Отечественная война и русское общество, 1812-1912. Том V
Шрифт:
В имение придворного банкира Раля, в Ямбургском у., Петербургской губ., бывшие ополченцы явились в июле 1814 г. и были освобождены от господских работ до 1 января 1815 г. В январе управляющий деревнями Смольян объявил им, чтобы они начали ходить на барщину, но ни один из них не исполнил этого требования. Велено было собрать их, однако из 27 человек явилось только 9, и управляющий пригрозил им за неповиновение ссылкой на поселение. Один из бывших ратников, Архипов, заявил, что они все лучше пойдут в Сибирь, чем на господскую работу. Управляющий схватил его за ворот, но товарищи вступились. Однако с помощью дворовых Архипов был задержан и посажен под стражу. На другой день староста и выборный везли на мызу другого «главного ослушника», но пятеро бывших ратников отбили его. Получено было известие, что собирается и вся «дружина», чтобы освободить арестованного. Управляющий послал за капитаном полка, квартировавшего в одной из деревень имения Раля, и просил его о помощи. Как только он приехал, более 50-ти ратников вошли во двор, освободили Архипова и, потребовав к себе управляющего, заявили ему, что ранее будущего урожая на работу не пойдут. Тот просил ямбургский земский суд заставить их повиноваться. Земский исправник и уездный предводитель дворянства отправились в имение Раля и донесли, что бывшие в ополчении получили по возвращении домой «как в полях от засеянного хлеба, так и в сенных покосах должное удовлетворение и оставлены на прежних участках», до 1 января 1815 г. были освобождены от работ, а теперь не соглашаются идти на барщину ранее нового урожая. Из найденных наиболее виновными 7 человек были арестованы, а трое бежали (Арх. Мин. Вн. дел) [78] .
78
А. Кржижановский в неизданных «Рассуждениях и примечаниях об Украине» говорит, что вступившие
В план нашего очерка входит описание лишь тех волнений крестьян после 1812 года, которые связаны с Отечественной войной. Поэтому я остановлюсь еще на волнении удельных крестьян Липецкого приказа, Смоленской губ., так как оно явилось следствием разорения этого края в 1812 году и вызванных им злоупотреблений удельного начальства.
Я не имею возможности подробно говорить о том, как отразилась война на положении крестьян в Смоленской губ. Приведу только письмо губернского предводителя дворянства Лыкошина 1816 г., хорошо рисующее то разорение, которому подверглись здесь крестьяне.
На вспоможение крестьянам Смоленской губ., по его словам, было отпущено 5.325.000 руб. «Казенным крестьянам даны пайки на 1813, 1814 и 1815 годы, и поля их засеяны все, отпущен на строение лес; дано по сту руб. на постройку; каждому работнику 50 руб. на покупку лошади и отпущены деньги на отдачу рекрут. Помещичьи крестьяне получили пайки на три месяца, и полей их засеяно двенадцатая часть. В мае месяце 1813 г. начали обыватели из рассеяния собираться… на место прежних жилищ своих и некоторое время жили на открытом воздухе, питаясь грибами и хлебом. Первое их дело было убрать мертвые тела людей и павших лошадей и скота [79] , сделать новые на больших дорогах мосты и перевозы, строить для хлеба шалаши. Болезни сделались повсеместными, люди умирали человек за человеком, большей частью средних лет, поелику они убирали тела и заразились. Недоставало не только гробов, но и работников рыть ямы для погребения; священники не успевали по долгу христианскому делать каждому погребение. В это время смоленское ополчение возвратилось, а на место его велено было собрать рекрут с каждых пятисот душ по десяти человек [80] . Вслед за тем другой рекрутский набор из 500 душ по 8-ми человек [81] во время, когда болезни свирепствовали, люди умирали, все вещи, принадлежащие к отдаче рекрут, вздорожали, денег не было, да и приобрести их нечем. Сие обстоятельство привело обывателей в совершенное изнурение. К несчастию, падеж скота и лошадей… повторялся несколько раз.
79
Из донесения министра полиции Балашова (в декабре 1812 г.) видно, что в Смоленской губ. было истреблено 172.566 человеческих и 128.739 скотских трупов, а в 6 губерниях (Калужской, Московской, Смоленской, Минской, Могилевской и Виленской) и в Белостокской области всего истреблено 430.707 человеческих и 230.677 скотских трупов. С. Горяинов. «1812. Документы Государственного и С.-Петербургского Главного Архивов. Издание Министерства Иностранных дел». Спб., 1912 г., ч. II, стр. 98.
80
В именном указе сенатору Каверину 11 июля 1813 г. сказано: «с казенных обывателей Смоленской губ., поставивших в 1812 г. по 10 рекрут с 500 душ, взять еще с того же числа по 2 рекрута», а помещичьи имения уравнять в сборе рекрут с казенными поселениями. («Полн. Собр. Зак.», XXXII, № 25, 419.)
