старый мастер, спрятав лист во внутренний карман куртки, неслышно выскользнул из кабинета.

Незнакомец уже открыл простенькую оконную задвижку и ступил на подоконник, расстегивая карабин на поясе. Неслышно спустился на пол и так же беззвучно ступая, двинулся к выходу, где дядя Миша поджидал его с распростёртыми объятиями.

Реакция у пришельца оказалась на зависть. Лишь только Михаил Анисимович сделал движение навстречу, нож со свистом описал полукруг, и он лишь чудом успел в последний момент отклониться. Лезвие острое, как бритва срезало клок волос с бороды старого мастера, а незнакомец уже делал следующий выпад, целя в лицо. Дядя Миша ушёл в сторону, поймав за запястье руку с ножом, целя свободной рукой в затылок. Но рука его лишь скользнула по макушке противника, и в следующее мгновение он получил сильный удар подошвой ботинка по колену, и на развороте локтём в грудь. Последний удар отбросил его к стене. От боли перед глазами пошли красные круги, а человек в тёмных очках готовился нанести последний удар.

В кухню ворвался Глеб, и опять незнакомец среагировал мгновенно. Его рука с ножом изменила траекторию, он полоснул наотмашь, целя новому противнику в горло. Глеб присел, чувствуя, как сталь рассекает воздух над головой, и на выдохе выбросил вперёд обе руки с напряжёнными ладонями. Противник отлетел в другой угол просторной кухни, смахнув по пути со стола чайный сервиз. «Наверняка, дорогой и старинный» - почему-то подумалось Глебу.

Врезавшись спиной в стену, Иосиф, словно резиновый мяч отскочил от неё, и двинулся на Глеба, выписывая ножом молниеносные восьмёрки. Молодому оперативнику ничего не оставалось, как отступать. До тех пор, пока он не упёрся в стену. Лезвие приближалось, продолжая выписывать немыслимые геометрические фигуры.

Глеб вспомнил строки Шота Руставели. «Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны». Вот и ему надо посмотреть на себя и этого быстрого как метеор парня, со стороны. Он выдохнул, исторгая из себя горячку боя, чувствуя, что холодное спокойствие овладевает им. Как в замедленном кадре увидел приближающийся к нему нож. В последний момент ушёл чуть вниз и влево. Острое лезвие пробило штукатурку и вошло в деревянную обшивку, а он уже нанёс локтём удар прямо в дорогую оптику. Тепловизоры треснули, Иосиф на несколько секунд ослеп. Глеб подсечкой сбил его на пол, а сверху уже навалился дядя Миша, надавливая пальцем точку на сонной артерии.

– Надо бы связать его покрепче, пока в отключке. Уж больно шустрый. Как бы коленный сустав мне не сломал.

Глеб подобрал нож. Городская модель Impact, с двухсторонней заточкой. Прорезиненная рукоятка удобно легла в ладонь. Неплохая игрушка! Будем считать её боевым трофеем.

Он подошёл к окну, подтянул к себе верёвку и отрезал большой кусок. Гостю она больше не понадобится.

Дядя Миша завёл лежавшему без сознания руки за спину, и связал их особым узлом, который изобрёл сам. Назвал он его монастырским, и Глеб, сколько не пытался, ни разу не мог распутать этот мудрёный узел.

– Ну, что теперь делать будем? – спросил Михаил Анисимович, задирая штанину.

Глеб посветил. Колено начало распухать, наливаясь лиловым цветом.

– Старею! – виновато оправдывался старый мастер, ощупывая ногу.

– Да брось ты! Парень хорош! Таких бойцов не часто встретишь. Бьёт из любого положения, по немыслимым траекториям!

Он подобрал разбитые очки, кое-как приладил на своём носу.

– Если бы он ещё очки догадался снять, лежать дядь Миш здесь не ему, а нам с тобой.

– Лет десять назад уложил бы твоего Брюса Ли за пару секунд, – продолжал ворчать тот.

« Раз вспоминает, что было бы десять лет тому назад, значит, действительно стареет», - подумал Глеб, набирая на своём сотовом номер владыки.

Екатеринбург. Июль 1918-го

Два раза его останавливали красноармейские посты, но, прочитав мандат, пропускали. Выйдя из города, капитан свернул на просёлочную дорогу, продолжая идти без цели.

– Куды, милок, путь держишь? – окликнул его проезжавший мимо крестьянин.

– А куда ведёт эта дорога? – в свою очередь спросил Политковский.

– Дак, в Малый Лип и ведёт. Елизавето-Марьинская обитель там. Поедешь?

– Ну что ж, в обитель, так в обитель.

Капитан забрался на телегу.

– А ты, видать, из их благородий будешь?- посмотрел на него возница.

– Сам же всё видишь?

– Тяжело ноне вашему брату?

– А кому сейчас легко?

– Ну, не скажи. Большевики-то землю крестьянам раздают.

– Обманут они вас, видит Бог, обманут!

– Да мне в волости бумагу показывали. Вроде, как новой власти указ. Так там, русским языком писано: - «Вся земля - крестьянам».

И мужик с вызовом посмотрел на попутчика.

Капитан тяжело вздохнул. Что он мог возразить на это? Мол, власть эта безбожная, а значит, сейчас издаст один декрет, завтра – другой? Но для крестьянина всё, что исходит сверху незыблемо и сомнению не поддаётся. Хотел Политковский рассказать о том, что Царской семьи скорей всего уже нет в живых. Хотел, да не сказал. Во-первых, до конца не верил в это сам. Если уж он не верил, так, что говорить об этом селянине? А если и поверит, что с того? Царь ведь от престола отрёкся. Отрёкся от Богом ему врученной России, ещё недавно великой империи, а сейчас разодранной на части, захлебнувшейся собственной кровью.

Всю оставшуюся дорогу ехали молча. Когда из-за поворота показались деревянные монастырские постройки, мужик истово перекрестился.

– Спасибо тебе, дядя! – капитан соскочил с телеги.

– Господи, спасе! – отвечал крестьянин.

Его ждали. Чему Политковский совсем не удивился. Три монахини в строгих, чёрных одеяниях стояли у ворот обители и скорбно смотрели на дорогу.

Капитана провели в гостевую, где дали умыться и вычистить одежду. Затем пожилая монахиня повела его к настоятельнице.