Отечество без отцов

Стоя у окна вагона, они смотрели на занимающийся день. В утреннем сумраке промелькнула табличка с названием станции «Алленштайн». Озера, кругом озера, подобно туману, разливавшемуся над полями.

— Думаешь, речь идет о России? — спросил Роберт Розен.

Годевинд пожал плечами:

— От него всего можно ожидать.

Вальтер Пуш высказал пожелание, чтобы война разразилась несколько ближе, скажем, в Вестфалии, чтобы в перерывах можно было забежать на обед к Ильзе.

— Моя жена Ильзебиль желает не того, чего хочу я, — на диалекте сказал Годевинд. — Довольно скоро и с лихвой ты получишь свою вестфальскую войну, возможно даже с казаками.

На Востоке солнце всходит рано, в России еще раньше, а по ту сторону Урала…

Но какое им было дело до восхода солнца в Азии?

— Туда мы никогда не дойдем, — сказал Годевинд.

* * *

Вегенер держит слово и присылает мне копии старых газет. Посылка приходит в тот день, когда свежие газеты наполнены криками о новой войне. Телевидение упражняется в показе шокирующих кадров, представляя пылающее небо над Багдадом из первой войны в Персидском заливе, в то время, как я склоняюсь над пожелтевшими бумагами 60-летней давности. Как я рада, что мой мальчик находится в Приштине, а не в пустыне.

«В твой день рождения газеты не выходили, было воскресенье», — пишет Вегенер в прилагаемой записке. — До полудня по радио исполнялась 5-я симфония Бетховена, после обеда Центральная германская радиостанция передавала 150-й немецкий народный концерт из Берлинского дворца спорта. Вильгельм Штриенц пел «Родина, твои звезды», под аккомпанемент аккордеона исполнялась песня «Антье, мое светловолосое дитя».

В моем телевизоре отражается ночная темень пустыни на фоне пожара на нефтяном месторождении. Более мрачной картины невозможно представить в мой день рождения.

30 января 1943 года они праздновали 10-летний юбилей захвата власти. Газеты отметили событие памятными статьями и поместили фотографию факельного шествия того периода. Как это все связано между собой: через десять лет после факельного шествия в Сталинграде капитулировали немецкие войска. Геринг выступил тогда со своей Спартанской речью.

В Спарте никогда не бывает снежных метелей. Это место расположено намного южнее, во много раз ближе к той самой войне в пустыне, чем к Сталинграду.

Английские листовки тогда были полны ликования. Первый воздушный налет среди бела дня на столицу рейха внес некоторую сумятицу в празднование юбилея прихода к власти. Спартанскую речь пришлось перенести на час позже. Фюрер был настолько ошеломлен, что поручил зачитать свою речь министру пропаганды. Видимо, он горевал также и по поводу своих сталинградских бойцов. Речь рейхсфюрера по делам молодежи прозвучала без помех в девять часов утра во всех школах. Но здания не были украшены флагами. Напротив, из-за Сталинграда флаги были приспущены.

Из газет я узнаю, что в день моего рождения было объявлено о выдаче по карточкам 250 граммов лука.

Американское информационное агентство «CNN» сообщает, что сейчас через пустыню к границам устремились потоки беженцев. В пустыне ни у кого нет возможности спрятаться, лишь только по горло закопаться в песок. Как тогда в снег.

Мой день рождения пришелся на четвертое воскресенье после праздника Епифании. [7] Темное время суток продолжалось тогда с 17.46 вечера до 07.11 утра. В берлинском театре «Метрополитен» давали «Свадебную ночь в раю», театр на Ноллендорфплац показывал спектакль «Ночь с Казановой», явно фривольную постановку, учитывая всю серьезность того времени. Такого рода вещи были недопустимы, поэтому в память о Сталинграде с 3 по 6 февраля были закрыты все театры, кинозалы и варьете. Развлекательная музыка по радио не транслировалась. И в эпицентре того эпохального времени оказалась я со своим днем рождения.

7

«Явление Господа». В евангелической церкви отмечается, как народный праздник трех святых королей, приходится на первую декаду января.