81
См. П.С.3., XXXII, № 25, 438.
По истечении льготного времени с окончанием 1813 года губерния, как будто не пострадавшая, поставлена во все прежние свои повинности наравне с прочими губерниями, разорения не потерпевшими, а по местному своему положению страдает более…
Первое, по изгнании неприятеля, обыватели должны были устроить большие дороги, мосты и перевозы…, принять на себя в натуре почтовую гоньбу по всей губернии и тем изнурить остатки тех лошадей, которые… от истребления неприятельского и всеобщего падежа уцелели; беспрестанно проводы военных, колодников, воинских команд, требующих подвод, забирали у них последних лошадей и отвлекали крестьян от полевых работ; а сие было в то время, когда в большом семействе едва один человек оставался не болен или только что начал оздоравливать, а прочие все лежали на смертном одре и сим лишались последней для себя помощи. В сем положении должно было помышлять о постройке для зимы убежищ… По неимению достаточного числа лошадей не на чем было возить материалы. Тут настало время платить подати с каждой души по три руб. и на содержание почтовых лошадей по 45 коп. с ревизской души. Бедный крестьянин все, кроме хлеба, служащее к его пропитанию, равно как и одеяние, должен приобресть покупкою, ибо по недостатку скота не имел с чем сварить свои щи, а по неимению овец не имел шубы ни кафтана… и в сем положении находятся и по сие время» (1816 г.).
«Тот, кто знал места сии прежде разорения, — продолжает Лыкошин, — увидит большую разницу: деревня, в которой было прежде дворов 23, теперь имеет только 7 или 8; крестьянин, у которого было по обыкновению две избы, три или четыре клети, скотный двор и гумно, теперь имеет только одну избу, а редкий успел сделать и другую, а вместе с ней плетень…; редкий из них успел построить скотный двор… Во дворе, где было прежде от 5 до 10-ти лошадей и до 12-ти коров, теперь едва 2 лошади и 1 корова, а овец почти нет совершенно… Проезжий, знавший прежде места сии… приметит многие нивы и даже целые поля запустевшими и заросшими кустарником… На лицах жителей заметно уныние» [82] . Хуже всего было положение тех крестьян, жилища которых находились на большой дороге, по которой проходили войска.
82
«Русская Старина», 1878 г., т. XXIII, 537–540. О последствиях нашествия французов для Минской губ. см. Краснянский. «Минский департамент в. к. Литовского» СПБ. 1902, стр. 70–71.
В истории волнения удельных крестьян Гжатского у., Смоленской губ., обнаруживается вся лживость местной администрации, все те наглые злоупотребления, которые доводили крестьян до сопротивления властям. Помощь удельным крестьянам Смоленской губернии велено было произвести из удельного капитала. Таких крестьян в этой губернии, разоренных войной, оказалось 42.384 души, а сожженных неприятелем крестьянских дворов — 648. Для пособия этим крестьянам смоленская удельная контора купила хлеба и лошадей на 184.400 руб. При оказании пособия хлебом крестьянам Липецкого приказа (на что было назначено 21.103 рубля, хлеба выдано было мало, пособия лошадьми не оказано вовсе. Сама смоленская удельная контора находила недостаточным данное крестьянам пособие, между тем как экономическим крестьянам (так назывались принадлежавшие до 1764 г. церковным учреждениям, преимущественно монастырям, а потом перешедшие в ведение коллегии экономии и включенные позднее в состав казенных) оказана была значительная помощь; но министр уделов Гурьев не внял представлению управляющего смоленской конторой. Положение многих удельных крестьян Липецкого приказа было, по выражению ген. Паскевича, «отчаянное». Из двух волостей, находившихся в ведении этого приказа, особенно разорена была Клушинская (1700 душ), так как она была ближе к большой дороге; им приходилось даже отдавать в заклад луга и поля, засеянные рожью. Крестьяне эти в прошении в удельную контору писали, что «если волости не дадут помощи, то более 1.500 душ должны пропасть, и без того уже по-миру ходят». После получения от министра уделов отказа в пособии, они попробовали обратиться к сенатору Каверину, но тот отвечал, что постановлениями по удельному ведомству им воспрещено обращаться к кому-либо другому, кроме своего начальства. Высочайше утвержденным положением комитета министров 10 декабря 1812 г. с казенных, удельных и помещичьих крестьян Смоленской губернии, потерпевших разорение, велено было не взыскивать недоимок прежних лет и недобора податей за вторую половину 1812 г., а также всего оклада за 1813 г. Но смоленская удельная контора продолжала взыскивать подати со своих крестьян [83] , а когда они, узнав о данных правительством льготах, предположили, что «прощенные оклады государем, но с них уже взысканные, следует зачесть и на полтора года от податей освободить», то посланный с этой просьбой в Смоленск крестьянин был арестован, как бунтовщик и зачинщик беспорядков, и по приказанию управляющего удельной конторой «чувствительно наказан», а подати продолжали, без всяких разъяснений, по словам Паскевича, «вымучивать с поспешностью», и в уплате их не выдавали никаких квитанций. В своем донесении государю Паскевич прямо говорит, что удельная контора, действуя незаконно, «обманывала крестьян в видах корыстного лихоимства». Удельный голова Минай Иванов на уплату податей продавал на корню крестьянский хлеб и весь скот.
