Отель «Тишина»

— Это твой сценарий?

Она не отвечает на вопрос, но говорит, что закончила все, что собиралась сделать.

— Я завтра уезжаю, — продолжает она, глядя мне прямо в глаза. — Так что это мой последний день.

Она улыбается.

Мне.

Последний день, значит, и последняя ночь.

— Вечером приду, — говорю я ей без обиняков.

В одежде из плоти

Я быстро смотрюсь в зеркало, провожу рукой по волосам и закрываю за собой дверь.

У нее одиннадцатый номер, в глубине коридора.

Она стоит напротив меня и снимает покрывало с кровати, но не сворачивает его; за окном воркуют голуби.

Я расстегиваю верхнюю пуговицу на своей красной рубашке и обнажаю окровавленную грудь. Под рубашкой белый лотос, а под лотосом все еще бьется сердце. Потом я расстегиваю еще две, в то время как она возится со своими пуговицами и молниями. Сбросив рубашку и брюки, снимаю носки, это практически не требует времени. Наконец дело доходит до трусов, и вот я стою обнаженный перед ней, на голом полу. В самом центре лесного пейзажа над кроватью, между черными стволами деревьев, охотник с луком и стрелами глядит прямо в глаза леопарду. Среди деревьев я замечаю уходящую вдаль извилистую тропинку. Вытянув вперед руку, на ощупь определяю путь и делаю шаг ей навстречу, между нами еще три паркетины. Потом второй шаг, и вот уже мы соприкасаемся ладонями, линия жизни к линии жизни, артерия к артерии, и я чувствую, как пульсируют сосуды по всему телу, на шее, в коленях, на руках, чувствую ток крови к органам. Затем трогаю ключицу.

— Это цветок? — она кладет ладонь мне на грудь. Я делаю вдох. И выдох.

«Стальные ноги»

Телефонный разговор с дочерью я начинаю с дел. Фифи тем временем не отрывается от своего компьютера.

— Не работает ли… — замялся я, пытаясь вспомнить имя ее бывшего парня. — Фрости все еще делает ножные протезы?

Объясняю, что общался с физиотерапевтом, который занимается реабилитацией пострадавших от взрывов. Это одна из женщин из того дома, меня с ней познакомила Май.

— С большинством из тех, кто потерял конечности, это случилось после войны.

— Понимаю.

— Женщина, с которой я разговаривал, сказала, что больных привозят к ней в ужасном состоянии, а от нее они уходят на протезах сами.

Продолжаю:

— Мне нужно четырнадцать ножных протезов.

— Ого!

— Для мальчика семи лет, девочки одиннадцати лет, подростка четырнадцати лет, для женщины двадцати одного года и для двух мужчин — тридцати трех и сорока четырех лет. Детали сообщу. И мне придется одолжить у тебя денег.

В трубке виснет тишина, потом слышится вопрос:

— Так ты не скоро приедешь, папа?

— Немного задержусь. Ты ведь заглядываешь к бабушке?

— Я как раз сейчас у нее.

Минуточку, говорит дочь и, понизив голос, начинает что-то объяснять бабушке.

Я жду. Довольно долго, так что даже беспокоюсь насчет телефонного счета.

— Папа, бабушка хочет тебе что-то сказать.

Я слышу, как она передает трубку моей матери.

— Алло, Гудрун Стелла Йонасдоттир Снайланд у телефона.

— Да, мама, я слушаю.

— Лотос говорит, ты в отъезде. За границей? Разбираешься со своими делами?

— Можно и так сказать.

— Какая там погода? Как всегда?

— Дождь.

— Все еще война?

— Нет, закончилась.

— Виновные ушли от ответственности. Безвинные страдают. Старо как мир.

— Я знаю, мама.

— Мы с твоим папой во время свадебного путешествия ходили в военный музей. Вы с ним те еще романтики.

— Да, ты рассказывала.

Потом она решила напомнить мне о ветке, которая стучит ей в окно.

— Ты обещал ее отпилить. А кстати, папина пила у тебя?

В голове вдруг проносится картинка из прошлого. Мама танцует на линолеуме в кухне. На ней блузка в горошек, играет пластинка, а я стою рядом и, не отрываясь, слежу за ее движениями. Рука у меня в гипсе и на перевязи, я дома один с мамой, уже несколько дней не хожу в школу. Что же она тогда слушала? Литл Ричарда? Она захотела научить меня твисту и взяла за здоровую руку. Я был в одних носках.

В трубке снова раздался голос Лотос:

— Как ты думаешь, можно полюбить с первого взгляда?

— А почему ты спрашиваешь?

— Вчера в банке встретила одного мужчину.

Ее явно волнует что-то еще.

— Мне тут пришло в голову, что, когда ты вернешься, мы могли бы пойти вместе в горы. Я уже и ботинки купила. Хочу спать в палатке, пока не похолодает.

И взорвется тишина, как гора

Пока я говорю по телефону, парень время от времени выжидательно поглядывает на меня. Словно хочет о чем-то спросить. Но потом, видимо, отдумывает и, когда я кладу трубку, говорит:

— Они пришли вчера вечером и забрали нашего гостя.

— Кто? Кого?

— Полицейские. Мужчину из девятого номера. Вывели в наручниках.

— А что случилось?

Он рассказывает, что Адам пробрался в номер моего соседа, пока Май убирала, и спрятался в шкафу. Мальчика бросились искать, а когда нашли, то вместе с ним обнаружили и ценные вещи, купленные на черном рынке, а еще три груди с мозаичного панно. Вызвали полицию.

— Постояльца обвиняют в краже и незаконной торговле антиквариатом.

Затем парень перевел разговор на другую тему:

— Мы решили последовать вашему совету и сохранить название «Тишина». И повесили вывеску. На трех языках.

Он показал на стену у себя за спиной.

Тишина спасет мир, — написано на табличке.

Я считаю шаги между мной и тобой

Май открывает дверь, на ней зеленая кофта, застегнутая на все пуговицы.

— Это тебе. — Я протягиваю ей проигрыватель. — Нужно только воткнуть в розетку.

— Не тяни время, — говорит в ответ. — Ты просто меня не хочешь.

Я спрашиваю, могу ли войти, и она кивает.

Мальчик заснул в кровати с открытым ртом и раскинув руки. Рядом лежит букварь с картинками. Май рассказывает, что школу откроют только осенью, а он уже начал учиться читать.

Подсоединив проигрыватель, я приношу коробку с пластинками. Ставлю «Ziggy Stardust».

— Я тут подумал, а ты бы не смогла научить меня танцевать?

Что мама говорила? Когда замолкают автоматы, у людей возникает потребность танцевать и ходить в кино.