Отец Иакинф

— Это не несколько книжонок, как вы изволили выразиться, Соломирский! — обиделся Шиллинг. — Ганчжур состоит из ста с лишком томов! Да будет вам известно, что это своеобразная энциклопедия буддизма, его вероучения и мудрости. Тантры, сутры, поучительные беседы Будды со своими учениками. Нет, это, разумеется, настоящее буддийское сокровище! Достать его — моя давняя мечта. Его нет ни в одной европейской библиотеке. Простите, мистер Уэйль, а остальные два экземпляра?

— Второй, как мне удалось выяснить, находится в дацане Бултумур, это в Тубунгутском улусе. И, наконец, третий, и, как мне говорили, самый лучший, отпечатанный в западнотибетском монастыре Нартанг в ста одном томе, хранится в дацане Субулин, на реке Онон. Должен сказать, мистер Шиллинг, что я побывал во всех трех монастырях, и не раз. Но все мои попытка только познакомиться с этими Ганчжурами встречала решительный отпор со стороны тамошних лам. Они, повторяю, так дрожат над этими святынями, что ни за что не согласились даже показать их.

Пользуясь присутствием просвещенных европейцев, Уэйль стал жаловаться на свою судьбу. Ламы, которые пользуются здесь таким влиянием, по словам Уэйля, настроены крайне фанатически. Всеми способами стараются препятствовать распространению в своих степях христианской веры. Уэйль рассказал, что он учредил гут училище для молодых бурятов и преподает им кроме российского и монгольского языков начальные основания математики (для этого он даже перевел на монгольский язык учебники арифметики и геометрии), а желающим также английский, греческий и латинский языки. Так вот ламы, проведав об этом и стремясь всячески отклонить юных своих единоземцев от новой веры, препятствуют даже посещению училища.

— Их верховный жрец Хамбу-лама пригласил меня к себе, — рассказывал Уэйль, — он имеет пребывание в монастыре Тамчинтала на берегу Гусиного озера. Он принял меня весьма холодно. В присутствии своих ассистентов-гэлунов изволил заявить, что если я прекращу экспланацию моим ученикам Евангелия и лимитирую себя преподаванием лишь светских наук и языков, то никто не будет делать мне препятствий и число учеников у меня сразу возрастет. Но разве я могу на это согласиться? Главное, для чего мы сюда прибыли, есть проповедь среди идолопоклонников слова божия, обращение их в истинную веру.

— И сколь же вы преуспели на сем поприще? — спросил Иакинф с улыбкой. — Много ль бурятов приняло у вас христианскую веру?

— Пока ни одного человека, — с горечью признался Уэйль. — Но это все есть единственно вследствие противодействия лам. Их же тут едва ли не половина всей популяции! А юные буряты есть очень любопытные и смышленые. И я убежден, что в дальнейшем дело у нас будет более успешное. Я со своими ассистентами закончил трансляцию на монгольский язык основных частей Священного писания. Я выписал из Петербурга печатный станок, и мы приступаем к публикации Евангелия на монгольском языке. А я уже имел много случаев убедиться, что самый вид печатного текста действует на степных номадов магически. Псалтырь уже напечатан, и я рад сделать презент на память о вашем посещении.

Но Уэйль был занят не только проповеднической деятельностью. Зря времени он тут не терял. С гордостью показал собранные им коллекции буддийских книг и бронзовых идолов-бурханов. Вместе со своими помощниками он привел в алфавитный порядок маньчжуро-монгольский словарь и сопроводил его английским переводом и теперь составляет англо-русско-монгольский.

О своих занятиях по изучению нравов, обычаев и истории бурятских племен он говорил с увлечением. Следил он и за европейской литературой о Монголии. Иакинфу было приятно узнать, что и его труды Уэйлю известны. Через Петербург получает он из Лондона и новые английские издания.

— Вот на днях я получил из Лондона две интересные книги, изданные мистером Рекингом. Извольте взглянуть, вам они будут, вероятно, любопытны. На основании археологических раскопок и лингвистических исследований автор приходит к заключению, что некогда Северная Америка была заселена монгольскими племенами. Из глубин Монголии они двигались к северу и переходили в Северную Америку. Найденные там кости животных, которыми пользовались монгольские племена во время своих завоеваний, свидетельствуют об этом. И вот взгляните, автор пишет, что между ста семьюдесятью словами аборигенов американского Севера три пятых очень похожи на монгольские, маньчжурские и тангутские.

Иакинф перелистал книжку и недоверчиво покачал головой.

— Простите, но чересчур уж боек ваш мистер Рекинг, — сказал он, возвращая книгу. — Произвольное сопоставление слов по внешнему созвучию может ух как далеко завести. Мистер Рекинг готов Америку монголами заселить, а вот молодой московский ученый господин Венелин в гуннах, кои по всем статьям предки нынешних монголов, славян распознал, а немецкие ученые и того чище: в горах Тайшаня среди усуней следы древних германцев отыскали. А в этих усунях и запаху-то германского не было. Вот к чему рискованные лингвистические сопоставления привести могут. Кошка по-маньчжурски кошко. Но воля ваша, отец Уэйль, следует ли отсюда, что россияне пришли в Европу с устья Амура, или тунгусы, то бишь маньчжуры, перебрались туда с берегов Днепра иль Волхова?

— Ну, а кости животных, служивших древним монгольским племенам в их частых и грозных походах, о которых говорят исторические анналы? Вы ведь сами эти анналы транслировали с китайского на русский.

— Летописи-то я переводил, да костей монгольских лошадей в Америке не видал! — сказал Иакинф.

Несмотря на эти споры у камина, а может быть, отчасти и благодаря им, они провели приятный и такой неожиданный вечер у Уэйля. Особенно привечал он Соломирского и даже разрешил Владимиру Дмитриевичу ощупать собственный череп.

Возвращаясь от Уэйля, Соломирский, едва ли не более страстный черепослов, нежели байронист, с восхищением поведал, что у Уэйля самая шишковатая голова изо всех английских черепов, которые ему привелось когда-нибудь ощупывать.

ГЛАВА ПЯТАЯ

I

По прибытии в Кяхту Иакинф поселился в доме знакомого купца Наквасина, а Шиллинг — у Баснина, одного из богатейших кяхтинских коммерсантов.

Кяхта и расположенный рядом Троицко-Савск (и тот и другой в просторечии исстари звали Кяхтой) много переменились с тех пор, как Иакинф впервые увидел их в начале века. Разрослись и расстроились. Домов он насчитал в городе никак не меньше восьмисот. И это без торговой слободы на границе. Построен был новый гостиный двор, две каменные церкви (одна еще достраивалась), и соорудили-то их по проекту столичных архитекторов! Выросла целая улица новых домов, хоть и деревянных, но весьма внушительных — с садами и даже фонтанами, правда, из-за недостатка воды, молчащими. По взаимному уговору с китайцами возведение каменных строений на границе, и с той и с другой стороны, было воспрещено.

Кяхтинские обыватели гордились своим городом, величали его Пограничною столицею, а Иакинф окрестил Забалуй-городком. Жили тут шумно и весело. Кяхта была единственным местом на границе, где разрешался меновой торг с китайцами. После Нижегородской и Макариевской ярмарок сюда съезжались купцы не только на Иркутска, но и из Тобольска, из Нижнего, из самой Москвы, а в остальное время от их имени торг вели оставленные ими приказчики или комиссионеры из местного купечества. Первогильдейские кяхтинские купцы (а только купцам первой гильдии и дозволялось вести оптовый торг с китайцами, и обороты их исчислялись не тысячами, а миллионами), да и пограничные таможенные чиновники, тоже умевшие погреть руки на меновой торговле, славились своим хлебосольством. Каждый считал долгом и честью залучить к себе столичных гостей. Город испытывал недостаток в воде, но не в шампанском. Оно лилось рекой. Его подавали тут не только к обеду, но и к завтраку. Игривый галльский сок пришелся по вкусу и сумрачным китайцам. Они нарекли его шаманским и, бывая в гостях у русских, предпочитали чаю, к которому успели приохотить сибиряков. Впрочем, чаем тут тоже не пренебрегали. Чашка ароматного чая ждала каждого посетителя в любой Китайской лавке, а березовые угли в ведерных самоварах в купеческих домах Кяхты не угасали с утра до вечера.

Воздав должное кяхтинскому гостеприимству в первые дни по приезде, — а тут можно было неделями кочевать из дома в дом, — Шиллинг и его спутники изощрялись в изобретении благовидных предлогов, чтобы как-то, не обидным образом, уклониться от радушных и настойчивых приглашений, которые сыпались на них со всех сторон. А отбиться от них надобно было во что бы то ни стало: времени мало, а дел невпроворот. Ведь помимо выполнения обширных задач экспедиции и своих собственных ученых трудов, много сил приходилось отдавать Иакинфу обучению отъезжающих в Китай миссионеров. Ему хотелось преподать им основы китайского языка, чтобы они не барахтались на первых порах в чужом, иноязычном море, как слепые щенята.