Отель "Калифорния"
Шрифт:
Но сабвеем она проехала из любопытства. В основном же ходила пешком и радовалась этому естественному человеческому действию, как чему-то новому, необыкновенному. Ходить пешком.
В комнате, отведенной для одежды и манекенщиц, двое уже сидели на полу. В колготках и лифчиках, они обычно заканчивали мэйк-апк приходу уже загримированной Насти. Они не были дружелюбны, поэтому она и приходила уже накрашенная, дабы избежать лишних сорока минут общения. Она сначала все пыталась понять, почему, что она делает не так?
Потом ей надоело, и она стала называть их в уме старыми вешалками.
У белой Анн кожу, казалось, можно было бы оттянуть на несколько сантиметров со скул, как у йогов. Она штукатурилась, будто пыталась поменять лицо. Ей это удавалось, она была, как в маске, и не шевелила мышцами лица, дабы килограммовый грим не заполнял ее морщины. Черная Гейл дольше всего красила щеки, и они превращались под конец в грязные апельсины.
Каждое утро перед показом в комнату приносили поднос с кофе и горячими булочками. Настя обязательно съедала одну-две. Чем вызывала тихое удивление манекенщиц. Будучи и так эфиопски худа, она потеряла три кило в Нью-Йорке. Она экономила и ела раз в день. В очень красивом и дорогом кофи-шопеза углом, напротив Сентрал Парк. Иногда она покупала гамбургер и брала в пансион. Но в комнате три на четыре было тоскливо, и Настя предпочитала ходить по городу голодная. Комната, за которую сама же и платила, пустовала.
Муз вбежала в номер и, расцеловавшись со всеми, Настя едва успела выдохнуть дым сигареты, замахала «Нью-Йорк Таймс». На этот раз Муз Модерн отвели целую страницу.
Статью сопровождали фото. Небольшая Муз и ее мужа-менеджера и две большие фотографии Насти. Обычно снимки с фашион-шоубыли с каким-нибудь дефектом — то рука была отрезана, то глаза косили. Эти два были безукоризненными. Будто студийные. Настя посмотрела, нет ли фамилии фотографа, и, не увидев, спросила у Муз.
— Настия, пожалуйста, сначала закончи мою работу, а потом занимайся своими делами, — Муз смотрела снизу вверх своими серыми глазами с фиолетовыми веками, что делало глаза усталыми. Модно было быть измученной.
Настя хотела сказать, что потому нее не будет времени, что билет не обменять, что у нее нет денег, что для нее это шанс, что… Ожидать участия Муз в Настиной карьере было глупо — у самой Муз она была недоразвита.
Настя отошла к вешалке с одеждой для шоу. К каждой манекенщице была прикреплена толстая негритянка-одевальщица. Они ничего не понимали ни в туалетах, ни в их последовательности, несмотря на то, что платили им пятнадцать долларов в час. Им все время надо было говорить: «Спасибо, лапочка! спасибо, дорогая!» Восторгаться, изумляться и хлопать в ладоши тому, как они все прекрасно не делают. Для Насти это было мучением. «Зачем, зачем все эти притворные любезности, радости телячьи. Прямо без мыла в жопу лезут!» — думала она о двух манекенщицах и вспоминала слова Друга, Джоди, Ричарда: «You have to please people!» [103] Она все пыталась поточнее перевести эту фразу на русский, но всегда у нее получалось «лизать задницу».
103
«Ты должна угождать людям!»
Негритянка взмахнула юбкой — пора было одеваться — взмахнула не той. Настя стала считать до десяти в уме. Потом до пятидесяти, и дальше. Не помогало. Плохое настроение всегда отражалось на ее физиономии. А ей во что бы то ни стало надо было быть в хорошем. Потому что после шоу у нее был назначен аппойнтмент [104] . С Альбертом Ватсоном. И уж его-то она ни за что не должна пропустить. Что бы Муз ни говорила о лотом.
Свидание ей назначила девушка из «Базар» — молодая, деловая и, как Насте показалось, честная. Вообще она заметила разницу в манере разговаривать у ньюйоркцев. Ей очень нравилось, что они не сюсюкают, не лебезят и прямо говорят о деле. Во всяком случае по сравнению с лосанджелесцами это было прямо. Честная девушка из «Базар» сказала Насте, что прямо, так вот, сразу, на работу ее взять не может: «Но я уверена, что ты бы смогла и для «Ревлона» работать, и для нашего журнала, и для «Вога». А Альберт Ватсон тебя точно бы поснимал. Если хочешь, я сделаю свидание…» Настя чуть не взвизгнула — «если хочешь»! Сама она могла бы ему звонить месяцами и даже голоса его бы не услышала, а тут — «Это Лин… Альберт, модель из Лос-Анджелеса…»
104
Appointment — деловое свидание.
