Отечественная война и русское общество, 1812-1912. Том IV
Шрифт:
Ней и Мюрат продолжали настойчиво требовать подкреплений. Наполеон уже решился было двинуть им на поддержку три дивизии (молодую гвардию и дивизию Клапареда), когда ему донесли о панике в тылу, на левом берегу р. Колочи.
Когда выяснился удар на наш центр, Кутузов решил отвлечь часть сил неприятеля и приказал Платову и 1-му кавалерийскому корпусу Уварова переправиться за р. Колочу и атаковать левый фланг армии Наполеона. Уваров, перейдя Колочу близ с. Малое, двинулся к р. Войне и около полудня опрокинул кавалерийскую бригаду Орнано. Это произвело такое впечатление, что вице-король приостановил атаку на батарею Раевского и начал переводить войска на левый берег Колочи. Уваров двинулся на пехоту и атаковал один пехотный полк гвардейскими гусарами, но неподготовленная артиллерией троекратная атака была отбита; все-таки французы отступили за р. Войну, так как Платов, переправившись через Войну выше Беззубова, появился в тылу неприятельской пехоты, которая и отступила от Беззубовской плотины. Началась паника в обозах, а затем и в войсках.
Кутузов отозвал Уварова за Колочу, а одни казаки не могли справиться с массой пехоты, встретившей их. Но нападение Уварова и Платова имело огромное значение для общего хода сражения: батарея Раевского была нами отбита, а в два выигранные часа (от 12 до 2 часов дня) мы успели к угрожаемым пунктам подтянуть резервы и даже передвинуть 2-й корпус Багговута с правого фланга на левый, к д. Утице; 4-й пех. корпус занял пространство между батареей и с. Семеновским.
Убедясь, что на левый фланг произведено не очень серьезное нападение, Наполеон возобновил атаки на батарею Раевского. В 3 часа, после страшно упорного боя, причем в
Конец Бородинского боя (Верещагина)
Тяжелые чувства испытывал Наполеон, сидя под курганом у Шевардина; пред ним происходило что-то небывалое, совершенно неожиданное. Он знал, что превосходит русских в силах и, к удивлению, не может сломить их сопротивления. Ни трофеев, ни пленных, как бывало в прежних сражениях, нет. Ежеминутно с разных концов поля сражения прискакивают ординарцы с просьбой подкреплений. Наконец он решил, по предложению Бертье, объехать поле сражения. В четвертом часу он выехал к Нею и Мюрату к д. Семеновской. По всему пространству, по которому ехал Наполеон, в луже крови лежали лошади и люди поодиночке и кучами. Подобного зрелища, такого количества убитых на таком малом пространстве, никогда не видали еще и Наполеон и никто из его генералов. Гул орудий, не прекращавшийся в течение девяти часов, усиливал впечатление картины. Наполеон выехал на высоту Семеновского и сквозь дым увидел позади Семеновского и кургана русские войска, которые стройно стояли на второй позиции, в полной готовности продолжать бой; их орудия, не переставая, гудели и дымили по всей линии. Сражения уже не было. Хотя в распоряжении Наполеона и было 19.000 гвардии, которую он мог бы бросить вперед для решения участи сражения, но, не слушая совета своих маршалов, полководец решил не прибегать к этому последнему средству, так как, вероятно, не рассчитывал сломить русских [5] . Через три часа Наполеон вернулся назад, «против обыкновения, с красным лицом, с вклоченными в беспорядке волосами и усталым видом».
5
У Кутузова были тоже еще свежие войска, не введенный в бой: на правом фланге 4 егерских полка полковника Потемкина, Преображенский и Семеновский полки гвардии, несколько рот артиллерии и еще 84 орудия в Можайске, бывшие в полной готовности и рвавшиеся в бой.
Бородинское поле сражения (Фабер дю-Фор) (Муз. Щукина)
Перестрелка продолжалась по всему полю сражения до наступления темноты; но чувствовалось всеобщее утомление; кое-где еще были частные попытки кавалерийских и пехотных частей броситься в атаку, но без решительного успеха. Выстрелы час от часу редели, и битва замирала.
Кутузов, бывший в центре позиции у Горок, не переставая следил за ходом боя и, как мы видели, успел изменить и первоначальное расположение войск, передвинув во время боя 1-ю армию с правого фланга к центру и на левый фланг, а также везде успевал своевременно посланными подкреплениями восстанавливать бой. Но главной его заботой было управление духом войск, что, как ученик Суворова, он выполнял мастерски.