В газете «Дойче альгемайне цайтунг» за 1 февраля 1943 года я обнаруживаю переведенные главы из романа «Гроздья гнева» Джона Стейнбека. Удивляюсь тому, что в немецких газетах разрешено было перепечатывать текст книги американца. Одно название уже должно было заставить задуматься.

Я звоню Вегенеру, чтобы поблагодарить за запоздалый подарок ко дню рождения. В то время как я с ним разговариваю, по телевидению показывают убитых на первой войне в пустыне.

— Ты не хотела бы заняться судьбой отца? — спрашивает Вегенер.

— Да, — отвечаю я, хотя еще совсем не уверена в этом.

Он рассказывает об уникальной находке в одной из библиотек. Некий юный уроженец Вестфалии был направлен с войсками Наполеона в Россию в 1812 году, вел там дневник и привез записи домой. Свыше ста лет бумаги пролежали на чердаке его родительского дома, пока правнуки не нашли их и не сделали из них книгу.

— Если тебя интересует, могу тебе ее выслать, — говорит Вегенер.

— Какое мне дело до Наполеона? — спрашиваю я его.

— 129 лет спустя твой отец также пошел на Россию, не с Наполеоном, а с другим.

Итак, я должна озаботиться судьбой моего отца.

Я выключаю телевизор и углубляюсь в бумаги Вегенера.

Газета «Берлинер цайтунг» за 04.02.1943 года приводит меня в ужас следующим заголовком:

Герои Сталинграда выполняли свой долг до последней минуты.

Их самопожертвование — пример для нас.

Мы должны быть достойными наших отцов и сыновей.

Такого количества солдат наша Восточная Пруссия не видела с давних пор. По всем шоссейным дорогам шли они на восток и пели. Детей освободили от школьных занятий, они стояли у дороги и приветствовали солдат.

Историческая хроника школы из деревни Подванген, июнь 1941 года

Какая весна! Вначале зима никак не хотела уходить, держалась, пока у нее еще оставались силы, а затем тепло окутало землю. Но таков уж Восток: сегодня начинает ломаться лед, а завтра уже цветут цветы. Аисты прилетели в срок, и школьники Подвангена отпраздновали День аиста. Даже металлические птицы, пугавшие звуком своих моторов людей и животных, не могли помешать аистам занять свои гнезда и будить спозаранку любителей поспать щелканьем своих клювов. Никогда прежде в небе Восточной Пруссии не было такого множества самолетов, даже штурмовики проносились над Подвангенским озером. Ласточки падали замертво с телефонных проводов, в лебединых гнездах лопались созревшие яйца. По слухам, недалеко от границы были созданы полевые аэродромы, откуда самолеты совершали учебные полеты, выходили к побережью Балтийского моря, пересекали Подвангенский водоем и отражались в Мазурских озерах. Однажды в четверг пополудни на деревенском лугу приземлился одномоторный легкий самолет «Шторх», появление которого привлекло всеобщее внимание. Детям разрешено было даже потрогать металлические крылья. Пилот, офицер в кожаной куртке с барашковым воротничком, степенно направился в господский дом, около четверти часа он беседовал с господином фон Болькау, а затем улетел, предварительно распив с ним по рюмке шнапса.

Когда прибыли первые колонны солдат, на аллеях едва лишь проглядывалась листва. По обочинам шоссе таяли остатки снега, время от времени один из пехотинцев покидал строй, брал обеими руками рыхлый снег и ел его так, будто это было ванильное мороженое. Удивление вызывали колонны велосипедистов. На велосипедах ехала целая рота по три человека в ряд, ранцы и стальные каски были привязаны к багажникам, винтовки за спиной. Все это напоминало прогулку в пасхальные каникулы. Вместо того чтобы петь, они так оглушительно звонили, что гуси и куры обращались в бегство. Старики задавались вопросами, куда те крутили педали, поскольку в Восточной Пруссии каждому было известно, что дороги по мере продвижения на восток становились все более пыльными и разбитыми, и, в конце концов, вообще заканчивались. Вместо велосипедистов песню подхватывали пехотинцы. Как только одна из колонн приближалась к Подвангену, офицер приказывал идти в ногу. Сапоги в такт били по булыжной мостовой настолько громко, что звук был слышен в самой отдаленной хате, а затем солдаты начинали петь: