Отец Кристины-Альберты

— Саргон, — поправила Кристина-Альберта.

— Может, и так. А вроде бы «Саргум». Ну, Саргум, и больше никаких. Совсем на этом свихнулся. Я еще попробовал поговорить, да толку что? Ничего дельного или хоть простого я от него не добился. Начал мне угрожать бастинадой, что это там ни есть. Я попросил его не выражаться. «С меня хватит», — говорю санитару, ну, он его и увел. Вот мы и развязались с ним, Крисси.

— Развязались с ним?

— Развязались. А что можно сделать?

— Все! У него был очень несчастный вид? Испуганный, словно с ним плохо обращаются?

— Это с какой стати? Они заботятся о нем как надо и навредить он себе не может.

— Вы уверены, что он выглядел… безмятежным?

— Может, немножко усталым, что ли. Так это от того, что у него в голове творится, так мне думается. Но он там, где ему и надо быть, Крисси. Вот так. Из того, что мистер Пантер сказал, выходить одно: не надо нам вмешиваться. Есть у него все, что ему требуется, живет он на денежки налогоплательщиков. Нам надо о себе подумать. Об этой полоумной затее с привилегированными акциями, которые он прачечной навязал. Вот это — срочное дело. Это ведь выходит почти пятьсот фунтов в год по нынешнему положению вещей. Почти десять фунтов в неделю. Ни одна прачечная в Лондоне такого не выдержит.

— Я должна повидать папочку, — сказала Кристина-Альберта. — Не верю, будто ему так уж хорошо. Я наслышалась всяких ужасов о приютах. Но как бы то ни было, я должна сейчас же поехать к нему.

— Нельзя, Крисси, — сказал мистер Уиджери, медленно покачивая широким землистым лицом из стороны в сторону. — В сумасшедших домах посетителям не дозволяют шляться взад-вперед, когда им взбредет в голову. — Он внимательно следил за ней. — Так не годится, знаешь ли. Бедняг надо держать в покое, не волновать. Пожалуй, я дам тебе письмо для следующего дня посещений…

— Вы! Письмо мне?!

Мистер Уиджери пожал плечами.

— С ним тебя скорее пустят. Но ты от него ничего не добьешься, Крисси, даже если тебя и пустят. И тебе придется подождать дня посещений. Это уж так.

— Я хочу его увидеть.

— Очень возможно. Но правила на то и правила. А пока нам нужно распутаться с делами. Пока он в приюте, думается, мне следует выдавать тебе содержание, пять, скажем, фунтов в неделю, а остальное придерживать, пока все не уладим. На что тебе эти десять фунтов в неделю, если на него тратить ничего не приходится. Ну, а тогда станет ясно, в каком мы положении, и все опять будет ладненько.

Он помолчал, поскреб ногтями щеку, впиваясь в нее хитрыми глазками.

— Понимаешь? — добавил он, словно подталкивая ее сказать что-нибудь.

Кристина-Альберта смотрела на него в молчании, ставшем мучительным. Потом встала и оглядела его, уперев руки в боки. Ее лицо пылало.

— Теперь понимаю, — сказала она. — Ах ты, старая чертова сволочь!

Мистер Уиджери лелеял милые старомодные представления о барышнях и о том, как им положено изъяснятся. И растерялся.

— Э-эй! — сказал он. — Э-эй!!

— И всегда был сволочью, теперь ясно, — сказала Кристина-Альберта.

— Нельзя так выражаться, Крисси. Употреблять такие слова. И ты поняла все неправильно. Что это ты? Старая сволочь! Такая-то старая сволочь? Это почему же? Я только делаю то, что обязан. Ты-то ведь еще несовершеннолетняя. Еще дитя в глазах закона, и, естественно, моя обязанность, моя, как его ближайшего родственника, так сказать, заняться устройством его дел. Вот и все. Ты не должна забирать себе в голову всякие мысли и не должна волноваться. Поняла?