Мы видели его распоряжения для замены Дохтуровым унесенного с поля сражения Багратиона. Когда дали знать, что взят в плен Мюрат, хотя и ошибочно, он послал адъютанта поехать по войскам и объявить об этом. Когда донесли, что французы заняли флеши и Семеновское, он подозвал Ермолова и сказал ему: «Съезди, голубчик, посмотри, нельзя ли что сделать». В третьем часу атаки французов прекратились. Кутузов был доволен успехом дня сверх ожидания. Вдруг приезжает полковник Вольцоген с докладом от Барклая-де-Толли, что войска страшно расстроены, и сражение проиграно. Кутузов не верил тому, что слышит, страшно рассердился и приказал передать Барклаю, что его сведения несправедливы и что настоящий ход сражения известен ему, главнокомандующему, лучше, чем Барклаю.
«Отбиты везде, — горячо говорил взволнованный полководец, — за что я благодарю Бога и наше храброе войско. Неприятель побежден, и завтра погоним его из священной земли русской!»
Но когда вскоре приехал Раевский с докладом, что войска твердо стоят на своих местах и французы не смеют их более атаковать, Кутузов приказал Кайсарову писать приказ о бое на следующий день и послал адъютанта по линии объявить, что на завтра мы атакуем.
И эта весть, объявленная от главнокомандующего, которую каждому хотелось услышать, поднимала дух, нарождала новые силы; измученные, колеблющиеся люди утешались и ободрялись.
Наполеон и его армия были в изумлении перед противником, который, потеряв почти половину армии, стоял также грозно в конце, как и в начале сражения. Верно сказал Ермолов, что «под Бородиным французская армия расшиблась об русскую». Русские, действительно, одержали нравственную победу, убедили противника в том, что он не может нас победить. Но победа наша была куплена дорогой ценой: из 113.000 чел. мы потеряли 57–58.000 чел., в том числе 21 генерала; урон французов из 130.000 чел. 50.000, в том числе убитыми и ранеными 43 генерала [6] . «Битва генералов» или «Могила французской кавалерии» — вот европейское прозвище Бородинского сражения. Трофеи с обеих сторон почти равны: у неприятеля отбито 13 орудий, мы потеряли 15. Пленных не брали; их с каждой стороны было не более 1.000 человек.
6
В числе убитых французских генералов были два дивизионных: Монбрен, которого не без основания считали лучшим после Мюрата кавалеристом великой армии, и Огюст Коленкур, младший брат герцога Виченцского, подававший самые блестящие надежды. Из бригадных генералов были убиты: Плозон, Юар (Huard), Компер, Марион, Ромеф, Ланабер и др. Мы потеряли, кроме смертельно раненых, Багратиона, Н. А. Тучкова, убитыми: А. А. Тучкова, А. И. Кутайсова и др.
Ред.
Ночью французы очистили занятые ими во время боя пункты нашей позиции и отступили за р. Колочу и к Шевардину. Несколько раз войска вскакивали в панике, ожидая нападения казаков. Палатка Наполеона была окружена каре гвардии. На утро генералы собрались вокруг ее, и Ней громко критиковал бездеятельность и нерешительность Наполеона в день сражения. Наполеон не возражал и был весьма обрадован донесением, что русские очистили поле сражения и потянулись к Можайску. До 11 часов вечера Кутузов не отменял распоряжений к возобновлению сражения, но когда поговорил с приехавшим в это время Дохтуровым и убедился в громадности понесенных войсками потерь, приказал начать отступление к Можайску.
Сражение при Бородине (Д. Скотти)
27 августа, в 6 часов утра, русская армия снялась с позиции в полном порядке и тишине; французы заметили наше отступление только в 10 ч. утра, когда на поле сражения оставался только арьергард Платова.
Бородинское сражение было очистительной жертвой за оставление Москвы и дано было Кутузовым для удовлетворения общественному мнению и голосу армии.
Позиция, выбранная для боя, была несильная и укреплена слабо: профиль укреплений был настолько незначителен, что кирасиры Тильмана, во время атаки на батарею Раевского, перескочили ров и бруствер без особого труда [7] . Позиция была занята неправильно, почему во время боя пришлось половину войск переводить по полю сражения к центру и левому флангу позиции.
