Открытый научный семинар: Феномен человека в его эволюции и динамике. 2005-2011

уже не полемика, а внутренний спор. Это то, где коренится позитивная сторона того, что мы

изобразили как полемику.

Хоружий С.С.: Так а сердце тут все-таки причем?

Ахутин А.В.: При том, что это не ум. Больше я пока ничего не говорю.

Это что-то другое. Ты приводишь слова Каллиста Уэра. А я говорю, что сказал бы вот

так, не отрицая. Тут мы и соглашаемся, и расходимся. Для меня проблема такова: как

соотносятся друг с другом ум и сердце. Что такое сердце и что такое ум? Основная линия

моего доклада — это критика того, что в твоем докладе называется разумом. Для меня это

вообще не разум и не рассудок, а что-то еще. Когда ты говоришь, что культ разума граничит

с безумием, я выставляю против этого три возражения. Во-первых, культ по отношению к

разуму — это абсолютно неразумное отношение. Действительно, безумие возникает, когда

разум возводится в культ. Разум — это не та вещь, по поводу которой осмысленны культовые

отношения.

Хоружий С.С.: А «de est raison»?

Ахутин А.В.: Совершенно справедливо. Но ведь совсем несложно увидеть разницу

между тем, как разум понимается в философии, и что из него могут сделать деятели разных

социальных революций. Если мы все, что в человеке имеется, будем понимать через их эти

чучела, тогда вообще ничего не останется разумного. Это нужно различать, потому что это

разные вещи, иначе у нас будет только спор и больше ничего. Это, конечно свидетельствует

только о том, что очень мало мы с тобой спорим.

Хоружий С.С.: Ты все-таки продолжай нить своих рассуждений без меня.

Ахутин А.В.: Я хотел начать с напоминания некоторых основных положений

синергийной антропологии, касаясь некоторых ключевых точек которой, я и построил свой

доклад. Я напомню только две точки. Синергийная антропология строит модель человека, который понимается как ядро общего эпистемостроения в гуманитарной сфере. Положив это ядро в основание, можно построить, как говорит Сергей Сергеевич, трансдисциплинарную и пандисциплинарную

эпистему путем переплавки на язык этой модели всех дисциплин, с которым можно

соприкоснуться. В результате возникает эта транс- и панэпистема

Хоружий С.С.: Которая уже принципиально не модель.

Ахутин А.В.: Совершенно верно. Вот тут и есть эти две точки и взаимоотношение

между ними. Во-первых, это идея транс- и панэпистемы, которую я вижу как философию и

метафизику. Место транс-, панэпистемы традиционно занимала метафизика или первая

философия, если угодно. Возьмем, например, Аристотеля. Все эпистемы, имеющие свои

определенные начала, должны быть сведены в некое единство, внутри которого

определяется начало этих возможных различных эпистем. Здесь можно вспомнить

простейшую схема разделения первой философии на физику и математику, а есть и более

сложные системы. Это уже другой вопрос — как мыслится расщепление на разные эпистемы.

Но важно, что основа — это метафизика и метафизическая проблематика.

Что же лежит в основе всех этих эпистем? Философ не берет их эмпирически, пытаясь

каким-то образом связать набор эпистем. У нас есть синтезирующая и все сплавляющая

модель и всё? Нет, остается еще очень много вопросов, которые ставятся в первой

философии. Каким образом все, пропущенное через эту модель, оказывается метафизически

и онтологически обоснованным? Это первая группа вопросов, которая у меня возникла. Как

же соотносится идея этой транс-панэпистемы с обыкновенной метафизикой. Я напомню

декартовский образ: вся философия подобна древу, корни которого — метафизика, ствол –

физика, а ветви, исходящие от ствола — все прочие науки, которые сводятся к трем главным –

медицине, механике и этике.

Нам, живущим в научно-техническом мире, трудно было ожидать, что в качестве

главных научных дисциплин у Декарта помимо механики выделены медицина и этика, т. е.

человеческие дисциплины. Но здесь Декарт забыл самое главное — того, кто находится в ядре

метафизических корней, своего cogito, субъекта. Но это другой вопрос, связанный с

критикой картезианской метафизики, с которой связана и картезианская антропология,

включая и медицину. Между одним и другим есть фундаментальная связь. Мы можем ее

критиковать и не признавать ее, но без этой связи, без фундирования в метафизике, а не в

каких-то антропологических лабораториях, мы не получим ничего вразумительного о

человеке. И не надо забывать, что, как заметил Хайдеггер, ствол этого дерева коренится в

почве какой-то. И было бы неплохо выяснить, какая связь между этой почвой и этими

корнями.

Вы основе всей философии-мудрости лежит 3+1 вопроса у Канта: что я могу знать?

Что я могу делать? На что я могу надеяться? И основной вопрос — что такое человек? Это

значит, что все критики чистого разума и способности суждений и уж подавно какая-то там

мелочь под названием «антропология» у Канта входят в виде системы в ответ на этот

основной вопрос: что такое человек? Все это он мыслит как ответ на этот вопрос. Не

отдельные в «Антропологии», которое, как вы знаете, старческое сочинение, и многие

считают его болезненным, которое можно не принимать во внимание. Вся кантовская

система — это мучительное размышление над тем, что такое человек и попытка ответит на

это. Вот эта системность и мучительность называется метафизичностью или

философичностью.

Вопрос очень простой: если мы с помощью модели синергийной антропологии

строим этого человека, строим эту транс-панэпистему, то мы должны как минимум выяснить

отношения с классической традиционной метафизикой, потому что это претендует занимать