83
Она
ссылалась потом на то, что не имела права заменить записанными в приход сборами 1813 г. оброк 1814 года. По сведениям, сообщенным удельной конторой, крестьяне липецкого приказа были освобождены от платежа оброчных и казенных повинностей всего на сумму 60.016 р. Оброчных денег Клушинской волостью в 1813 г. в счет оклада (10.356 р.) было уплачено 3.566 р., с Златоустовской в счет оклада (16.341 р.) взыскано 8.163 р.Виды в селе Мишенском. (с акв. Клара).
В апреле 1815 г. Липецкий приказ объявил, наконец, о сложении недобора податей за вторую половину 1812 и всего оклада 1813 г. Но деньги продолжали взыскивать по-прежнему, при чем Минай Иванов подвергал жестоким телесным наказаниям даже жен и детей неплательщиков. Крестьяне принесли жалобу губернатору, но она была оставлена без последствий, и им вновь подтвердили, чтобы они обращались с претензиями к своему начальству. Когда крестьяне просили разъяснения у губернского прокурора, тот отправил их просьбу министру юстиции, который препроводил ее лишь через год министру уделов.
По словам Паскевича, крестьяне «не могли понять», за какой год они уплачивают подати.
Наконец, крестьяне деревни Медведки, вследствие крайней бедности [84] , стали обнаруживать неповиновение требованиям приказа. Управляющий удельной конторой отправил своего помощника Миллера для ареста главных зачинщиков и телесного наказания всех 12-ти домохозяев этой деревни, но взять их на этот раз не удалось, а ходоки крестьян отправились в Варшаву и Петербург и подали прошение великим князьям, императрице Марии Федоровне и министру уделов. Когда потребованы были к следствию двое поверенных и некоторые из медведковских крестьян, и они опять оказали непослушание, то заседатель земского суда с Миллером отправились 30 марта 1815 г. в деревню Медведки с понятыми (до 200 чел.), но крестьяне их к себе не пустили. После этого приехал исправник Кушников с 12 чел. инвалидной команды при их начальнике и с таким же, как прежде, числом понятых, но крестьяне будто бы прогнали и их несколькими выстрелами из ружей, заряженных пулями. По сведениям же, собранным Паскевичем, сделан был один холостой выстрел, как сигнал соседям, что приехало начальство. По предписанию губернатора, исправник вновь явился с полным составом земского суда и с тою же командой. Крестьяне дали знать Кушникову, что они расскажут все только ему одному и просили не брать с собой удельных властей, так как они их постоянно обманывают и пишут во время следствия то, чего допрошенные не говорили [85] . Кушников не только записал их показания, но и выдал им копии с составленных им протоколов. Так как он первый раскрыл, что с крестьянами при взыскании податей обходятся жестоко, и обнаружил большие злоупотребления, то вследствие старания смоленской удельной конторы был предан сенатором Кавериным уголовному суду, как «подстрекатель возмущения». Лишь по требованию Паскевича он был освобожден от суда, снова назначен капитан-исправником и награжден орденом. В июне 1815 г. приказный староста села Клушина Василий Яковлев, воспользовавшись отлучкой головы и казенного старосты, собрал сходку и составил приговор об отправке в Петербург поверенного с жалобами крестьян. Губернатор прибыл в Липецкий удельный приказ с батальоном Бородинского полка и, расквартировав его в удельных селениях, арестовал старосту Яковлева и еще сорок «главнейших возмутителей» (а по словам Паскевича, «ни в чем не виновных»). Крестьяне, собравшиеся в числе около 700 человек, просили сменить приказного голову Миная Иванова и освободить Яковлева, но просьба их исполнена не была. Они требовали, чтобы арестовали всех их, так как схваченные товарищи не более их виновны. В своем донесении министру финансов и управляющему министерством полиции Вязмитинову губернатор предложил (в виде исправительного наказания) высечь каждого десятого человека плетьми и сдать в рекруты одного из 50-ти; но комитет министров согласился с мнением Каверина, что наказание должно быть назначено по приговору суда.