Зазвучала надоевшая за две недели музыка, и показ начался. Настя выходила третьей — ее как бы оставляли на десерт; Она полетела по ковровой дорожке между рассевшимися покупателями. Кто-то с кофе, кто-то уже с шампанским. За ширмой на переодевание давалось немного больше времени, чем в Советской армии во время подъема. И снова надо было вылететь — одежду Муз Модерн надо было демонстрировать именно летая,чтобы видны были все эти безумные кружева на подолах, складочки, воланчики, которые следующим летом повиснут на женах сенаторов в подражание первой леди, потому
что Белый дом обратил-таки на Муз внимание… И снова аплодисменты и вспышки камер, и опять стрелой за ширму, и опять вспышки камер… И потом все заканчивается. Модели идут помогать одевальщицам развешивать одежду по порядку, не забывая повторять thank's honey! [105] , а покупатели — поздравлять Муз, обнимать Муз и целовать Муз.105
Спасибо, сладенькая! (медок).
Пока все были заняты восторгами Муз, Настя улизнула из номера, взяв с собой свое портфолио,спрятанное под столом. Ей показалось, что Гейл это заметила, но не подала виду. Настя подумала, что черненькая в общем-то ничего и бывает скрытно дружелюбна: «Это потому, что мы с ней minority [106] . Я эмигрантка, она негритянка». Хотя в нью-йоркском сабвеелюбой белый мог легко почувствовать себя меньшинством.
Студия Ватсона находилась в подвальном помещении, и оттуда по лестнице поднимались две модели. Настя стояла на углу и с завистью смотрела на них: «Им хорошо, сразу видно, завсегдатаи… Неужели я такая же высокая?» Она заметила вмятинку на водосточной трубе, у которой одна из них остановилась, и, когда манекенщицы сели в такси, подошла посмотреть. Измеряться. Да, она была ничуть не ниже тех, кому позавидовала.
106
Minority — меньшинство.
В прихожей студии висел дым, оставленный кем-то скрывшимся за дверью. «Несколько минут, о'кей?!» — крикнули оттуда, и Настя, ответив: «О'кей», стала ждать.
Под пальто на ней было «маленькое черное» платье Муз. И черный же пушистый свитер под платьем. Что, видимо, и возмущало — тайно, по лос-хамовски — Муз. Платье было вечерним, с глубоким вырезом и без рукавов. Но именно поэтому Настя и надевала под него свитер, чтобы быть элегантной и в то же время не мерзнуть.
За дверьми была слышна музыка, несколько раз выдал очереди «Хассельблад». «Работают, — подумала Настя, — может, для «Вога» снимают… Самое ужасное — ждать. Всякая чушь в голову лезет, зачем я пришла, все равно не возьмут…» За дверьми завизжали — работа, видимо, была окончена. Еще через минут десять дверь распахнули, и в прихожую выбежала модель, у которой не было сомнений, возьмут ее или нет. Она уже была взята — Джэни Дикинсон — для фирмы «Ревлон». Она была в узеньких брючках, на высоких каблуках — ноги у нее будто подламывались. Кто-то тянул ее за длинный шарф, обмотанный вокруг шеи под маленький круглый воротник из меха кожаной куртки летчика. Джэни Дикинсон хохотала, широко раскрывая рот. «Сколько, интересно, ей платят за разевание гаража?» — Настя смотрела исподлобья, плотно сжав свой собственный «гараж». Дикинсон рванула наконец шарф, и в прихожую вышли еще двое. Одного парня она стала обнимать и орать ему в ухо, что Питер — второй — самый лучший мэйк-ап артист.Она взглянула на Настю и закричала и ей, что он, Питер, самый лучший. «Ватсон, чау!» — крикнула она и, еще сильнее придушив парня, направилась к выходу. Ноги у нее так и ломались. Гример ушел и крикнул кому-то, Ватсону, видимо: «Она потрясающа! Столько энергии! Такая персоналити! [107] » Настя подумала, что в ней самой энергии не меньше, а после кокаина так вообще не остановишь. И что она тоже может так орать, разевая «гараж» и загребая ногами, но может только со знакомыми уже, а в первый раз, видимо, производит впечатление недружелюбной. «Ну так у всех разные характеры. Персоналити!!!»
107
Personality — индивидуальность.
Ватсон вышел и устало сел в кресло. Настя подумала, что у него на вид вообще нет персоналити.Он протянул руку за портфолиои лениво стал переворачивать пластиковые страницы. Называть ему имена фотографов было бы бесполезно, звучало бы, как: Хуй Хуйков, Хуй Хуйкин, Хуй Хуевый…
— Не вижу причины, почему бы ты не могла работать в Нью-Йорке. Тем более у тебя high fashion look. Ты русская, да? Я знаком с… Викторией, да? Контракт на миллион… Не плохо…
Последнее относилось к фотографии Оливье. У Ватсона тоже было немало контрактов. Насте не нравилась Виктория, не нравился фильм — тошнотворно антисоветский — в котором та снялась в Америке. Насте нравилась Виктория Федорова в советском фильме, где она играла немую.
— У тебя есть агент здесь?.. Вильямина бы тебя взяла. Будешь сегодня в «Студио Fifty Four»?
Настя не совсем представляла себе, что это такое, и сказала, что у нее нет пригласительного. Ватсон усмехнулся:
— И не надо. Скажешь, что из ее агентства. У них там сегодня пати.