Набег Уварова и Платова помог выиграть необходимые для этого два часа, но все-таки войскам Багратиона пришлось шесть часов вести бой против втрое превосходящего в силах противника. Все эти ошибки были искуплены небывало доблестным поведением войск. Кутузов превосходно управлял боем и правильно оценил его значение.7
Легкость, с какой французская кавалерия действовала против батареи Раевского, объясняется тем, что она совсем почти не была укреплена. Насыпь и ров не были закончены к началу сражения. Вал не достигал требуемой высоты; ров был покат и неглубок; амбразуры были приготовлены только для 10 орудий. После того, как французская пехота ген. Бонами овладела люнетом, а потом он вновь был отнят нами у неприятеля, ров и вал оползли, и все укрепление представляло лишь группу орудий на возвышении, огороженную невысокими кучками земли (см. полк. Н. П. Поликарпов в «Нов. Жизни», кн. 8, стр. 144–146). Французским и саксонским кирасирам не за чем было заезжать в тыл или перескакивать через ров. Они ворвались одновременно со всех сторон. Вот что пишет очевидец: «Бригада, командуемая Коленкуром, устремилась на редут, и нашим удивленным взорам представилось поразительное зрелище: вся эта возвышенность, господствовавшая над нами, вдруг превратилась в гору движущегося металла. Блеск оружия, касок и кирас, на которых отражались лучи солнца, сливался с огнем орудий, изрыгавших смерть отовсюду»… (Labaume, Relation complete de la compagne de Russie, 152).
Ред.
Наполеон, думавший одним ударом окончить войну, убедился, что разбить нашу армию не может и, следовательно, ему, вместо отдыха, предстоит ужасная, ничего не обещающая хорошего, борьба, а при малейшей неудаче — гибель.
Сосредоточив 100.000 на фронте в 2 версты, между Колочей и старой смоленской дорогой, он, наверное, рассчитывал дать парадное сражение, хотя и грубо-прямой фронтальной атакой. Конечно, это могло стоить больших потерь, но он никогда о потерях не думал, а, главное, не допускал мысли, чтобы его чудные войска, при огромном численном превосходстве, не сломили сопротивления русских, которым и позиция для боя не давала никаких преимуществ. И вдруг такое неожиданное разочарование!
Много лет спустя в своих мемуарах он так оценивает Бородинское сражение: «Из всех моих сражений самое ужасное то, которое я дал под Москвой. Французы в нем показали себя достойными одержать победу, а русские стяжали право быть непобедимыми… Из пятидесяти сражений, мною данных, в битве под Москвой выказано (французами) наиболее доблести и одержан наименьший успех».
Кутузов, в донесении государю о сражении, выяснил причину необходимости отступления, но не упоминал ни о победе ни об отступлении неприятеля, а указал на страшное упорство в битве, мужество войск, большие понесенные ими потери и о взятых с бою трофеях [8] .
8
Донесение Кутузова о Бородинском сражении прибыло в Петербург в день тезоименитства государя, и хотя император Александр не был введен в заблуждение относительно значения совершившегося события, но объявил о нем, как о победе, чтобы поддержать в народе надежду на успешное окончание борьбы с Наполеоном и доверие к Кутузову. Князь Кутузов был произведен в фельдмаршалы и ему было пожаловано 100.000 рублей; Барклаю-де-Толли пожалован орден св. Георгия 2-й степени, а раненому князю Багратиону 50.000 рублей. 14 генералов получили орден св. Георгия 3-й степени. Всем бывшим в сражении нижним чинам было пожаловано по пяти рублей на каждого.