— Я назвала вас, — сказала Кристина-Альберта, — чертовой старой сволочью.

Он отвел глаза и заговорил так, словно обращался к бюро под окном.

— И тебе лучше, когда ты употребляешь такие скверные выражения? А мне от них хуже? И они меняют тот факт, что мне, хочу я того или нет, необходимо позаботиться об его имуществе и позаботиться, чтобы с тобой ничего не случилось, чтобы ты не натворила глупостей? Мы с твоей теткой думали только о том, как о тебе лучше позаботиться. И тут ты набрасываешься на меня, как змея, и употребляешь выражения…

Мистер Уиджери не нашел подходящих слов и, все еще ища сочувствия у бюро, пожал плечами и махнул рукой.

— Вы ему не родственник, — сказала Кристина-Альберта. — Я догадалась, когда прочла ваше письмо, что у вас на уме. Вы рады избавиться от него, потому что он всегда настаивал на выплатах в срок. Вы думаете, я совсем одна, вы думаете, что я всего только девушка и вы можете поступать со мной, как вам угодно. Так вы ошибаетесь. Я заставлю вас выплачивать все до последнего пенни, что нам следуете прачечной, и послежу, чтобы вы еще точнее соблюдали сроки. И почему же вы не попытались вызволить его, когда узнали, что он там?

— Да не волнуйся так, Крисси, — сказал мистер Уиджери. — Пусть я и не кровный родственник ему, но тебе-то кровный! Я твой ближайший родственник, твой лучший друг и обязан думать, как тебя устроить. Обязан действовать для твоего блага. Как бы ты ни выражалась, и вообще. Говорю же тебе, ему там хорошо и безопасно, и я не собираюсь его растревоживать. Никак. Он там, и там останется, а я буду действовать, как мистер Пантер посоветовал мне действовать. Я собираюсь придерживать его дивиденды, а тебе выплачивать столько, сколько сочту, что тебе требуется на жизнь и расходы, и вычитать это у него, и я собираюсь присмотреть, чтоб ты вела в будущем приличную жизнь, какую одобрила бы моя бедная свояченица Кристина. Ты болтаешься в Лондоне самым скандальным образом, учишься всяким грязным словам и ругани. Так продолжаться не может. Вот как обстоят дела, Крисси, и чем раньше ты поймешь, тем лучше.

Кристина-Альберта, онемев, слушала, как мистер Уиджери открывал свои намерения.

— Где миссис Уиджери? — сказала она наконец, неимоверным усилием держа себя в руках.

— Присматривает в прачечной. И незачем ее беспокоить. Мы все это много раз обсуждали и во всем согласны. Присматривать за тобой — наше право, и наша ответственность, и мы выполним свой долг перед тобой, Крисси, хочешь ты того или нет.

Кристину-Альберту одолевали неприятные сомнения. Двадцать один год ей должен был исполнится только через два месяца, и казалось вполне правдоподобным, что закон давал этому маслянистому мерзавцу всякие нелепые права вмешиваться в ее жизнь. Но в ее духе было держаться мужественно до последнего.

— Все это чушь! — сказала она. — Я не позволю, чтобы папочку заперли вот так, без моего согласия, и я не допущу, чтобы вы фокусничали с его собственностью. В семье все знают, что вы нечисты на руку. Мама часто это повторяла. Я сама о нем позабочусь, присмотрю, чтобы его перевели в хорошую психиатрическую клинику, где за ним будет настоящий уход. Вот это я и приехала вам сказать.

Маленькие глазки мистера Уиджери оценивающе ее взвешивали.

— Очень ты много на себя берешь, Крисси, — сказал он после паузы. — Сделаешь то, сделаешь это! А сама толком не знаешь, чего можешь или не можешь. У тебя нет денег, и у тебя нет никакой власти, и чем скорее ты это усечешь, тем лучше.