84
Еще в октябре 1813 г. чиновник смоленской удельной конторы доносил о дер. Медведки, что крестьяне ее «не могут не только обрабатывать поля, но и продовольствовать свои семейства».
85
Паскевич удостоверяет, что удельные чиновники «писали на следствии, что хотели, вовсе даже крестьянам ничего не читая и не показывая».
«Бегство фанцузов из Москвы 1812 г. октября 12 дня». (Скотти).
Дело дошло уже до сената, когда государь, 18 февраля 1816 г., приказал командующему гренадерским корпусом генерал-лейтенанту Паскевичу расследовать это дело. Паскевич с величайшим вниманием отнесся к нему, переспросил крестьян поодиночке и целыми деревнями, но все же из 60-ти заключенных оставил под стражей 14-т. «Наиболее наклонных к неповиновению» он предлагал переселить в другую губернию [86] , но в то же время считал необходимым наказать за «великие злоупотребления» чиновников смоленской удельной конторы, так как их «бессовестные деяния» — истинная причина всех беспорядков. Паскевич выхлопотал также пособие неимущим крестьянам (21.280 рубл. на 532 души) и рассрочку оброчной недоимки бедным семьям на 4 года. Перед новым 1818 годом он донес, что после выдачи пособия, рассрочки оброчной недоимки и увольнения от службы управляющего смоленской удельной конторой среди крестьян водворилась тишина и спокойствие [87] .
86
При переселении в Быховский у., Могилевской губ., двух семейств крестьян, они оказали вооруженное сопротивление, и три человека из них бежало.
87
Кн. Щербатов. «Ген.-фельдмаршал кн. Паскевич, его жизнь и деятельность», т. I, СПБ., 1888 г., стр. 263–303. В документах дела Арх. Мин. Вн. дел департамента полиции исполнительной 1815 г., № 187) все это событие изображается с точки зрения смоленской удельной конторы и местного губернатора, а потому, после следствия Паскевича, они заслуживают мало доверия. Ср. о злоупотреблениях удельной администрации, обнаруженных волнением удельных крестьян бурегского приказа Новгородской губ. Середонин. «Истор. обзор деятельности комитета министров», т. I, 355–356; Дубровин. «Письма глав. деятелей в цар. имп. Александра I», 179; «Сборн. истор. мат., извлеч. из Архива соб. Е. В. Канцелярии», под ред. Дубровина, VI, 55–56.
По окончании заграничной кампании крепостные, как мы уже видели, ожидали воли [88] . Нижегородский губернский прокурор донес в 1815 г. министру юстиции, что в Нижнем появились «разглашатели пустых новостей насчет освобождения всех крестьян от владения помещиков с присовокуплением слов оскорбительных» для государя. 12 марта этого года (в годовщину восшествия имп. Александра I на престол) канцелярский чиновник Снежницкий рассказал, что, как он слышал на базаре, государь приказал отобрать крестьян у дворян (в казенное ведомство). Господа де собрались в ночное время в сенате и позвали государя. Он обещал явиться, но дал знать великому князю Константину Павловичу, чтобы тот принял меры предосторожности. Великий князь, взяв с собой воинов, нашел государя «в опасности жизни, стоящего перед собранием на коленях» в рубахе и просящего помилования. Изрубив собравшихся, Константин Павлович отвел государя во дворец и сказал: «видишь ли, брат, я тебя от них спасаю во второй раз» [89] .
88
В одном письме из Москвы от 15 апреля 1815 г., подвергшемся перлюстрации, было сказано: «нас здесь очень тревожит, что мужики беспрестанно твердят, что они вольные, и многие из деревень выезжают, также и к нам приказчик пишет (из Калужской губ.), что то и дело твердят, что вольные». Приказчик в имении действ. ст. сов. Вас. Сер. Ланского (Новгородского у.) писал своему господину: «некоторые крестьяне совсем бунтуют и в послушание нейдут; причина тому, — я не знаю, отколь они газеты получают, — что будет воля, с часа на час дожидают; до этого слуху исправляли барщину, а ныне никто ничего, и кто хочет — идет на барщину, а кто не хочет — сидит дома». (Арх. Госуд. Сов.)
89
Сенат приговорил Снежницкого за эти разглашения к ссылке на поселение, резолюция же государя, которому было доложено об этом деле, не известна.
«Разбитие маршала Давуста при Красном». (Скотти).
В начале апреля 1815 г. нижегородский губернатор приказал арестовать приехавшего из Петербурга с капитаном Любанским его дворового человека, Дмитриева, за разглашение о даровании всем крестьянам вольности. Дмитриев рассказывал, что об этом уже читан был в Казанском соборе в Петербурге манифест. Сенат утвердил приговор уездного суда о наказании Дмитриева 30 ударами плетей и отдаче в военную службу с зачетом помещику за рекрута.