Легенда о «победе» нашей возникла, как нам представляется, следующим образом. Кутузов искренно был убежден, что не потерпел поражения. Он был готов к сражению на следующий день. В записке, набросанной наспех карандашом вечером, в самый день сражения (26 авг.), он пишет Барклаю:
«Из всех движений неприятельских вижу, что он не менее нас ослабел в сие сражение, и потом, завязавши уже дело с ним, решил я сегодняшнюю ночь устроить все войско в порядок, снабдить артиллерию новыми зарядами и завтра возобновить сражение с неприятелем. Ибо всякое отступление при теперешнем беспорядке повлечет за собою потерю всей артиллерии» (Щук. Сб., ч. V, 3). Об этом же он писал Ростопчину в тот же вечер. Платову был дан приказ преследовать неприятеля, и, по всей вероятности, в первоначальный текст донесения это известие попало. Об этом сообщает Левенштерн («Р. С.», 1901, кн. 1, стр. 109). Об этом было известно и Ростопчину, который мог узнать о нем чрез своего сына, адъютанта Барклая («Р. С.», 1889, кн. 12, 706–707). Но когда выяснились огромные размеры потерь, мысли о возможности дальнейшего сопротивления были оставлены и, естественно, отменили данный Платову приказ о преследовании. Бутенев («Р. Арх.», 1881, кн. 3, ч. I, стр. 80) говорит: «Утром 27 кончилось наше ликование по поводу выигранного сражения. Мы узнали, что хоть поле осталось за нами, но кн. Кутузов отменил приказание Платову преследовать неприятеля». Но в победе Кутузов был уверен. Еще 29 авг. он писал жене: «Я, слава Богу, здоров и не побит, а выиграл баталию над Бонапартом» («Р. С.», 1872, кн. 2, стр. 269).
Поэтому мы не находим указания на преследование французов в посланном царю тексте донесения. В этом донесении Кутузов изобразил дело так, как оно ему представлялось, и в нем почти все было правда. Но потом ловкие руки устроили так, что донесение Кутузова оказалось донесением о победе. У Кутузова одно только не соответствовало истине: что «неприятель нигде не выиграл ни на шаг земли». Он сознавался, что армия его была «расстроена», что она не могла удержаться на бородинской позиции, что она отступила на шесть верст, т. е. за Можайск, что патроны и заряды израсходованы почти полностью. Все эти сведения, сопоставленные между собой, должны были дать такое впечатление, что армия не могла долее сопротивляться неприятелю. Между тем в опубликованном и прочитанном в церквах донесении Кутузова все эти неблагоприятные для нашей армии сведения были устранены и прибавлена фраза: «наша армия ночевала на поле сражения». Эта подделка подлинного донесения Кутузова была делом рук графа Аракчеева (см. об этом полк. Н. П. Поликарпов, «Очерки Отеч. войны», «Нов. Жизнь», 1911, кн. 8, стр. 139–144).
Многие из современников, особенно люди, близко стоявшие к делу, были очень удивлены, когда в опубликованном донесении увидели победное ликование. Ермолов (Записки, т. I, 204–205), который знал, что «неприятель, одержав победу, не соответствующую его ожиданиям», удивлялся, что «государю представлено донесение о совершенной победе». Фадеев, адъютант Левенштерна, передавал А. Д. Бестужеву-Рюмину 1 сентября: «Неприятель непременно войдет в Москву, потому что наша армия совсем погибла» (Чтения О. И. и Д. Р., 1859. кн. II, стр. 84). Ростопчин, в свою очередь, пишет («P. С.», 1889, кн. 12): «Я написал записку министру полиции, что я не понимаю этой победы, потому что наши армии отступили к Можайску… Я уверен, что не так бы радовались этой победе, если бы император узнал своевременно о моей записке министру полиции».
Знал ли правду Александр? В письме к В. К. Екатерине Павловне от 18 сентября, говоря о том, что он собирался в Москву, Александр пишет:
«Даже после известия о битве 26 августа я выехал бы немедленно, если бы в том же донесении Кутузов не заметил, что он решил отступить на шесть верст, чтобы вновь устроить армию. Эти фатальные шесть верст, отравляя все удовлетворение, которое доставили мне победа (курс. наш), заставили ждать меня следующего донесения; а оно ясно показало мне, что впереди нас ждут одни бедствия» (см. Переписку имп. Александра I с В. К. Екатериной Павловной, изд. В. К. Николая Михайловича, стр. 90). Строки совершенно ясные, если, конечно, не предполагать, что Александр сам хотел скрыть правду, ему известную, от сестры. Из второго донесения Кутузова, правда все еще довольно смутного (там говорилось о «победоносном» сражении), а особенно из разговора с привезшим донесение Мишо (Мих. Данил., IV, 530–532), т. е. 9 сентября, он должен был знать о причинах оставления Москвы. И совсем уже разъясняло положение письмо Винцингероде от 13 сентября, где было сказано вполне определенно: «Что бы ни говорили, а последствия показывают, что сражение 26 авг. было проиграно». Письмо Винцингероде было ответом Александру, который писал ему: «Я не могу постичь, что заставило ген. Кутузова отдать Москву врагу после победы, которую он одержал при Бородине» (Зап. С. Г. Болконского, стр. 184).
Ред.