Откровение Блаженного
Шрифт:
За глухой завесой незатихающей боли прячусь от людских взоров. От самого себя.
Раньше я засыпал с мыслью о скорой встрече с новым днем. Сейчас засыпаю… чтобы как можно дольше пребывать в стороне от реальной жизни.
Многоцветность, многозвучность бытия для меня исчезли. Только – серость. И – мрак.
Тяжесть обыденной жизни.
Утрачен смысл. Естество растворилось в «непогоде тоски».
Дни мои… до истечения будут напряженно-угрюмыми.
Над чужим миром безмолвно плывет непогожее облако моей седины.
От моей седины остужен небосвод.
Стою
Душа взывает: сынок, явись хотя бы призраком!
Уже не вернуться… искомое убито…
Не на лице, а где-то внутри «возникает» подобие улыбки. Стихийно.
Не по моей воле… Зачем? Зов?.. Чей?.. Симптом помешательства?..
Молчание позволяет мне услышать дыхание земли… дыхание тела моего сына…
По приглашению был на свадьбе. Заболел… душевно. Нет, не здесь мне находиться, а в клетке сидеть!
Мне говорят:
– Алексеич, Господь дал, Господь и взял…
– Мой сын наркоман. Я и жена замучились с ним… А твой… благодари Всевышнего…
– А если бы он стал инвалидом? С ложечки кормил бы…
– Бог умножил твой талант…
За окном часто стучит дождик… Сынок бежит домой?
Убили его тело, а душа еще живее стала.
В открытую форточку струей воздуха втянуло калиновый лепесток. Он легонько скользнул по моей щеке… будто Алешин пальчик.
Стопа калины окольцована полоской плотной бумаги, на ней: «Утоли моя печали». Откуда?..
Под калиной – его подснежник.
Им сделанная скворечня. Скворец поет. Замолкает. Глядит в мою сторону… Жалеет?
Молчит трава. Молчат деревья. Жалкий, иду… В душе – слезы: сегодня ему… двадцать… …Улетел…
Живые цветы на его могилке… он сам хотел жить…
«Алеше от Натальи Нечаевой: с великой нежностью и памятью в Святое Воскресение».
Пучок ивовых веточек… За утро распустились сережки. Летает пчела. …Поднимаюсь в небеса…тишина… он близко…
Откликнись!
Я не думаю, что живу.
Я не думаю, что умру.
По жесткой земле волочу свое захлебывающееся кровью сердце.
В горле постоянный клекот рыдания. Слезы.
У меня не было отца. И вот не стало сына. Круговая осада безжалостной судьбы.
Раньше, когда я был счастлив, то все остальные люди казались мне несчастными. Сейчас, когда я несчастлив, то все остальные люди мне кажутся счастливыми.
Дома – мне плохо.
Выйду из дома – еще хуже.
Как быть? Жить?
Не вглядываюсь в лица – их словно нет.
Все явления природы – за пределами моей жизни. Себя ощущаю стихией, не имеющей названия, примет и предназначений. Стихия, блуждающая во тьме.
Мои сны:
Младенец смеется на моих руках…
Иду. Ночь. Я думаю: а если сорвусь с обрыва? С неба – свет!..
Алеша нарисовал портрет незнакомого мужчины. Я вгляделся: мое лицо…
За два дня до своей смерти из больницы
мне позвонил мой друг писатель Ю. М. Щербаков. Разговаривать он почти не мог, что-то бормотал невнятное… натужно, настырно, долго… Не пытался ли он тем самым оградить, предупредить меня?.. Ибо сын мой погиб менее чем через неделю.Покупаю цветы. Бабка:
– Тебе как? Четное число ромашек аль нечетное?
Я не понимаю. Она поясняет:
– Живому? Аль для мертвого?
С надрывом вдыхаю воздух:
– Сыну…
– Алексеич, глянь, какая красивая радуга!
Глянул… но посверх радуги…
Когда я один, то я – с сыном.
Мою старость венчает трагедия… Мне уготован Рай?
– Алеша – твой ангел-хранитель.
Каков же был знак твоего явления на белый свет? В это майское утро падали дождинки… слезинки…
Сразу удалился немыслимо далеко. На недосягаемое…
Когда он собирался уезжать из дома, из ржаного батона насушил себе сухарей… на дальнюю (невозвратную!) дорогу. …Мед ел ложками. Неужели там, где он сейчас, ему несладко?
Ты еще не успел позабыть, как мать пела над твоей колыбелью… Сейчас над твоей могилой поет вьюга.
В зале на линолеуме застывшие восковые капли, упавшие с горящих свечей во время отпевания Алеши…
Ветрено. В окне суматошно мечутся тени от веток калины… Ты ли, сынок, в поздний час что-то хочешь мне сказать… тревожное?..
Я назвал тебя сыном тысячу раз! А ты хоть бы один раз откликнулся!
Я обнимаю подсолнухи – они вздрагивают… Помнят, как я на этой меже кормил Алешу?
Воробьи долго и оживленно щебечут на калине: сегодня день рожденья Алеши.
Тело сына срослось с плотью Великой Матери Земли. Стопами я прикасаюсь к ним… осторожно… …каждый шаг, как толчок крови в сердце…
Свет его жизни во мне и во всем мире.
Он и я обнимаем Вселенную. Он протягивает руки с Небес, а я – с Земли… …Иди домой… тут хорошо…
Незабудки глаз
Слезам любви и скорби не исчерпаться, не иссякнуть до донца. В воспаленной памяти моей всплывают все новые и новые картинки, эпизоды, штрихи. Несколько подборок из «Записок…» опубликованы в еженедельнике «Литературная Россия». Из разных городов и весей я получил письма. Они – не отклики. А большее…
«Как обухом по голове: твои «Записки несчастного отца»! Читал их и плакал, не пряча слез. Виктор, не обессудь за мой лепет-совет: пиши о сыне, вспоминай, беседуй с ним. И душа его не будет сиротской». В. Паршин, журналист.
«Самое высокое страдание – мужество. Не торопись выплакать всю боль сразу. Жизнь и есть боль». Т. Брыксина, поэтесса.
«Прошу Бога, чтобы помог Вам выдержать, пережить беду. Надо жить. Творить. Предостерегать людей, напоминать о хрупкости, нежности, сиюминутности человеческой жизни». Г. Мазина, директор школы.
«Вы поведали о великом горе, которое испытывают в России все большее число людей. Как бы хотелось, чтобы плач Вашей души услышали те, кто «у руля страны». Е. Шуваева, студентка.